Мы быстрым шагом направились по коридорам, навёрстывая упущенное время. Прошли мимо операционной. Той, в которой я очнулся, или другой, но в точности такой же. Я успел мельком увидеть фигуры, толпящиеся вокруг операционного стола, и нависшего пауком автохирурга.
Не успели мы сделать и десяти шагов, как кто-то вышел в коридор у нас за спиной.
– Одну минуточку.
Голос был вежливый, почти спокойный, но медики и Джерри застыли как вкопанные. Обернувшись, мы увидели высокого мужчину в голубом халате, в забрызганных кровью хирургических перчатках, нанесённых распылителем, с лицом, закрытым маской, которую он осторожно снял большим и указательным пальцами. Лицо под маской оказалось очень привлекательным: голубые глаза, смуглая кожа, квадратный подбородок. Образчик мужской красоты, работа высококлассного косметического салона.
– Добрый день, Миллер, – растерянно произнес Джерри.
– Что здесь происходит? Коро, – мужчина повернулся к медсестре, – ты-то должна знать, что доступ неусыплённым пациентам сюда запрещен.
– Да, сэр. Но мистер Седака заверил, что никакого риска не будет. Он настоял на том, чтобы мы поторопились. Мы направляемся к директору Чангу.
– Мне нет никакого дела до того, куда он торопится. – Подозрительно прищурившись, Миллер перевёл взгляд на Джерри. – Ты что, спятил, Седака? У нас здесь не выставочный зал, понимаешь? У меня клиенты. Их лица хорошо знакомы. Нельзя допустить, чтобы их кто-либо видел. Коро, немедленно усыпи этого человека.
Ну да ладно, не может же везти вечно.
Я пришел в движение. Прежде чем Коро успела достать из сумочки на поясе гипноспрей, я выдернул «Немекс» и бластер из-за пояса Джерри и развернулся, открывая огонь. Коро и двое её коллег, получив множественные ранения, упали на пол. Белый антисептический пол теперь забрызган кровью. Миллер успел издать недовольный крик, но я уже выстрелил ему в раскрытый рот из «Немекса». Джерри испуганно пятился от меня, сжимая в руке разряженный «Филипс». Я поднял бластер.
– Послушай, я же сделал все, как ты сказал, мать твою! Я же…
Сверкнул луч, и его голова взорвалась. В наступившей тишине я вернулся к операционной и распахнул двери. Группа людей в безукоризненно чистых халатах – мужчины и женщины – отпрянули от стола, на котором лежала оболочка молодой женщины, и изумленно уставились на меня поверх хирургических масок. Только автохирург продолжал невозмутимо работать, делая ровные надрезы и с легким шипением оплавляя края ран. В небольших металлических поддонах, выставленных у головы оперируемой, лежали бесформенные красные куски. Безмятежная идиллия напоминала начало колдовского банкета.
Женщиной, лежавшей на столе, была Луиза.
Всего в операционной находилось пятеро медиков, и я убил всех, пока они испуганно таращились. Затем я выстрелом из бластера разбил на куски автохирурга, после чего провёл лучом по оборудованию, расставленному вдоль стен. Повсюду ожили, замигав и завыв, сигналы тревоги. Под их оглушительную бурю я обошел операционную и принес настоящую смерть всем, находящимся в ней.
В коридоре тоже завывали сирены. А двое медиков были ещё живы. Коро удалось проползти метров десять, оставляя за собой широкий кровавый след. Один из её коллег-мужчин, слишком обессиленный, чтобы бежать, пытался подняться, опираясь на стену. Пол под ним был влажным от крови, и медик постоянно соскальзывал вниз. Не обращая на него внимания, я направился к женщине. Услышав мои шаги, она замерла, оглянулась, выворачивая голову, и снова поползла вперед, отчаянно напрягая силы. Я поставил ей ногу между лопатками, заставив остановиться, а затем пинком перевернул на спину.
Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, и я вспоминал, с каким бесстрастным лицом она усыпляла меня вчера вечером. Я поднял бластер так, чтобы она его хорошо видела.
– Настоящая смерть, – сказал я, нажимая на спусковой крючок.
Затем я вернулся к последнему оставшемуся в живых медику, он всё видел и теперь судорожно пятился от меня. Я присел перед ним на корточки. У нас над головой, то нарастая, то затихая, выли сигналы тревоги.
– Боже милосердный, – простонал медик, когда я направил бластер ему в лицо. – Боже милосердный, я же здесь только работал.
– Этого достаточно, – сказал я.
На фоне оглушительных завываний выстрел из бластера прозвучал почти неслышно.
Я быстро разобрался таким же образом и с третьим медиком, повозился несколько дольше с Миллером, а затем стащил с обезглавленного трупа Джерри куртку и сунул её под мышку. После чего я подобрал «Филипс», убрал его за пояс и ушёл. Проходя по наполненным сигналами тревоги коридорам клиники, я убивал встречных, превращая память их полушарий в пепел.
Дело стало личным.
Полицейские машины приземлились на крыше здания как раз в тот момент, когда я вышел через входную дверь и не спеша направился по улице. Кровь из отрезанной головы Миллера, зажатой у меня под мышкой, начала просачиваться сквозь подкладку куртки Джерри.
Часть 3
Альянс
(Совершенствование тактики)
Глава шестнадцатая
В садах виллы «Закат» было тихо и солнечно, в воздухе пахло свежескошенной травой. Со стороны теннисного корта доносились приглушённые удары мяча, один раз я услышал громкое восторженное восклицание Мириам Банкрофт. Загорелые ноги мелькали под порхающей белой юбкой, мяч поднял облачко розоватой пыли в том месте, где буквально вонзился в землю на половине соперника. Сидящие на трибуне зрители встретили точный удар вежливыми жидкими хлопками. Я подошёл к корту в сопровождении двух вооруженных до зубов телохранителей с непроницаемыми лицами.
Как раз в этот момент у игроков был перерыв между геймами. Они сидели, широко расставив ноги и опустив головы. Услышав шорох щебня, Мириам Банкрофт посмотрела вперёд сквозь спутанные пряди светлых волос и встретилась со мной взглядом. Она ничего не сказала, но её рука крепче стиснула рукоятку ракетки, а лицо расплылось в улыбке. Соперник миссис Банкрофт, также поднявший взгляд, оказался стройным молодым мужчиной. В нём было что-то неуловимое, говорившее, что он в действительности так же молод, как и его оболочка. Лицо показалось смутно знакомым.
Банкрофт сидел в среднем ряду парусиновых кресел, по правую руку – Оуму Прескотт, слева – незнакомые мне мужчина и женщина. Когда я подошел к Банкрофту, тот не встал и даже не взглянул в мою сторону. Он махнул рукой, указывая на место рядом с Прескотт.
– Присаживайтесь, Ковач. Сейчас будет последний гейм.
Подавив желание ударом ноги вогнать ему зубы в горло, я фальшиво улыбнулся и плюхнулся в парусиновое кресло. Нагнувшись, Оуму Прескотт зашептала, прикрывая рот рукой:
– Сегодня полиция нанесла неожиданный визит мистеру Банкрофту. Как выясняется, вы действуете не так аккуратно, как мы ожидали.
– Я просто разогреваюсь, – пробормотал я в ответ.
Предварительно оговорённое время отдыха закончилось, Мириам Банкрофт и её противник, сбросив с плеч полотенца, вернулись на корт. Устроившись поудобнее, я стал наблюдать за игрой, не отрывая взгляда от упругого женского тела, извивающегося и напрягающегося под белым хлопком. Я вспоминал, каким оно было – обнаженным, прижимающимся ко мне. Один раз перед своей подачей Мириам Банкрофт перехватила мой взгляд, и у неё на лице мелькнула мимолетная усмешка. Она до сих пор не получила ответа и вот сейчас решила, что именно за этим я и пришел.
Наконец матч закончился серией долго разыгрываемых подач, исход которых, тем не менее, не вызывал сомнения. Мириам Банкрофт, сияя, покинула корт. Я направился к ней, чтобы поздравить с победой. Она разговаривала с мужчиной и женщиной, которых я не знал, но при моем приближении повернулась, приглашая присоединиться.
– Добрый день, мистер Ковач. – Её глаза чуть приоткрылись. – Вы получили удовольствие от игры?
– Огромное, – честно признался я. – Вы были просто беспощадны.
Склонив голову набок, Мириам Банкрофт стала вытирать полотенцем мокрые от пота волосы.
– Это бывает только при необходимости, – сказала она. – Разумеется, вы не знакомы с Налан и Джозефом. Налан, Джозеф, представляю вам Такеси Ковача, чрезвычайного посланника, нанятого Лоренсом расследовать его убийство. Мистер Ковач прибыл к нам из другого мира. Мистер Ковач, познакомьтесь с Налан Эртекин, судьей Верховного суда ООН, и Джозефом Фири из Комиссии по правам человека.
– Очень рад. – Я быстро поклонился обоим. – Насколько могу предположить, вы здесь для того, чтобы обсудить резолюцию номер 653.
Чиновники переглянулись, и Фири кивнул.
– Вижу, вы прекрасно информированы, – мрачно заметил он. – Мне приходилось многое слышать о Корпусе чрезвычайных посланников, и всё же я не могу скрыть восхищения. Сколько времени вы провели на Земле?
– Около недели.
Я приврал, надеясь ослабить паранойю, которая всегда разыгрывается у чиновников, как только речь заходит о чрезвычайных посланниках.
– Хм-м, около недели. Действительно впечатляет.
Фири был коренастым чёрнокожим мужчиной лет пятидесяти, с седеющими волосами и осторожными карими глазами. Подобно Деннису Найману, он носил наружные линзы корректировки зрения. Но если у Наймана стальная оправа придавала выразительности его неказистому лицу, то Фири носил очки, чтобы не привлекать к себе внимания. Линзы, заключенные в массивную оправу, делали из него рассеянного священнослужителя. Однако от глаз, прячущихся за линзами, ничто не могло укрыться.
– И каковы успехи в расследовании?
Это уже спросила Эртекин, красивая арабка лет на двадцать моложе Фири, следовательно, носящая как минимум вторую оболочку. Я улыбнулся.
– Определить понятие «успех» очень трудно, ваша честь. Куэлл сказала: «Ко мне приходят с донесениями об успехах, но я вижу лишь перемены и обожжённые трупы».
– А, значит, вы с планеты Харлан, – вежливо заметила Эртекин. – И вы считаете себя куэллистом, мистер Ковач?
Я позволил улыбке превратиться в усмешку.
– Изредка. На мой взгляд, в этом что-то есть.
– Надо признать, мистер Ковач взялся за дело очень рьяно, – поспешно вмешалась Мириам Банкрофт. – Полагаю, им с Лоренсом нужно многое обсудить. Наверное, нам лучше не мешать.
– Да, разумеется. – Эртекин склонила голову. – Надеюсь, у нас ещё будет возможность побеседовать друг с другом.
Троица отправилась утешать соперника Мириам, подавленно убиравшего в сумку ракетку и полотенца. Несмотря на дипломатические ухищрения миссис Банкрофт, Налан Эртекин, похоже, не торопилась спасаться бегством. Я проникся к ней восхищением. Признаться сотруднику ООН – больше того, высокопоставленному чиновнику Протектората – в том, что ты куэллист, – это приблизительно то же самое, что сознаться в ритуальном убийстве на вегетарианском обеде. От того, кто это выслушивает, требуется недюжинная выдержка.
Обернувшись, я увидел Оуму Прескотт.
– Не желаете пройти в дом? – мрачно сказала она, махнув рукой в сторону особняка.
Банкрофт уже был у дверей. Мы направились следом за ним. Как мне показалось – чересчур быстрым шагом.
– Один вопрос, – запыхавшись, произнес я. – Кто этот мальчишка? Тот, которого распяла миссис Банкрофт?
Прескотт молча взглянула на меня.
– Это что, большая тайна?
– Нет, это совсем не тайна, мистер Ковач. Ни большая, ни какая бы то ни было вообще. Просто, как мне кажется, вы могли бы найти себе более полезное занятие, чем изучение гостей мистера Банкрофта. Но раз уж вам так хочется знать, вторым игроком был Марко Кавахара.
– Вот как, точно. – Помимо воли я заговорил оборотами Фири. Этот человек умеет производить впечатление на окружающих. – Значит, вот почему мне знакомо его лицо. Он пошёл в мать, да?
– Если честно, понятия не имею, – рассеянно ответила Прескотт. – Я никогда не встречалась с миссис Кавахарой.
– Вам повезло.
Банкрофт ждал нас в оранжерее с экзотическими растениями, которая прилепилась к тому крылу особняка, что выходит на море. За стеклянными стенами буйствовало царство непривычных цветов и форм, в котором я отыскал молодое зеркальное дерево и несколько побегов мученического сорняка. Банкрофт как раз стоял перед одним из побегов, тщательно посыпая его белым металлическим порошком. Про мученический сорняк мне известно только то, что он используется в охранных системах. Поэтому я не мог даже предположить, что это за порошок.
При нашем появлении Банкрофт повернулся к двери.
– Будьте добры, говорите тихо. – Его голос среди этой звукопоглощающей обстановки прозвучал неестественно безжизненно. – Во взрослом состоянии мученический сорняк очень чувствителен к любому раздражению. Насколько я понимаю, мистер Ковач, вам известно это растение.
– Да. – Я бросил взгляд на пучки листьев, отдаленно напоминающих человеческую ладонь с ярко-алыми прожилками, благодаря которым сорняк и получил название. – Вы уверены, что это взрослое растение?
– Абсолютно. На Адорасьоне можно встретить и более крупные экземпляры, но я попросил специалистов из «Накамуры», чтобы они вывели сорт для домашних условий. Под защитой этого растения я чувствую себя так же спокойно, как за каменной стеной, – он указал на три стула с металлическими каркасами, стоящие рядом с мученическим сорняком, – но при этом куда уютнее.
– Вы хотели меня видеть, – нетерпеливо спросил я. – В чём дело?
Какое-то мгновение чёрные глаза Банкрофта сверлили меня с силой всех трёх с половиной стоящих за ними столетий. Казалось, я схлестнулся взглядом с демоном. Всего на одну секунду душа мафа вышла на свет божий, и я увидел в этих глазах отражение мириада обычных человеческих жизней, прошедших перед ними бледными мошками, летящими навстречу гибели в пламени. До сих пор подобное чувство я испытывал лишь однажды. Тогда, когда столкнулся с Рейлиной Кавахарой. Я ощутил своими крылышками испепеляющий жар.
Но тотчас же все прошло, и остался лишь Банкрофт, который поставил распылитель на соседний столик и опустился на стул. Он подождал, чтобы я последовал его примеру. Увидев, что я не собираюсь это делать, Банкрофт сплёл пальцы и нахмурился. Оуму Прескотт растерянно металась между нами.
– Мистер Ковач, я не забыл, что по условиям контракта согласился оплачивать все разумные расходы, связанные с проведением расследования. Но, говоря об этом, я не предполагал, что придется иметь дело с хвостом умышленных органических повреждений, тянущимся от одного края Бей-Сити к другому. Сегодня утром я только и занимался тем, что улаживал дела с полицией Бей-Сити и триадами Западного побережья. Как вы понимаете, ни те, ни другие не были особенно расположены ко мне ещё до того, как вы устроили резню. Я хочу знать, отдаете ли вы себе отчёт, каких денег стоит просто сохранить вам жизнь и не дать попасть на хранение?
Обведя взглядом оранжерею, я пожал плечами.
– Полагаю, вы можете позволить себе это.
Прескотт вздрогнула. На лице Банкрофта появился осколок улыбки.
– Мистер Ковач, а что если у меня больше нет желания это делать?
– В таком случае, мать вашу, выдерните затычку.
От резкой перемены тона мученический сорняк заметно вздрогнул. Наплевать. Внезапно у меня пропало всякое настроение подыгрывать Банкрофту в его изящных учтивых играх. Я устал. Если отбросить непродолжительный период, когда я находился без сознания в клинике, я провел без сна больше тридцати часов. Мои нервы болели от постоянного использования системы нейрохимии. Я побывал в перестрелке. Мне пришлось выпрыгнуть из движущегося аэрокара. Я прошел через процедуры допросов, которые оставили бы у большинства людей неизгладимые психические травмы. Убил в бою несколько человек. И я уже забирался в кровать «Хендрикса», когда отель передал мне срочный вызов Банкрофта, потому что ИскИн стремился «сохранить хорошие отношения с клиентом и обеспечить статус гостя» (цитирую дословно). Настанет день, и кто-нибудь вышибет из электронного мозга отеля терминологию сферы обслуживания допотопной эпохи. Положив трубку, я подумал о том, чтобы заняться этим лично с помощью «Немекса», но раздражение от закоснелых штампов «Хендрикса» уступило место ярости, которой я проникся к самому Банкрофту. Именно эта ярость не позволила послать звонок к чёрту и завалиться спать, а отправила на виллу «Закат» одетым в мятые вещи, которые я не снимал со вчерашнего дня.