– Ты опять за своё?! – возмутился идальго, – Где ты видел, чтобы странствующий рыцарь искал лёгких путей?!
Утреннее солнце золотило пыль, которую поднимали путники. Золотые песчинки кружились в воздухе и снова падали на землю, теряя блеск.
– Вы только не сердитесь на меня, сеньор, за то, что я сейчас озвучу самую глупую мысль со времени моего рождения… – Санчо набрал в лёгкие побольше воздуха и, выдохнув, быстро произнёс: – Я вообще сомневаюсь в существовании драконов…
Санчо вжал голову в плечи, боясь, что Дон-Кихот огреет его копьём по голове за столь крамольное высказывание, но рыцарь лишь безудержно расхохотался, чуть не свалившись с Росинанта.
– Это действительно самая глупая мысль за всё время твоего существования, мой друг! – сказал Дон-Кихот, прекратив смеяться, – Однако, я прощаю тебя в силу отсутствия у тебя должного образования. Да будет тебе известно, что в рыцарских романах драконы описаны достаточно подробно. Даже у алеманов существует правдивое предание о некоем Зигфриде победителе дракона.
Рыцарь стал подробно рассказывать своему оруженосцу о видах драконов и их повадках, Санчо слушал Дон-Кихота с неподдельным интересом.
– А где драконы берут сокровища, сеньор? – спросил оруженосец, выслушав детальное описание жизни драконов.
– Сокровища приносят им жители округи, которую они тиранят, – терпеливо пояснил рыцарь, – и ещё им приводят прекрасных юных дев. Очень надеюсь, что там будет хоть одна, когда мы победим огнедышащую тварь. Спасём прекрасную деву!
– Да уж, Ваша Доблесть, мир ужасно несправедлив: богатство и красота подчиняются злу и насилию… – задумчиво проговорил Санчо.
– Наконец-то ветер оставил в твоей голове хоть одну здравую мысль, друг мой! – возбуждённо воскликнул Дон-Кихот, – На то мы и существуем с тобой на этом свете! Мы – меч Господень карающий!
Глаза на измождённом лице Дон-Кихота горели огнём, казалось, что в глазах этих и сосредоточена вся сила, поддерживающая и тело его, и даже Росинанта, схожего худобою со своим хозяином, в активном состоянии. Казалось, потухнут эти глаза, и конь с его хозяином падут бездыханными. Санчо с восторгом смотрел на Дон-Кихота и молчал, боясь глупыми вопросами смутить благородный дух рыцаря.
Так долго, молча, ехали они, думая каждый о своём. Ночевали они под открытым небом, пили воду из ручьёв, ели чечевицу, которую прихватил Санчо. На третий день путешествия въехали они в горы Сьерра-де-Гредос. Под копытами Росинанта и ослика Санчо Пансы дымилась выжженная земля.
Чижик-пыжик
– Есть в России один город, который находится вне времени – Петербург. Кроме парадной, преподносимой всем приезжающим туристам, стороны, этот город имеет свои легенды и загадки.
– Мне ужасно нравится, Сёмочка, когда ты вот так начинаешь рассказывать… – лучилась на Семёна своими изумрудными глазами Маринка.
– Ты, Сёмыч, так распинаешься, будто был в Питере, – попытался подколоть Семёна Ромка.
– Был два раза, но дело не в этом, можно побывать в Питере, и не увидеть его. Всё это, конечно, красиво: Зимний дворец, набережная, Медный Всадник, Петропавловка, Нева, Адмиралтейство, соборы Исаакиевский, Казанский, Спаса на Крови, но настоящая душа города – в его дворах-колодцах и каналах…
– Ах ты ж, Семучка моя золотая, брешешь ты и вправду, складно, – ласково заулыбался Степан, – давай, сыпь дальше, Шахерезад ты мой, Иваныч!
– Не перебивай, Стёпка! – метнула зелёными искрами из глаз в Степана Марина.
– Жги про тайны! – не унялся Стёпка, за что получил ощутимый подзатыльник от Маринки.
– Про тайны – пожалуйста. Например, о Башне Грифонов. Эту башню выстроил, в девятнадцатом веке, в одном из дворцов-колодцев на Васильевском острове аптекарь по имени Вильгельм Пель…
– Имя что-то сильно напоминает легендарного народного швейцарского стрелка… – встрял Стёпа.
– Ну, уймёшься ты, наконец!? – возмутилась Марина, – продолжай, Сёмочка – очень интересно!
– Ну, вот. Пель неестественно быстро разбогател. Одни говорили, что в этой башне он изобрёл эликсир счастья и исполнения желаний, другие считали, что аптекарь открыл код, который позволял проникнуть в портал в параллельные миры. В этой же башне Вильгельм Пель с сыновьями вывел грифонов, которые по ночам вылетают из башни и кружат над городом, охраняя тайну башни. А снаружи, на кирпичах этого сооружения начертаны цифры, которые меняют своё расположение. Многие верят, что этими цифрами записан «код счастья», ключ к которому знал лишь аптекарь и грифоны.
– Сильно попахивает Джоан Роулинг. Видать, она частенько в Питер наведывалась, – пытался понизить градус мистичности рассказа Степан.
Ромка смотрел на Сёму слегка исподлобья, видя, с каким интересом слушает того Маринка.
– А вот ещё одна интересная легенда о гроте «Эхо». В Гатчине есть грот – подземная галерея, соединяющая дворец и берег озера. Если подойти к решётке грота и сказать что-нибудь, послышится замогильный голос, а если крикнуть: «Павел!», то эхо ответит: «Умер».
– А что-нибудь менее мистическое есть в твоей коллекции городского Питерского фольклора? – с сарказмом спросил Ромка.
– Есть… – смущённо ответил Сёма, – Поцелуев мост…
– Так, так, это уже интересней – в повествовании появляется необходимый во всякой занимательной истории эротизм, – ёрничал Степан, – и что же это за мост? Очевидно, что там не протолкнуться от лобзающихся пар?
– Почти. Считается, что если влюблённые поцелуются под этим самым мостом, они будут счастливы, а если поцеловать на этом месте своего избранника при расставании, то он обязательно вернётся…
– Кто вернётся?! Мост?! Это ещё страшнее, чем про Павла! Сёма, прекрати, а то я спать не смогу – мне шагающие мосты будут сниться! – юродствовал Стёпка.
– Перестань, шут гороховый! Сёма, ещё что-нибудь про влюблённых, ну, про какое-нибудь место… – просила Маринка.
– Ну… много их там… вот, памятник «Чижику-Пыжику»…
– Дожили! Никчёмным птицам памятники ставят, нет бы орлу какому-нибудь… – совсем уже не видел берегов Стёпка.
– Я сейчас кому-то рот скотчем заклею! – не на шутку уже рассердилась Марина.
– Ваш гнев так прекрасен, обворожительная донья, что я не в силах противиться Вашей воле, умолкаю… – поник Степан.
– Ну, вот, поверье существует, что если попасть монеткой в постамент, на котором стоит Чижик-Пыжик, а монетка на постаменте останется, то любое желание сбудется. А площадка эта маленькая и очень низко – почти у воды. Ещё молодожёны привязывают рюмку к верёвке и чокаются с клювиком Чижика – на счастье, – закончил, наконец, Сёма.
– Разбередил ты мне душу, Семыч! Как я теперь без Питера?! – с поддельным трагизмом произнёс Стёпка.
– А давайте, в Питер все поедем! – заискрились в глазах у Маринки зелёные бесенята, – Сразу после выпускного вечера?!
Семён, Ромка и Степан с недоверием уставились на Марину.
* * *
Разговор у Марины с родителями был непростой.
– Дочь, ну если хочешь, поедем в Петербург все вчетвером – я, папа, ты и Настя.
– Супер! Мечта, а не поездка! Вы будете по театрам шататься, а я – с Настькой возиться?!
– Чего с ней возиться, она уже большая – шесть лет человеку. Ну, хочешь, мы её с бабушкой оставим? – пыталась найти компромисс мама.
– Перспектива не сильно приятней – таскаться с вами в БДТ, Эрмитаж и Русский музей! Там, между прочим, рок фестиваль будет. Пойдёте со мной на рок фестиваль?
– Ну, я бы, конечно, не против… – согласился папа, – но я тебя понимаю – с ребятами, конечно, интересней.
Мама тоже начала сдаваться, зная характер своей дочери. Темперамент её напоминал постоянно действующий вулкан…
Маринка была, что называется, «пацанка». Всё детство она провела с мальчишками, катаясь на велосипеде, скейте, роликовых коньках, сражаясь деревянными самодельными шпагами, играя в «войнушку», разоряя муравейники, разбирая дорогие игрушки и строя «штабики» на деревьях. Вечными её спутниками были разодранные коленки, ссадины и царапины. Троицу Сёма, Рома и Стёпа она знала давно. В классе девочки звали её д'Артаньян за её характер и дружбу с тремя мальчишками. В шестнадцать лет Маринка лихо рассекала на Ромкином мотоцикле, который ему подарили родители на день рождения, с условием, что Рома сядет за руль, только получив права. Однако мотоцикл сразу стал использоваться по дворам, подворотням, соседним просёлочным дорогам, и абсолютно без прав…
Вот Ромку то родители в Питер отпустили сразу. В принципе, почти все Ромкины прихоти исполнялись беспрекословно. Родители его были далеко не бедными, ребёнок у них имелся только один. Сына своего они считали верхом физического и интеллектуального совершенства (справедливости ради, стоит отметить, что Ромка и правда был весьма симпатичным и неглупым). При этом парень умудрился не испортиться – он рос добрым, чутким, совершенно не эгоистичным парнем. Частично, это была заслуга его друзей, в особенности, Семёна со Степаном.
Семён был долговязым еврейским парнем с грустными воловьими глазами. Красотой, в понимании русских девушек, он не блистал, но Цили, Ханы, Мирьям и Дины из еврейских семей их города, часто бывая в гостях в их квартире, по ночам делали свои подушки мокрыми от слёз, вздыхая о чудесном парне Семёне.
Сёмина мама отреагировала на решение Семёна ехать с друзьями в Петербург пространно:
– Опять ты, Сёмочка, тащишься за этой зеленоглазой кошкой?! И далась тебе эта хулиганка?! Будто нет в округе порядочных еврейских девушек, вон, хотя бы Дина Зильберман: папа – адвокат, дедушка – вообще прокурор! Жил бы, как за каменной стеной!
– Мама, при чём здесь Зильберманы? Ты думаешь, что я всю жизнь буду жить твоим умом? Ты заблуждаешься!
– Сёма, но при отсутствии таки своего ума, мог бы воспользоваться маминым…
– Мама!
– Да ладно, ладно… охота тебе погулять с этой тигрой, таки езжай, гуляй, шлемазл!
Семён очень любил Эрмитаж и Русский музей. Самым любимым его художником был Айвазовский. Все эти чудесные картины назывались маринами. Название картин напоминало об имени, которое вызывало у него душевный трепет, цвет моря на маринах иногда походил на цвет любимых глаз. Сёма поэтому и подтолкнул всю честную компанию к поездке в Питер.
Как многие еврейские юноши, Сёма был романтичен, задумчив и писал стихи. Он очень дружил с Ромкой – тот его понимал, в силу своей начитанности и тонкой душевной организации. Дружба эта одновременно объединялась и раскалывалась сильным чувством обоих к Марине. Привязанность их друг к другу склеивалась странным тягучим клеем.
Как-то в лагере школьного актива они остались вдвоём в тёмной ночной комнате, когда все ушли на дискотеку. Ромка закурил сигарету, подсвечивая то разгорающимся, то затухающим её светлячком Сёмино лицо. Они долго, уютно молчали. Неожиданно, Сёма тихо прочитал:
Опять наступила долгая тишина.
– Семёнчик, это так необыкновенно … чьё это?
– Так, одного парня…
– Классно, прочитай ЕЙ.
– Молчи, мизерабль, – ласково произнёс Сёма.
Степан Семёна часто, по тёплому, называл «Семечкой» из-за созвучия имени.
Стёпка, не имея явного отношения к сложным любовным клубкам описанных выше персонажей, являлся всеобщим любимцем. Природа не обделила его силой, а кроме того, он обладал острым языком, за словом в карман не лез, оживляя это томное любовное болото Сёма – Марина – Рома весёлыми каламбурами и «подколами».
В семье, правда, у него было несладко – отец бросил их с мамой, когда Стёпке исполнилось десять лет. Мама, не имеющая приличного образования, надрывалась на двух работах. Когда Стёпке стукнуло четырнадцать, он стал разносить газеты за гроши, помогать грузчикам, которых вводил в заблуждение его немалый рост. На Питер Стёпа скопил себе сам, разгружая рыбу на оптовом продуктовом складе. Рыбный запах он долго выводил пахучими шампунями и гелями для душа.
* * *
В купе приятно пахло дорогой и приключениями.
– Ребят, а что бы вы загадали, если бы у вас появился тот эликсир исполнения желаний, ну того самого аптекаря с Васильевского острова… – провокационно смотрела на Сёму с Ромкой Марина.
– Вильгельма Пеля, – подсказал Семён.
– Да, его. Вот что бы вы пожелали?
– Мар, вопрос то, в общем, довольно личный… – смутился Сёма.
– А я бы загадал, чтобы меня поцеловала Мисс Мира или там, Мисс Вселенная, – попытался сострить Ромка.
– Хорошо же, балбес, представь себе, что ты выпил этого самого эликсира, расслабился себе, закрыл глаза в предвкушении. Случайно, ты их открыл, а над тобой – огромный жучина, который начинает по твоему лицу своими жвалами елозить, оказывается, это – Мисс Вселенная, только с какой-нибудь Проксима Центавры, – засмеялся Стёпка, – сбылось твоё желание!
– А после этого, ты, как порядочный человек, обязан будешь на ней жениться, – хихикала Маринка.
– А её родственники на свадьбе будут думать про тебя: «Ну и урод…» – ввязался в игру Сёма.
– Смотри, когда будешь квартиру дихлофосом обрабатывать, чужих тараканов со своими детишками не перепутай! – серьёзно сказал Степан, а затем, расхохотался.
– Гы, гы, гы, – передразнил их Ромка, – идиотские шуточки у вас, юмор, как у Петросяна! А вот у меня есть нечто поинтереснее, чем ваши дешёвые приколы. Прекрасная сеньорита, – обратился он к Марине, – не желаете ли шипучего, искристого, сладкого, как поцелуй девушки, такой же красивой, как Вы, шампанского?
– Ах ты, змей-искуситель! Подготовился к соблазнению девицы, вооружился?! – с деланным возмущением сказал Стёпка, – Нечестно играешь!
– Соблазнить меня без моего желания невозможно. Открывайте, сеньор! – скомандовала Марина.
Шампанское было открыто. Винные пузырьки придали ещё больше волшебства и веселья путешествию. Маринка смеялась, всё сильнее притягивая Сёму с Ромой к себе своею молодостью, красотой, румянцем на щеках, распущенными волосами и малахитовыми глазищами. Сёма с Ромкой восторженно смотрели на подругу. Марина, почувствовав их сумасшедшие взгляды, перестала смеяться.
– Так, господа, мне нужно переодеться, сходите-ка, покурите, – строго сказала она.
Друзья понуро вышли из купе. Ромка со Степаном достали сигареты. Некурящий Сёма поплёлся с ними в тамбур.
– Завтра утром будем в Северной Пальмире, – мечтательно произнёс Сёма.
– Вот скажи мне, человек-энциклопедия, почему «Северная Пальмира»? – в свою очередь спросил Степан.
– Очевидно, по названию Сирийского города Пальмира – это был в античности богатый город, римская провинция. Красивые классические здания с колоннами, памятник ЮНЕСКО. Наверное, город, который построил Пётр Первый на Неве, чем-то напоминал этот памятник античной архитектуры.
– Сём, как ты, иногда вычурно изъясняешься, как будто по писаному, – заметил Степан.
– Скажи мне, а как я должен говорить? Примерно так: «Ну, короче, типа, Питер, там, трёшь-мнёшь, весь такой на пафосе, как Пальмира в Сирии, видать поэтому, типа, с выпендрёжем, и называли его «Северная Пальмира»?
– Так гораздо понятнее, – похихикал Стёпка.
Когда они вернулись в купе, Маринка сидела уже серьёзная, попивая чай.
– Всё, пьянству бой! Вечерние процедуры, и – спать, – скомандовала атаманша.
Парни по очереди уходили чистить зубы.
– Спокойной ночи, мальчики. Сказку на ночь рассказывать не буду, – завершила день Маринка.
Все улеглись спать, переполненные дорожными впечатлениями.
* * *
Питерский воздух насыщал лёгкие влагой – несмотря на конец июня, с хмурого неба моросил мелкий противный дождичек.
– Да, судя по погодке, это – не Сен Тропе, – заметил Ромка.
– А ты чего, в Сен Тропе был? – ухмыльнулась Маринка.
– Был, с родителями. Вот в Сен Тропе был, а в Питере не был, такой парадокс.
– Точно, был он там, помню, как то рассказывал, как они во Францию ездили, – подтвердил Сёма.
– Ну, и как там? – спросила Марина.
– Не так, как здесь, – не стал распространяться Ромка.
– Не знаю, как вам, а мне на погоду наплевать, мне есть охота, – высказался Степан, – О, кафешка…
Степан побежал к ларьку с небольшим навесом и двумя высокими столиками. На ларьке красовалась надпись «Шаверма».
– Чего это они с ошибкой шаурму пишут? – удивился Ромка.
– Темнота, это же Питер: здесь говорят не «шаурма», а «шаверма», не «бордюр», а «поребрик», – объяснил Сёма.
– Чего ещё они не так называют?