– Как мы назовем ее? – спросил мальчик, зевая.
– У нее уже есть имя. Гармония.
– Прекрасное имя для прекрасной розовой лошадки.
– Эта масть называется чалой, малыш. Ну что, ты готов? Нам нужно загрузить ее в фургон. Возьми-ка. – Он позволил младшему брату взять лошадь под уздцы, и теперь Матео просто распирало от гордости и уверенности, которые вселил в него Лео.
Братья шли к полю, где стоял фургон, наблюдая за тем, как разбирают стойла. Матео указал на загон, воздвигнутый в тени громадного безлистого дерева.
– Что не так с этим конем, Лео? Он какой-то грустный.
В центре загона стоял, низко опустив голову, черный жеребец. Передняя нога была привязана к задней толстой веревкой.
– Почему ему ноги связали? Мне это не нравится.
– Его стреножили, Матео. Я тоже этого не люблю, но, должно быть, тому есть какая-то веская причина. Пойдем посмотрим.
Рядом со стойлом в раскладном кресле лежал, надвинув кепку на лицо, пожилой мужчина. Между пальцев у него дымилась сигарета.
– М-м-м, простите, – обратился к нему Лео, – эта лошадь продается?
Мужчина подпрыгнул на месте и потерял равновесие, руки его дрожали.
– Вы меня до смерти напугали, – прорычал он.
– Эта лошадь, – настойчиво повторил Лео, – продается?
– Да, – ответил старик, – только покупать никто не хочет, как обычно.
Матео вышел вперед, уперев руки в бока, и с искаженным гневом лицом спросил:
– Почему вы его связали? Это жестоко, – он ткнул пальцем в сторону мужчины. – Вы очень жестокий!
Старик прищурился и сделал долгую затяжку.
– Потому что он дикий, молодой человек. Вам лучше не видеть его развязанным.
Лео перебрался через металлическую ограду и медленно приблизился к жеребцу. Тот поднял голову и принялся, закатив белки и раздувая ноздри, рыть свободным копытом пыль.
– Тише, мальчик… Все хорошо. Не бойся меня, – он осторожно провел ладонью по передней ноге коня.
Слишком туго затянутая веревка врезалась в кожу животного, причиняя боль.
Парень провел по шее лошади, по лоснящейся от пота шелковистой черной шкуре, и огляделся.
– А где вода? – спросил он, не обнаружив в загоне ни одной емкости.
– Нету, – усмехнулся старик, поднявшись со стула и прислонившись спиной к боковой опоре загона, – он ее перевернул.
– Сколько? – с трудом подавляя растущий внутри гнев, спросил Лео.
– Почти полное ведро.
– Нет, сколько вы хотите за эту лошадь?
– Собираешься купить?
– Смотря сколько.
– Это породистый жеребец, чистокровный. И у него может быть много сыновей.
Парень чувствовал, как шкура коня еще подрагивала под его рукой, но дыхание стало спокойнее и ровнее.
– Разбираешься в лошадях?
Лео кивнул.
– Всю жизнь с ними.
– Можешь забрать его за тридцать тысяч песет[12].
Матео потянул брата за руку:
– Пожалуйста, давай купим его. Нельзя оставлять лошадку с этим ужасным человеком.
– Почему так дешево? – спросил Лео. – Ты сказал, он чистопородный жеребец. И явно стоит больше.
Старик ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие зубов, что придавало ему еще более отталкивающий вид.
– Он же дикий. Необучаемый. И я вам честно об этом сказал. Так что еще благодарить меня должны.
Парень снова взглянул на коня. Тот не выглядел диким, а, напротив, казался сломленным, словно из него вышибли дух.
– Прошу, – умолял младший брат со слезами на глазах. – Мы не можем его тут оставить.
Лео протянул старику руку со словами:
– Двадцать пять тысяч. По рукам?
Тот плюнул себе на ладонь и с размаху хлопнул по руке парня.
– Он твой. Но не говори потом, что я не предупреждал.
Лео наклонился, прижался лицом к носу жеребца и выдохнул. Через мгновение тот дохнул ему в ответ теплом.
– Как его зовут? – спросил парень.
– Дьябло, – прозвучал ответ.
Но новый хозяин лошади не вздрогнул.
Дьябло. Дьявол.
7
1978
Вайолет дрожала в своем шерстяном пальто, которое промокло насквозь и пахло теперь шерстью старого лабрадора. Зубы у нее стучали, а губы приобрели пугающий синий оттенок. Тара обнимала мать, стараясь хоть немного согреть и поддержать ее:
– Вперед, нам нельзя останавливаться.
Женщина с трудом брела вперед. Узкое платье позволяло делать лишь небольшие шаги. За собой она тащила по тротуару мешок с одеждой.
– Не могу поверить, что он это сделал, – сказала она в сотый раз. – Зачем? Почему он такой мстительный?
– Да, мама, ты уже это говорила. Но все уже произошло. Так что теперь нам лучше сосредоточиться на том, чтобы найти себе новое жилье. Если, конечно, ты не хочешь ночевать в подземном переходе с другими бездомными.
Вайолет потерла глаза. Тушь сплыла на середину щек, придавая ей сходство с пандой.
– Я так больше не могу, Тара. Стоит чему-то хорошему произойти, следом обязательно случится что-то ужасное. Словно мне не позволено быть счастливой.
– Хватит, мам. Вообще-то я капризный ноющий ребенок, а не ты.
Женщина выдавила из себя улыбку.
– И как ты умудрилась вырасти такой умницей при такой никчемной матери, а?
– Сама не знаю, загадка какая-то. – Тара сделала паузу. – Может, нам пора вернуться домой? К твоим родителям?
Вайолет остановилась так резко, что непроизвольно дернула Тару за руку.
– Нет, детка. Ты знаешь, что это невозможно.
– Все возможно, мам. Мы могли бы…
– Нет, Тара. И хватит об этом.
Они продолжили свой путь в молчании. На улицах было пустынно. Только бродячая собака в переулке гоняла туда-сюда пустую консервную банку.
– Ну и грохот, – пробормотала Вайолет.
Они уже были на окраине города, среди многочисленных магазинов с металлическими ставнями на окнах и разнообразными граффити на стенах. В хозяйственном магазине горел голубоватый свет лампочки, которая призвана была отпугивать насекомых или что-то в этом роде. Он придавал всему интерьеру какое-то мистическое свечение.
Вайолет посмотрела на их отражение в витрине:
– Только взгляни на нас, Тара. Можешь себе представить, что я выйду на сцену в «Аметист Лаундж» в таком виде? – Она посмотрела на длинный шлейф своего платья. – Ему конец. Точно.
Тара проигнорировала ее жалобы.
– Посмотри сюда, – девочка указала матери на объявление в окне.
«Сдается комната».
Женщина усмехнулась.
– Мы не можем жить над вшивым хозяйственным магазином. Как я буду выходить на сцену, пропахшая парафином и нафталином?
Тара уставилась на мать:
– Я думаю, это не та ситуация, в которой мы можем позволить себе выбирать. Согласна?
И не удосужившись дождаться ответа, девочка постучала в стеклянную дверь с табличкой «закрыто», покачивающейся на крючке.
– Что ты делаешь, Тара? На дворе час ночи.
– Мам, – вздохнула девочка, – я замерзла, устала и проголодалась. Не говоря уже о том, что мне надоело. Сколько можно шататься по улицам, как пара шлюх…
– Тара! Не будь такой грубой.
Вайолет внезапно прислонилась к стеклянной витрине, закрыв глаза, пытаясь бороться с нахлынувшей слабостью.
– О, кто-то идет, – сказала ее дочь, заглянув в стеклянную дверь и оставив на ней след своего носа.
Девушка прочистила горло и выпрямилась, услышав, как кто-то отодвигает засовы. Дверь открылась, и ночную тишину нарушил звук колокольчика. Пожилой джентльмен успел накинуть халат, но его зубы, вероятно, так и остались в стакане на прикроватной тумбочке.
Нахмурившись, он взглянул на них сквозь очки в толстой оправе:
– На дворе час ночи.
– Именно это я только что ей и говорила. – Вайолет потянула дочь за руку. – Простите, что разбудили вас, мистер…
– Бикерстафф, – представился он, осматривая Вайолет с головы до ног. – Но что с вами стряслось?
– Это очень долгая история, мистер Бикерстафф. Простите, пожалуйста, что разбудили. А теперь мы пойдем дальше и…
– Мы в отчаянии, – перебила ее Тара дрожащим голосом. – Помогите нам, пожалуйста.
Поджав губы, Вайолет бросила недовольный взгляд на дочь, а затем повернулась к Бикерстаффу:
– Ну, не то, чтобы в отчаянии, на самом деле…
– Хватит, мам, – отрезала девушка. – Нам очень нужна помощь. Забудь о своей гордости.
Женщина бросила мешок на пол, пригладила пальцами мокрые волосы и, вздернув подбородок, проговорила с дикцией телеведущей:
– Мы хотели бы поинтересоваться насчет комнаты, которую вы намерены сдать в аренду.
Мистер Бикерстафф перевел взгляд с одной на другую, а затем приоткрыл дверь немного шире.
– Тогда почему бы вам не войти и не взглянуть на нее?
Они последовали за хозяином через магазин, тщательно обходя многочисленные щетки, корзинки, банки с краской и коробки с разнообразными тряпками.
– А у вас тут много товаров, – констатировала Вайолет, протискиваясь в узкий проход.
– Угу, ступайте осторожнее.
По деревянной лестнице они забрались на второй этаж и остановились, терпеливо ожидая, пока хозяин перепробовал с десяток ключей в поисках нужного.
– После вас, мисс.
Мать с дочерью вошли в комнату, а мистер Бикерстафф включил свет. Большую часть пространства внутри занимала двуспальная кровать. В одном углу расположился потрескавшийся умывальник, а в другом – небольшой шкаф. Оранжевый свет уличных фонарей с легкостью проникал сквозь тонкие, изъеденные молью занавески. В чугунном викторианском камине разместился обогреватель. Пахло довольно приятно, если, конечно, любишь запах засохшего печенья.
Вайолет схватила дочь за руку.
– Это… ммм… очень…
– Нам подходит, мистер Бикерстафф, – сказала Тара, бросив взгляд на мать, на лице которой было написано полнейшее отчаяние. – Все просто великолепно.
– Правда? О, я так рад, правда, – всплеснул руками пожилой мужчина. – Будет так здорово сновать оказаться в компании молодежи.
Вайолет попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь гримаса, которая вряд ли могла убедить хозяина в том, что она всем довольна.
– А ванная комната?
– Ах да, она через коридор. Вам придется делить ее со мной, но не беспокойтесь, я провожу там совсем немного времени. Я принимаю ванну по пятницам с семи до семи тридцати. Кухня в задней части дома. Она уютная и довольно просторная. Но, опять же, общая для нас с вами.
Шаркающей походкой он покинул комнату.
– Оставляю вас здесь обживаться. Если что-то понадобится, кричите, – он остановился и обернулся. – Комната стоит восемь фунтов плюс электричество. С оплатой я могу подождать до конца месяца.
– Нам не нужна ваша благотворительность, – возразила Вайолет. – Мы можем…
Тара встала перед матерью, чтобы прервать ее.
– Спасибо, мистер Бикерстафф, мы очень вам благодарны.
Хозяин кивнул.
– Ах, и еще кое-что. Зовите меня Альф.
Вайолет обмотала мокрые волосы полотенцем, а Тара завернулась в свой джемпер, и вместе они улеглись в ледяную постель.
– Он кажется вполне милым, да, мам? Уж точно лучше этого гребаного Колина.
– Следи за своим языком, – сказала мать сонным голосом, не открывая глаз. Беспокойные мысли об их положении путались в голове.
– Маааам?
– Господи, боже мой, что еще?
– У меня есть одна идея.
– Выкладывай, я послушаю.
Тара приподнялась на локте.
– Почему бы не попросить о помощи бабушку с дедушкой?
Вайолет мгновенно открыла глаза.
– Не начинай. Я уже говорила тебе, что…
– Я не про твоих родителей. Про других бабушку с дедушкой.
– Даже если бы я знала, где они сейчас, у них нет лишних денег. Да и мы для них чужие, не забывай. Твой отец не говорил им, что я беременна.
– Они вполне могли разбогатеть за это время. Если последние четырнадцать лет они занимались пушниной в Монголии, должно быть, заработали кучу денег.
Мать едва не рассмеялась вслух. Занимались пушниной в Монголии. Как она вообще могла такое придумать? Но если это поможет защитить Тару от правды, пусть будет так.
8
Как и предполагал Ларри, брат недолго выдержал без сигарет.
– Где моя дубленка? – спросил он.
– Она в гардеробной. Я принесу.
– Слышишь? В гардеробной, – Мартин кивнул Кэрол. – Помню, в детстве мы просто бросали куртки на перила, а теперь у него для них отдельная гардеробная.
– Перестань, – ответила девушка. – Было очень мило с его стороны пригласить нас. По меньшей мере, мог бы не задевать его. Иди уже. Накурись там до смерти.
Ларри немного напрягся, предполагая, что его брат не стерпит такого оскорбления. Но тот просто накинул пальто, приблизился к жене и поцеловал ее в щеку:
– Прости, любимая. Ты, как всегда, права. Я вернусь через мгновение.
Когда Мартин вышел, Ларри сел на диван рядом с Кэрол, так что их бедра соприкоснулись. Это было едва ощутимо, но девушка все же отодвинулась на пару дюймов.
– Я скучаю по тебе, Кэрол.
Она нервно засмеялась и посмотрела на дверь:
– Не говори глупостей, Ларри.
– Но это правда. Я никак не могу перестать думать о тебе.
– О, Ларри! – Она взяла его руку и положила себе на колена. – Я думала, мы уже пережили это. Сколько же мне придется извиняться? Я полюбила Мартина и не в силах это изменить. Такое случается. Это не значит, что я не любила тебя. Просто его я люблю сильнее.
Ларри поморщился.
– Это нож в сердце, – сказал он.
– Я просто говорю честно. Я не жалею о своем решении уйти к Мартину. – Девушка потянулась за бокалом. – Конечно, мне жаль, что я причинила тебе боль. И я ужасно сожалею, что испортила твои отношения с единственным братом. Но никогда не пожалею о том, что вышла за него.
Она пожала плечами.
– Прости.
Ларри подошел к камину и встал к ней спиной.
– Я ведь был на вашей свадьбе, знаешь?
– Что?
Он услышал, как Кэрри встала и пошла по ковру.
– Но зачем?
Он обернулся к ней лицом.
– Наверно, просто хотел увидеть, как это произойдет. Тихонько проскользнул в церковь, как Дастин Хоффман в «Выпускнике».
Кэрол провела пальцем по ободку бокала:
– Люблю этот фильм.
– Я знаю, – улыбнулся Ларри.
– Пора и тебе найти свое счастье. Я точно знаю, есть кто-то особенный, кто ждет тебя. И кем бы она ни была, надеюсь, она тебя заслуживает.
Кэрол споткнулась о персидский ковер, опрокинула шампанское себе на блузку и едва не упала, но он вовремя поддержал ее.
– Осторожно!
Девушка промокнула пятно на блузке носовым платком:
– Все нормально. Думаю, удастся отстирать.
– Я имел в виду, осторожно, не пролей на ковер. Он стоил две штуки.
Она рассмеялась и рассыпала волосы по плечам. Привычка, которая была у нее много лет.
– Две штуки? На эти деньги новую машину можно купить.
– Он старинный.
– Какого черта, Ларри? Ты сошел с ума. Две штуки за ковер, а ведь он даже не новый.
– Его ценность будет только расти со временем. Если, конечно, кто-нибудь не зальет его шампанским.
Кэрол потянулась к его лицу, но ее пальцы застыли в паре миллиметров от щеки.
– Ларри, я правда очень надеюсь, что ты скоро встретишь свою единственную, – она обвела комнату рукой. – Мне не нравится думать, что ты слоняешься тут совсем один. Сколько у тебя спален?
– Шесть.
– Ого! Шесть?
Она отвернулась и погладила кремовую кожу дивана. Затем подхватила пурпурную пушистую подушку и, немного взбив ее, прижала к груди, чтобы уткнуться лицом в мех.
– Все это просто чудесно, Ларри, но ты не вернешь меня дорогими вещами. И именно тебе лучше всех это известно. Я люблю Мартина. Как бы больно тебе ни было это слышать, я сделала свой выбор.
Он опустил глаза, чтобы Кэрол не смогла прочесть в них, как глубоко его ранила. Было ясно заранее, что ее не тронет это показное великолепие. Правда, оно раздражало Мартина. Тот факт, что Ларри смог чего-то добиться, будет терзать его до самого конца.
– Я понимаю, что потерял тебя, – он вымученно улыбнулся и поднял руки, признавая свое поражение. – Знаю, что ты любишь Мартина. Но быть свидетелем вашей любви для меня слишком. Ты навсегда останешься для меня единственной. Прости, но я не могу представить себя счастливым рядом с кем-то еще, – он взял ее за руку. – И все же «лучше любить и потерять, чем так и не узнать любви».
Девушка не ответила, но ее глаза заблестели, и Ларри нежно отер единственную скатившуюся с них слезу большим пальцем. Она подняла к нему лицо. Теперь их разделяла лишь пара дюймов. Он ощущал ее теплое дыхание на своих губах. Но очарование момента нарушил Мартин, вернувшийся из сада.