Данила взяла меня за руку, за запястье, на котором была татуировка. Ее хватка и ее голос, как корни дерева, держали крепко и проникали глубоко.
– Йовис, я сделала тебе одолжение, теперь ты должен сделать одолжение мне.
О нет.
– О чем вы? Какие такие одолжения?
Судя по звуку шагов, кто-то приближался к нам со спины.
– У меня есть племянник, – тихо сказала Данила. – Он живет на небольшом островке к востоку от нас. Если я все правильно понимаю, ты все равно поплывешь в том направлении. Забери его до начала ритуала и верни родителям. Он всего лишь ребенок.
– Я не принадлежу к Безосколочным и не похищаю детей, – прошипел я. – Это аморально. И не прибыльно.
Я попытался вырвать руку, но не смог: хватка у Данилы была будь здоров.
– Сделай это.
Судя по шагам за спиной, солдат был один. Я мог бы с ним справиться, мог бы выбраться из этой передряги. Но даже после стольких лет я все еще помнил, как капли крови стекали по шее у меня из-под уха. Помнил холодное прикосновение резца к коже. Порез горел как огонь.
Император говорит, что Праздник десятины – лишь малая цена за нашу общую безопасность. Когда тебя пинком ставят на колени, а потом твою голову грубо наклоняют к земле, эта цена не кажется такой уж маленькой.
Я ожесточился, стал равнодушен к страданиям других. Еще одна ложь, за которую я цеплялся, потому что не мог никого спасти. Я не смог спасти даже собственного брата. Нельзя было об этом думать. Когда я думал о страданиях людей, о тех, кого не смог спасти, мне казалось, что я тону в Бескрайнем море. Эти мысли были как камень на шее, я не мог выдержать этот груз и отказывался об этом думать.
В большинстве случаев это срабатывало. Но не сегодня. Сегодня я вспомнил о матери. Вспомнил, как она сжала в ладонях мое лицо и спросила: «Так в чем же правда, Йовис?»
Правда была в том, что меня кто-то спас. Спас один человек. И этого было достаточно – худо-бедно, более-менее.
– Хорошо, я его заберу, – пообещал я.
Пообещал как последний дурак.
Данила выпустила мою руку и сказала, обращаясь к солдату у нас за спиной:
– Он мне задолжал за кувшин вина, скоро освободится.
Шаги удалились в сторону двери и стихли.
– Племянника зовут Алон. Он в красной рубашке с белыми цветочками на подоле. Его мать – башмачница на Фаларе, единственная на всем острове.
Я отряхнул ладони от муки.
– Понятно: красная рубашка, цветочки, башмачница.
– Лучше поторопись.
Сказал бы я Даниле пару ласковых, если бы не понимал, как ей больно. Она потеряла дочь. Я потерял жену. Следовало быть добрее.
– Если выясню, что произошло с вашей приемной дочерью, найду способ дать вам знать.
Данила кивнула, во второй раз смахнула набежавшие на глаза слезы и снова принялась лепить дамплинги. Она лепила их яростно, как воин сражается на поле боя; казалось, в тот момент для нее не было ничего важнее этого занятия.
Я повернулся, чтобы уйти, и в этот момент земля дрогнула у меня под ногами. Задребезжали кружки в посудном шкафу, скалка скатилась по столу и упала на пол, закачались подвешенные под потолком рыбины. Я расставил руки в стороны, просто не знал, за что хвататься, – все вокруг двигалось. А потом в одну секунду остановилось.
– Всего лишь один толчок, – сказала Данила.
Это было очевидно, но, насколько я понял, она сказала это не мне, а для собственного успокоения.
– Некоторые думают, что толчки происходят из-за шахт умных камней, – продолжила Данила. – Слишком уж они глубокие. Не о чем волноваться. Толчки повторяются уже несколько месяцев – и ничего.
Данила обманывает себя? Толчки случаются, но на моей памяти последний был очень даже давно. Я сделал шаг, легкий, просто чтобы проверить. Земля твердая – все нормально.
– Пора, ветер мне в паруса, – сказал я.
– И ясного неба, – отозвалась Данила.
Тайно вывести ребенка с Праздника десятины – задача не из легких. Все дети, достигшие восьми лет, вносятся в списки, и мне надо было вычеркнуть из этих списков имя племянника Данилы. Но мне уже приходилось иметь дело с переписчиками, с солдатами императора и даже с его конструкциями.
Я расправил полы камзола и пошел на выход. Следовало, конечно, сначала выглянуть в окно или хотя бы приоткрыть дверь и глянуть в щелку. Но толчок встряхнул и мои нервы. Мне казалось – еще чуть-чуть, и я найду лодку, которая забрала Эмалу. Казалось, ответ уже рядом. Поэтому я вышел из трактира на залитую солнечным светом улицу, прямо как новорожденный ягненок с широко распахнутыми глазами.
И оказался в окружении солдат императора.
3
Йовис
Остров Голова Оленя
Эх, если бы по улице ходили туда-сюда люди, толкались, здоровались или еще что! Но нет, улица была безлюдной и тихой. Десять человек в униформе, мужчины и женщины, сразу переключили на меня свое внимание. Меня аж в пот бросило.
– Солдат… – обратилась ко мне женщина, судя по нашивкам на воротнике состоявшая в звании капитана. – Ты не из моих людей. Кто твой капитан?
Вранье может прокатить, если у тебя есть хоть что-то, что под него подстелить.
– Высадился на остров с первой ротой, – соврал я.
Капитан впилась в меня взглядом и нахмурилась.
– С капитаном Линдара? – спросил кто-то из ее команды.
– Ну да, – ответил я таким тоном, как будто удивился такому глупому вопросу.
Но капитан все не сводила с меня глаз. Мне даже захотелось уткнуться подбородком в воротник.
– Ты должен быть со своим капитаном. Мы здесь не на увеселительной прогулке.
– Понимаю. Такого больше не повторится.
– Кстати, ты не видел тут поблизости одного солдата? Он невысокий, коренастый, с большим носом, и от него несет звездчатым анисом.
Я его видел, но мы не познакомились, а вот с его униформой я реально сблизился и теперь очень надеялся, что запах рыбы и водорослей перебьет исходящий от нее густой аромат аниса.
– Нет, такого не встречал. Сожалею. И вы правы, мне следует быть со своим капитаном.
Я повернулся, чтобы уйти.
– Я тебя не отпускала. – Капитан положила руку мне на плечо.
Да, солдат бы из меня вышел никудышный.
Я крутанулся на каблуках и в выдержанном, уважительном тоне сказал:
– Да, капитан.
– Я тебя где-то уже видела. – Она крепче сжала мое плечо и прищурилась.
– Вероятно, когда я копал ямы под сортиры. Линдара меня недолюбливает.
Солдаты заулыбались, но лицо их капитана оставалось невозмутимым. Я быстро прокрутил в голове все возможные варианты. Стану заигрывать – не сносить головы. Шуточки в собственный адрес она не оценит. Может, подольститься?
– Нет, – сказала капитан. – Но твое лицо кажется мне знакомым.
Будь проклята эта Империя, будь проклята их мелочность – подняли шум из-за какой-то кучки умных камней. Будь проклята их магия и власть над людьми.
– Мое лицо? – переспросил я, чтобы выиграть немного времени. – Ну, это…
Земля снова задрожала, но в этот раз сильнее. Все посмотрели на дома и расставили руки, как будто надеялись, что смогут удержать падающие стены. С крыши дома у меня за спиной упал и разбился о мостовую кусок черепицы. Все стихло.
– Еще толчок, – сказал кто-то из солдат. – Второй за день.
Солдат явно встревожился. Мне, скажу честно, все это тоже не нравилось. Иногда после основного толчка случаются мелкие повторные, но этот был сильнее первого.
Капитан снова переключила внимание на меня.
Я откашлялся и расправил плечи:
– Капитан, думаю, нам следует быть на площади. Праздник вот-вот начнется.
Наконец-то мне удалось выбрать правильную интонацию. Уважение и дисциплина. Капитан убрала руку с моего плеча.
– Найдем нашего солдата позже. Сейчас нас ждет долг.
Махнув своим людям, она зашагала по улице.
Я заметил, как парочка солдат непроизвольно потянулись к шраму у себя за правым ухом. Интересно, они помнили тот свой день так же четко, как я, или уже успели подзабыть? Я пошел следом. У меня ведь тоже было дело на Празднике. Да, я – обманщик, но я держу слово.
Булыжники мостовой после толчков шатались под ногами. Улица вывела на вершину холма и там пересеклась еще с двумя.
Шагавший впереди солдат развернулся, чтобы оценить обстановку с высоты холма, но вдруг вытаращил глаза и заметно побледнел.
– Капитан! – крикнул он.
Я, естественно, тоже оглянулся.
Здания вдоль узкой, заполненной клубами пыли улицы напоминали неровные зубы, которые готовы вот-вот сомкнуться. Но не они привлекли внимание солдата. Что-то изменилось внизу, на берегу океана. Очертания бухты стали шире, плавучие пристани стояли под странным углом друг к другу, а из воды у берега торчали какие-то темные силуэты.
Верхушки кустов. Бухта уходила под воду.
Капитан оценила эту картину и поджала губы:
– Мы идем на площадь. Расскажем двум другим ротам. Сохраняем спокойствие, обеспечиваем порядок. Что бы это ни означало, держимся вместе.
Солдаты беспрекословно последовали за своим капитаном. Определенно, она пользовалась у них авторитетом.
Я смотрел на плавучие пристани. Держать слово, понятное дело, надо, но я также пообещал Эмале, что найду ее. Если погибну, это у меня навряд ли получится. Я представил, как Данила лепит дамплинги для своего племянника, чтобы устроить для него пир после праздника.
После моего праздника мама, которая обычно была скрытной и немногословной, прижала меня к себе, поцеловала во взмокшую от пота макушку и сказала:
– Как бы я хотела тебя уберечь.
Она тогда не знала, что меня уже спасли. Я и сам не до конца это понимал.
До площади было уже недалеко, а я умел очень даже неплохо бегать.
В общем, страшно было, но я все равно пошел за солдатами.
В воздухе повисла тишина – ни голосов, ни пения птиц, только звук наших шагов по брусчатке. После еще одного поворота и небольшого подъема тишину потеснил ропот людских голосов. Улица вывела нас на площадь.
Остров Голова Оленя не самый крупный из всех известных, но самый богатый. Я не раз слышал, как местные хвастались своими пряными рыбными супами, своими большими рынками, а один даже как-то заявил, что их остров держится над водой выше, чем все остальные. Их шахты по добыче умных камней неплохо подпитывали Империю, и площадь, на которую мы вышли, свидетельствовала о благосостоянии острова – камни под ногами были гладкими и все аккуратно подогнаны друг к другу. В центре площади – приподнятый над мостовой пруд, а уже в его центре беседка с наведенными к ней мостиками. Судя по украшавшей беседку резьбе в виде вьющейся лозы, она была одним из редких сохранившихся строений Аланги.
Я бы с радостью посетил это место вместе с моей Эмалой. Она бы хитро посмотрела на меня и спросила: «И почему Аланга построила это?» А я бы принялся рассказывать, что эта великолепная беседка служила всего лишь сортиром. Эмала бы рассмеялась и сказала: «Ну конечно, кто откажется от удовольствия облегчиться в такой беседке?»
Но Эмалы рядом не было.
Я остановился в конце улицы и подождал, пока солдаты не уйдут в противоположный конец площади.
Там в окружении императорских солдат стояли дети. Несколько десятков. Как овечки, которых пригнали на бойню. Некоторые были спокойны, но большинство заметно нервничали, а некоторые вообще плакали и не пытались скрыть слезы. Им дали опиум, чтобы они были покорными и не так остро чувствовали боль. Я подошел ближе и оглядел детей.
Красная рубашка с вышитыми на подоле белыми цветочками. Слишком много детей в красном.
На моем месте должен был быть кто-нибудь из безосколочных. Они – романтики, бредят идеями о свободе и о том, чтобы Империей управляли люди. Но я не был идеалистом. Я не мог себе этого позволить.
Земля заходила ходуном. С черепичных крыш посыпалась пыль, я еле устоял на ногах. Меня охватила паника. Повторный толчок… ну да, конечно. Три толчка в один день, и бухта уходит под воду – такое нормальным не назовешь.
В противоположной стороне площади солдаты сели на корточки вокруг своих подопечных и схватились за оружие, как будто оно могло им помочь. Председательствовавший на Празднике переписчик сгорбился над своей книгой. Дети, вытаращив глаза, смотрели на раскачивающиеся вокруг площади дома.
Уцепившись за бортик фонтана, я постарался сохранить равновесие и начал считать.
Один, два, три, четыре…
На счет «пять» у меня сдавило горло, на «десять» я понял, что толчки не прекратятся. Происходило нечто ужасное. Я всем нутром это чувствовал. И как только я это почувствовал, ко мне вернулась способность двигаться. Если миру приходит конец, стоять и ждать бессмысленно и бесполезно, особенно для меня.
Один мальчик, видимо, почувствовал то же самое. Он встал с корточек и побежал. Императорский солдат ухватил его за шиворот рубашки.
За шиворот красной рубашки с вышитыми на подоле белыми цветочками. Алон, племянник Данилы. Невысокий для своих восьми лет с копной черных волос, которая, казалось, была больше его самого.
Долг удерживал солдат вместе, как рыболовная леса. Один направленный удар – и она лопнет. Я, спотыкаясь, побежал в их сторону и заорал:
– Остров тонет! Я такое уже видел! – Притворяться, будто паникую, не пришлось, все получилось очень даже естественно. – Уходите на корабли и отплывайте, пока остров не утащил нас за собой!
Не знаю, как на солдат подействовали мои вопли. На проверку у меня не было ни желания, ни времени.
– Эй, ты! – крикнула капитан. – Живо вернись в строй!
Дом на противоположной стороне площади с грохотом обвалился, и вместе с ним лопнула соединяющая солдат леса. Они побежали. Дети и солдаты наталкивались на меня и грозили сбить с ног. В этой толчее я умудрился схватить Алона за руку. Она была такой маленькой.
– Меня послала твоя тетя Данила! – стараясь перекричать воцарившийся вокруг грохот, сообщил я.
Не уверен, что Алон меня услышал, но он не попытался от меня вырваться, а это было уже что-то.
– Надо бежать! Ты как? Сможешь?
Он кивнул.
Боковым зрением я видел лица других детей, они паниковали, но при этом были покорными и бежали неуверенно. Их родители, их тети и дяди должны были за ними прийти. Все – обман. Я слышал голос своей матери. Постарался его заглушить. Невозможно помочь им всем.
– Дыши глубже, – скомандовал я и побежал, не выпуская руки Алона.
Пацанчик был мелкий, но он за мной поспевал. Мы обогнули пруд и рванули в сторону пристаней.
Стук сердца отдавался в ушах. Узкая улица стала похожей на пропасть. Дом слева от нас накренился и начал обваливаться. Солдаты у нас за спиной заорали, я рывком дернул Алона за руку и чудом уберег от падающих на мостовую камней. Пыль забивала нос. Я старался не думать о солдатах, которые оказались под рухнувшим фасадом дома, и о людях, которые могли быть внутри. У меня была одна цель – остаться в живых и уберечь Алона.
Мальчишка начал плакать.
Он тянул меня за руку и пронзительно так пищал:
– Мама! Я хочу к маме!
О, малыш.
Я тоже хотел к маме. Она сидела у окна и не обращала внимания на то, как завывающий ветер колотил ставнями о стены дома, как будто это были просто капризные дети. Я дал себе слово, что, если выберусь из этой передряги, обязательно наведаюсь домой.
– Слушай меня! – крикнул я. – Ты должен бежать. Беги быстро, или никогда ее не увидишь.
Это подействовало, как оплеуха. Сопли размазывать было некогда, а я был не такой уж крупный и сильный, чтобы нести на себе этого мальчишку.
Мне показалось, что я увидел дверь в трактир Данилы. Но она уже могла оттуда убежать.
Землю тряхнуло, меня отбросило к стене какого-то дома, я врезался в нее плечом и с трудом сумел удержать Алона на ногах. От пыли в воздухе слезились глаза, но я сумел разглядеть в узком промежутке между домами голубой океан и голубое небо. Мы заскользили по мостовой. Кусок черепицы ударил Алона по плечу, он потянулся к ране, но я безжалостно волок его за собой.