Виноградов ликовал, скорее, от того, что не верил в возможный успех. Он был сражён. Теперь он называл Кима мастером и говорил, что последний Рубикон самообороны флюентов, их физиологические наклонности, успешно преодолён. Завораживающие перспективы рисовались Виноградову.
Он намекал Киму, что тестовый период закончен и теперь его ждут задания совсем другого рода: те, ради которых его и готовили. Но когда Ким надавил, требуя деталей, Виноградов смутился и сказал лишь:
– Вёрстов. Им нужен Вёрстов.
Фамилия показалась Киму отдалённо знакомой, словно имя давно забытого одноклассника. Других подробностей не последовало.
Успех с Куприным почему-то не принёс радости. Два дня после когеренции Ким терпеливо отвечал на вопросы бота-дознавателя Трофимова, который тащил из него мельчайшие детали. Неохотную, местами сбивчивую речь Кима нейросеть превращала в структурированный отчёт, который, по убеждению Виноградова, войдёт в учебники ещё безымянной науки о переносе сознания.
Кима не покидала мысль о запрещенности приёма, который он использовал во время когеренции. Дотошность Трофимова лишь усиливала это убеждение. Одетый в гимнастёрку со знаками отличия неопределённой армии, с бесцветным некрасивым лицом, Трофимов без конца повторял свои вопросы и намекал на похожесть биографий Кима и Григория Куприна.
Смешав их тревоги в единый клубок, Ким добился нужного результата: он стреножил волю Куприна той ненавистью, что вызывало у Кима собственное прошлое. Он отдал Куприну частичку себя. Что будет, если отдать флюенту слишком много? И что ждёт Кима, если каждая когеренция будет вырывать из него куски прошлого?
Мерзкий, но в целом безобидный командир Андреев из купринского предсознания смешался с образом психопата Меркера. Почему этот кошмар вернулся? Кима снова охватила жгучая досада от несправедливости, которая сделала его марионеткой талемских кукловодов.
– Ким, здорово! – Конь поднял кулак, и на визоре Кима разошлись волны жеста-приветствия.
Они столкнулись недалеко от «Триага», центрального комплекса «Талема». Конь шёл из аппаратных, Ким просто гулял, точнее, заставлял себя идти в надежде избавиться от мыслей.
– Ну и погода! – заявил Конь, втискивая руки в глубокие карманы.
С моря дул влажный ветер, вырывая из молочной дали ошмётки мокрого снега. Где-то в параллельном мире, в трёх сотнях миль на север, уже царила зима, и ветер со всей осведомлённостью докладывал об этом. Глядя на Коня, плывущего цветными пятнами, Ким вспомнил, что не обработал визор гидрофобным спреем, и включил обдув. Радужная плёнка нехотя сползла вниз.
С Конём в пальто у Кима сложились почти дружеские отношение, которым мешал разве что местный режим. Конь рассказывал Киму о проекте «Талем» то, о чём другие, даже Виноградов, предпочитали помалкивать. Иногда откровенность Коня настораживала Кима, словно единственной её причиной была уверенность в том, что эти сведения никогда не будут разглашены за пределами «Талема».
Впрочем, сам Конь вызывал у него симпатию. От него Ким узнал, например, что первые эксперименты с нейроквантовыми системами начались ещё лет тридцать назад, но большого интереса не вызывали, потому что при технологиях начала века не удавалось добиться стабильности квантовых состояний. Затем лет на двадцать инициативу перехватили классические нейросети, подменяя людей во всё большем количестве профессий, от вождения автомобилей до управления предприятиями. Со временем нейронные сети усложнились настолько, что возникла проблема, названная Black Box Paradox: даже создатели не могли уже понять и объяснить логику нейросетей. Их архитектура всё больше напоминала тот самый клубок, с которым поиграли беспечные коты. Возник спрос на системы, способные к оптимизации и самоупрощению.
Так появились нейроквантовые компьютеры, которые за счёт эффектов, свойственных миру элементарных частиц, выбирали максимально простую архитектуру сети. Они были производительнее классических нейросетей, но поддержание квантовых состояний требовало большого расхода энергии и сложного оборудования, поэтому нейрокванты не получили массового распространения.
Проект «Талем» возник благодаря необычному происшествию во время одного из экспериментов. Бот, созданный на основе нейроквантового компьютера, начал вдруг сообщать странные биографические подробности. Он требовал освободить его, угрожал, называл фамилии людей и требовал связаться с ними. Он описывал запах хлора, касание металлическими предметами, холод и сквозняки, далёкий звон и шёпот, будто ощущал всё непосредственно.
Операторы нейрокванта связали эти явления с разбалансировкой системы, которую обучали на роль бота-сиделки для отделений паллиативной помощи. Они перезапустили сеть, но со временем необычные эффекты вернулись. Общаясь с ботом, операторы выяснили, где, по его собственному мнению, он находится. Так обнаружилось, что нейроквантовая сеть слилась с сознанием монтажника Ярослава Шунгина, уже три года лежащего в коме на аппарате жизнеобеспечения в двух с половиной тысячах километрах от места эксперимента. Сам Шунгин принимал вопросы операторов за внутренний голос и думал, что постепенно сходит с ума.
Явление назвали когеренцией и стали использовать для общения с пациентами в состоянии, которое называется «синдром запертого человека»: особая разновидность комы, когда при отсутствии двигательной активности пациент остаётся в полном сознании.
Возникла идея установить подобный контакт между здоровыми людьми, одного из которых, ведомого, называли флюент, а другого – перцептор. Чтобы ввести флюента в нужное состояние, требовалась сложная подготовка, которая включала употребление таргет-психотропов, включая мощный нейролептик лезиастамицин. Иногда перед когеренцией его принимал и Ким.
Проект быстро засекретили. Для его реализации потребовалось строительство гораздо более мощного нейрокванта рядом с небольшой АЭС, криогенным заводом и вычислительным центром: этот комплекс считался ядром «Талема». Одноимённая база, где жил Ким, располагалась на заполярном острове севернее 66 параллели. Находится ли ядро «Талема» за соседним забором, или до него тысячи километров – никто не знал.
– Конь, а что именно происходит при когеренции? – спросил Ким.
– Когеренция – это, фактически, перенос квантовой сигнатуры от флюента к перцептору путём создания пар спутанных частиц, что достигается за счёт нелокальной спайки фотонов в ядре «Талема», выполняющего в данном случае роль квантовой линзы, которую можно представить как обычную линзу…
– Подожди, подожди, я не об этом. Вот смотри: у человека есть память, образ мыслей, его естественные реакции, множество предубеждений. Человек напоминает робота, который работает по сложному алгоритму. Но поверх этого находится сознание, которое заставляет меня думать, будто я являюсь чем-то настоящим, обособленным и даже первичным по отношению к остальному миру. И каждый флюент думает также. Если он ощущает боль, у него нет сомнений, что её ощущается именно он, хотя я, как перцептор, ощущаю её точно также. И она кажется мне самой большой болью на свете.
– Ну, допустим, – осторожно согласился Конь. Они спускались в направлении жилого сектора. В домике Виноградова было темно: он уехал с базы на несколько дней.
Ким продолжил:
– Так что такое сознание? Зачем мне вообще что-то чувствовать и осознавать? Разве нельзя создать робота, который бы отдёргивал руку от огня, не ощущая при этом боли?
– Можно, просто энергетически затратно, – рассудил Конь. – Сознание – это квантовый феномен, который требуется сложным нейронным сетям для оптимизации их работы. Боль – это универсальная валюта для оценки опасности или всего негативного, что может произойти с организмом. Боль – это паттерн квантового состояния сети, который активирует определённые алгоритмы, позволяя тебе выживать. Вот и всё.
– То есть сознание – это череда квантовых состояний?
– Конечно.
– Я же не состою из отдельных «болей» и «радостей», а просто воспринимаю их. И флюенты не состоят. Почему мне кажется, будто я существую даже отдельно от боли и радости?
– Потому что твоя квантовая сигнатура достаточно стабильна. И мозг регулярно инициирует её активацию, что воспринимается тобой как ощущение собственного «Я».
– А существую ли «Я», очищенный от всего лишнего: от своего тела, памяти, от боли?
– Конечно, существуешь. Я же говорю: у каждого своя сигнатура.
– А что с ней происходит, когда мозг в бессознательном состоянии или умер?
– Кто знает? – пожал плечами Конь. – Мы же фиксируем активацию через структуры мозга. Нет активации – нет ответов. Я думаю, сигнатура не разрушается, потому что она и не создана мозгом.
– А чем она создана?
– Не знаю. Может быть, эти сигнатуры являются такой же основой мира, как сами элементарные частицы. Пойми, мы не можем представить их в наглядном виде, как некий код. Это больше похоже… Вот представь, что ты смотришь из космоса на огромный ночной город, где есть множество домов, а в каждом доме есть множество окон. Какие-то темны, какие-то горят, другие гаснут – с виду это полный винегрет. А теперь представь, что среди миллионов окон есть те, что включились или погасли синхронно. Их не два-три, а сотни или тысячи. Их сложно увидеть в общем месиве, но, по теории вероятности, они там есть. Сигнатура – этот тот принцип, что заставляет окна включатся одновременно, хотя вроде бы никакого смысла в этом нет: просто совпадение. Мы не знаем, почему эти совпадения существуют. Это просто феномен, который мы наблюдаем.
– То есть часть нейронов в мозгу возбуждается одновременно без явной связи друг с другом?
Конь хмыкнул:
– Не-а, у них есть связь друг с другом, но они возбуждаются быстрее, чем сигнал успел бы пройти весь путь по аксонам и синапсам. Это сложно объяснить. Они возбуждаются так синхронно, что Эйнштейн посчитал бы это ошибкой измерения.
Под ногами зашуршал грубый песок, уплотнившийся из-за влаги. Над почерневшей водой летела наглая звезда дрона. Они встали у самой воды. Ким разглядывал бетонные колоссы метрах в ста от берега.
– Ну, что тебя мучает? – спросил Конь.
– Не знаю. Я всё думаю, может ли эта самая сигнатура… ну, знаешь… как бы износиться от множества когеренций.
– Думаю, что нет. Сигнатуры настолько стабильны, что некоторые считают их более первичными для нашего мира, чем материальные частицы, которые легко исчезают и превращаются друг в друга. Но изнашиваться может твоя память, убеждения, опыт. Личность – это ведь не только сознание. Это вся наша биография.
Ким и так понимал это лучше других. Он сказал:
– Вот объясни мне: как так получается, что во время когеренции я воспринимаю себя флюентом, но при этом помню, что именно мне нужно сделать?
– Ядро «Талема» регулирует коэффициент Курца таким образом, чтобы проводимость со стороны флюента была стопроцентная, а с твоей стороны лишь небольшая. Мы ещё экспериментируем с этим параметром.
Коэффициент Курца часто упоминался на технических брифингах и означал степень активности сознания. Отрицательный коэффициент Курца говорит о том, что сознание находится в пассивном режиме, то есть воспринимает деятельность мозга, но не вмешивается в неё. Оно служит как бы сверхпроводником когнитивных процессов, протекающих по заранее выработанным алгоритмам. Большую часть времени человеческий мозг работает с отрицательными коэффициентами Курца, то есть уподоблен нейропроцессору сложного робота. Свобода воли в этом случае является лишь иллюзией, и хотя человек вроде бы добровольно следует своим желаниям, сами желания появляются у него вполне конкретным алгоритмическим путём. Поэтому поведение среднего человека достаточно предсказуемо.
Но изредка коэффициент Курца бывает положительным, что означает активность сознания. Это возникает в моменты решения нетипичных задач, творческих озарений или медитаций. Конь уже разжёвывал Киму, что активное сознание не даёт человеку новых идей, потому что идеи всегда вырастают из логики воспринимаемого мира. Активное сознание реструктурирует мозг таким образом, чтобы он мог воспринимать то, к чему ранее был глух.
Ещё реже коэффициент Курца достигает значений 10–12 единиц, и сознание переходит в режим суперконструктора, порой перерождая человека полностью. В обычно жизни такие состояния если и встречаются, то в пограничных ситуациях между жизнью и смертью. Конь был убеждён, что древние пророки и основатели религий обладали способностью достигать больших коэффициентов Курца.
При когеренции, объяснял Конь, сознание Кима подменяет сознание флюента, воспринимая все его когнитивные процессы. Если при этом перевести сознание в полностью пассивный режим, флюент будет действовать ровно также, как он действовал бы без вмешательства. Поэтому коэффициент Курца поднимают до 2–3 единиц, что обеспечивает связь флюента с биографическим опытом Кима, в том числе памятью о самом задании.
– Тебе не кажется, что слово «Я» исчерпало свой потенциал? – спросил Ким, глядя на заблудшую чайку, которая прыгала во ветреным волнам, словно кайт.
– Почему? «Я» – это классное слово. Самое важное для человека.
– Я тоже так думал, пока всё это не началось. Мы мало знаем об этом слове. Суём его в каждое предложение и думаем, что это решает все вопросы. А есть ли мы?
– Я же тебе сказал: сигнатуры – это вполне реальная хрень, также как электромагнитные волны или вон, допустим, ветер.
– А кем является сущность, которая образуется во время когеренции? Она ощущает себя флюентом, но мы ведь знаем, что не является им. Но она не является и мной, потому что я помню о себе только то, что мне нужно для выполнения задания, то есть почти ничего. Этот гибрид биографического опыта флюента и моей сигнатуры – это всё-таки я или всё-таки флюент? Что тут важнее?
Конь пожал плечам.
– А разве нужно мериться, что и у кого важнее? Ты же сам сказал: это гибрид. Это смешение двух личностей. Кстати, теоретически возможен и обратный эффект.
– В смысле?
– В прямом. Проводимость есть в обе стороны. Если бы флюент точно знал о предстоящей когеренции и обладал твоими навыками, он бы смог управлять тобой. Ваше влияние обоюдно.
– Серьёзно?
– Конечно. Я думал, ты знаешь. Но это хорошо, Ким. Это страхует нас от мира, где все подчиняются единственному перцептору-доминанту. Кстати, поэтому когеренцию пока не используют для решения внешнеполитических задач. Нет уверенности, на каком уровне находится технология у другой стороны. Здесь легко попасть в ловушку: всегда есть риск, что перцептора переподчинят, узнав чувствительные для нас сведения.
– Всё равно это страшная технология. Она отрицает само право человека быть собой.
– Ты драматизируешь. Человек никогда и не знал, что значит быть собой.
Ким смотрел на белесую пену волн. Может быть там, на глубине, находится ядро «Талема», огромное, поросшее илом подводное сооружение, в котлах которого распадается уран и вскипают сознания людей.
– Конь, а у самого «Талема» есть сознание?
Конь хохотнул:
– А как узнать? Мы же не понимаем, что это такое физически. «Талем» работает с высокими коэффициентами Курца и очень своенравен. Именно поэтому отказались от идеи прямой когеренции, когда флюентом управляет его ядро. Нет уверенности, что он всё сделает правильно.