И вот – ненавистный детдом города Волжского. Жаркий воскресный летний день.
ПОБЕГ ИЗ ДЕТДОМА
– Старый хрен! Попался, бл..дь, сучёныш! – рокотал над моей беззащитной головой злобный бас.
Рокот, напоминающий рёв фашистского танка, изрыгала громадная толстая гром-баба. Подбоченясь, она стояла перед двухшереножным армейским строем дошколят. И злобно орала, глядя далеко вниз:
– Будешь, сука, бл..дь, убегать?!
Маленькие щуплые детишки четырех лет от роду испуганно жались друг к дружке.
Я, совсем-совсем маленький, смотрю вверх.
Там, под потолком, рычит громоподобный бас жирной обрюзгшей воспитательницы детдома. Мы обязаны звать эту тётку не иначе как «мама».
Свирепая «мама» распаляется от моего скромного молчания:
– Старый хрен! Будешь, бл..дь, знать, как убегать!
Меня подхватывает страшный ураган и возносит куда-то в потолок. Перед моими испуганными глазками – злобный оскал гестаповки:
– Молчишь, сучёныш?! Будешь убегать, твою мать?!
Как партизан на допросе, я молчу. А чего говорить? Конечно, сам виноват.
Дерзкий побег из проклятущего детдома организовал именно я.
Как бежали?
Да очень просто. Перелезли с милой Оксаной через забор и пошли к старым пятиэтажкам. Всё, свобода!
Но! Старухи, бдительно лузгающие подсолнухи у подъездов, очень ласково вопросили:
– Ма-а-лышыки! Подь суды! Ка-а-анфетку дадим!
Конфетку нам злые старушенции не дали.
Обманули, старые перечницы! Отстучав «куда следует», они злорадно передали нас детдомовской воспитательнице.
Очевидно, старые злобные эНКаВэДэшницы имели договор на отстрел детдомовской «шпаны».
И вот гестаповка держит меня на весу и трясёт, как грушу.
Огромной, как лопата, лапищей резко бьёт по моей непокорной стриженой головушке:
– Молчишь, старая сука!?
Двухшереножный строй испуганно замер.
Застывший тягучий испуг тишины неожиданно прорезал тоненький девичий голосок:
– Не бейте его!
Ошалевшая от такой наглости домомучительница разжала бульдожью мертвую хватку.
Я плавно десантировался с двухметровой высоты на пол.
– Шалава, бл..дь! – рыкнула гестаповка, выдёргивая мою подружку Оксанку.– Блядища, бл..дь! Голос, бл..дь, подавать?!
И Оксанка, моя смелая заступница, оказалась на моём месте – под самым потолком узкого сумрачного коридора детдома.
Злобное жирное чудовище уже занесло свою боксёрскую мощную щупальцу.
Сейчас будет удар! Что делать?!
Резко подпрыгнув, я ринулся на помощь.
Был единственный способ помочь. Мне, маленькому худенькому мальчишке, он сразу пришёл на ум.
Мои острые злые зубки впились в жирную волосатую ляжку «мамы» -домомучительницы.
– Бл..дь! Сука, бл..дь! – взревел мотор фашистского танка.
Выпущенная на свободу, моя Оксанка десантировалась с двухметровой высотищи.
Ужасный вихрь опять подхватил меня и бросил под самый-самый потолок:
– Волчонок, бл..дь! Щас я, бл..дь, тебя!
Но ударить гестаповка не успела.
Дёрнувшись, она завопила:
– Ай, бл..дь! Ай! Ай!
Моя Оксанка! Она впилась маленькими острыми зубками в жирную рыхлую ляжку воспитательницы.
Рёв злобного страшного рыкающего Минотавра хлестнул по узкому грязному коридору.
Дикий ужас разметал маленьких детдомовцев по щелям.
Гестаповка-«мама», продолжая дико реветь и материться, с трудом оторвала Оксанку от своей жирной вонючей ноги.
– Щас, бл..дь! – рыкнула она, хватая девчушку.
Держа нас за шиворот, на вытянутых толстых руках, домомучительница лягнула копытом дверь актового зала.
Швырнула нас на пол. Грозно рыкнула:
– Сидеть, бл..дь! Карцер, бл..дь!
Щёлкнул замок. Время остановилось.
Но тишины не было. Динамик громкоговорителя, устроенный под потолком, издавал бравурные торжествующие звуки. И радостный советский человек ликовал, радовался свободной советской жизни:
– Ширр-ррока страна моя ррродная,
Много в ней лесов, полей и р-р-р-ек.
Я другой такой страны не знаю-ю,
Где так во-о-ольно дышит челове-е-е-к!
Обняв мою милую подружку, я слушал стук её маленького смелого сердечка. И строил планы побега.
Когда слёзы перестали капать из прелестных голубых глаз моей Джульетты, я подошёл к окну.
Ага! На уровне нашего второго этажа – толстая ветка дерева!
Я дёрнул шпингалет:
– Оксанка! Сможешь на ветку прыгнуть?
Девчушка испуганно глянула вниз. И замотала головой.
Но уже через секунду решительно шепнула:
– Прыгну!
Первым на ветке оказался я. Вытянув руку, почти дотронулся до милой Оксанки:
– Руку! Я помогу!
Яблоньку, спасшую нас, поблагодарить мы не успели.
Треща раздавленными кустами, навстречу нам, тяжело грохоча танковыми гусеницами, выползло чудище воспитательницы:
– Попались, суки! Бляденыши, бл..дь! От меня не убежишь, сука, бл..дь!
Оказавшись на двухметровой высоте, мы плавно перелетели в мрачную темницу дровяного сарая. Щёлкнул засов:
– Карцер, бл..дь!
Я обнял свою милую Джульетту, слушая стук маленького храброго сердечка. И думал о побеге.
Часа два я бродил по чёрному сараю, выискивая слабые места.
Их, этих мест, в карцере не было.
Мы сидели и скрипели злыми своими зубками. Выхода из тяжкого плена не виделось!
И тут из-за двери послышался родной такой шепот:
– Петро! Ты здесь?
Я подскочил от неожиданности:
– Мама! Милая мама!
Не может быть! Откуда она здесь, в двухстах километрах от Островской?
Месяц назад там, в станице, организовалось сборище. На нём какие-то грубые оручие тётки постановили отобрать меня у мамы. И сдать отцу. Но так как бабка была категорически против меня, отец направил меня в детский дом.
Здесь мне не понравилось!
А кому понравится злобный рёв грубой толстой гестаповки?
Вот и решил я бежать. Совместно с Оксаной.
Побег не удался.
И вот оно, спасение! Мама, милая мама!
Целую неделю она ночевала на крыше пристройки. И ждала удачного момента для моего похищения.
И вот момент настал!
Раздался скрежет выдернутых с корнем петель замка. И свобода нас радостно приняла у входа!
Мама присела и обняла нас с Оксанкой.
Свобода!
– Попались, бл..ди! – раздался злобный рык, и гигантская туша домомучительницы раздавила кусты. – Всё, мамаша, тюрьма тебе, бл..дь!
За широкой спиной гестаповки прятались маленькие предатели-соглядатаи, которые и выдали героический рейд моей мамы.
По счастью, тюрьма по маме не успела всплакнуть.
Директор детдома благоразумно решил, что шум и привлечение внимания к его скромному сиротскому заведению совсем ни к чему.
Меня, как склонному к побегу, отправили в какую-то дальнюю тьмутаракань. Там я дорос до первого класса школы.
Жуть, но мальчишкам-первоклашкам надевали позорные чулки с прищепками. И мы были похожи на девочек из 20-х годов. Тьфу, позорище!
Еще через год меня реабилитировали, переведя в волгоградский детдом.
Ага! Так могет быть, город Волгоград – моя Батькивщина и Фатерланд?
А что? Кроме обычных злых пацанячьих драк, в городе-герое на Волге имелись другие развлечения. И связаны они были с жестоким кровопролитным Сталинградским сражением.
Тогда, всего-то 30 лет назад, город плавился от массированных ковровых бомбардировок. Тысячи фашистских «Юнкерсов» и «Хейнкелей» сбросили тонны мощных бомб.
Горящая нефть разбомбленных нефтехранилищ подожгла Волгу! Корабли и катера десятками шли на дно, вместе с оружием и боеприпасами.
Вот эти боеприпасы весеннее половодье и выносило к обрывистым берегам Волги все тридцать послевоенных лет.
Ну а пацаны каждую весну лазали по берегу и собирали смертоносный урожай.
Мой первый бой
Мы тоже присоединились к поискам и раскопкам. Покидали детдом на воскресенье. Рылись по обрывам да в прибрежном песке.
Урожай был очень богат! Пулемёты и автоматы мы, конечно, не брали. А вот ржавые пистолеты разбирали, тщательно чистили и подбирали подходящие патроны.
Благо, патронов мы набирали целые кучи. А потом выменивали друг у друга. Немецкие на русские, причём целыми обоймами и даже автоматными магазинами.
Ну а впридачу дарили миномётные мины, вполне пригодные.
Расчищая окопы и траншеи, мы невольно изучали военное искусство – фортификацию, инженерное оборудование позиций.
Однажды, подойдя к самому краю обрыва, мы почувствовали движение земли. И вовремя отпрыгнули.
Кусок обрыва зашевелился, как живой. И медленно стал уползать вниз, в неистово ревущую Волгу.
– Пацаны! В обрыве что-то есть! Доски! Может, гробы? – крикнул Леха Переделкин, обежав уехавший склон.
Точно! Какая-то заманчивая добыча! Но как её добыть?
Доски торчали из обрыва в общем-то недалеко от верха. Там же чернело отверстие лаза.
– Блиндаж! Точно блиндаж! Пистолеты там есть! Точно! – возбужденно орал Лёха. – Давай залезем!
Хм! Давай-то давай, но как именно?
Если спускаться по веревке, то «давай» может и получиться.
Но! Если не получится, то лететь с обрыва метров двадцать! А я и плавать-то не умею!
Ревущая внизу чёрная вода завораживала и пугала.
Что же делать?
Как всегда, любопытство пересилило страх.
Запасливый Лёха подозвал своего брата Славика:
– Потроши вещмешок! Веревку давай!
Веревка там была. Обычная, бельевая, которая недавно исчезла из прачечной детдома.
Ай да Лёха, ай да сукин сын!
Увидя мой подозрительный взгляд, Лёха сделал простодушную морду лица и затараторил:
– Веревку двойной делай! Так надёжно! Тогда не оборвётся!
– Знаю-знаю! – буркнул я, держа верёвку. – Первым полезу. Отвяжусь там, дёрну два раза. Ты вторым лезешь! Я встречу.
Разговором я пытался сбить страх.
Что скрывать, боялся жутко! Аж сердце выпрыгивало из груди!
Благо, шум ревущей внизу огромной реки перекрывал этот предательский стук сердца.
– Лёха! За тобой пойдет братан! – приказал я нарочито грубо. – А ты, Кот, вместе с Беком держите верёвку! Крепко держите!
– И мы хотим в блиндаж! – начал было канючить толстый Кот.
– Не боись, все там будем! – успокоил я. – Вы с Беком самые толстые, поэтому сможете нас удержать, если сорвёмся! Или ты хочешь, чтобы худой Лёха тебя держал? Не боишься, что упустит тебя в реку?
– А как мы попадём к вам? – удивился Бек.
– Как-как! Найдём как! – отрезал я. – Самое простое – лопатой продолбаем выход к вам. Сапёрная лопата у нас есть. И в блиндаже, наверно, есть.
Подойдя к самому обрыву, я невольно посмотрел на ревущую далеко внизу пучину огромной реки. И ноги мои предательски задрожали!
Твою мать, зря смотрел!
Присев на краю пропасти, я сделал вид, что внимательно изучаю реку. На самом же деле, прикрыв глаза, оживлял в памяти страшный бой 1942 года.
Немецкие танки раздавили тогда почти весь батальон моего деда. Пятьсот наших парней были вмяты в песок калмыцкой степи!
Смерть жестоко, нагло, в упор смотрела на моего деда Петра, готовясь размолотить тяжёлыми танковыми гусеницами.
Выдержал мой дед – лейтенант, не побежал! И другие не побежали!
И мы, его внуки, тоже не побежим! Мы – не трусы!
И унялась моя дрожь, испарился скользкий противный страх.
– Бек! Ложитесь на землю и держите верёвку! – приказал я. – Вдвоем будете держать меня. Я – худой как верблюд! И Лёха худой.
Когда пацаны улеглись, я подёргал веревку, обвязанную вокруг пояса:
– Нормально! Выдержит!
Повернувшись к единственной пацанке в нашей шайке, я попросил:
– Оксанка! Смотри по сторонам! Очень внимательно смотри! Чтоб врасплох нас не взяли!
Вдохнув-выдохнув, подёргав ещё раз верёвку, я лег на пузо и скользнул вниз. Осторожно нащупал опору и встал одной ногой на что-то твёрдое.
И тут же это «что-то» вывалилось и ухнуло вниз.
Следом, матерясь как сапожник, ухнул и я.
Спасло то, что руку я благоразумно обмотал верёвкой. И падение мое оказалось недолгим. Пацаны наверху крякнули, но выдержали.
В панике молотя ногами по сыпучей глине обрыва, я ухватился за бревно и ввалился в узкую пещерку. Внутри было темно.
Отдышавшись и придя в себя, я отвязал верёвку и подёргал:
– Лёха! Давай!
Это действительно был блиндаж. Делали его, похоже, в спешке. Поэтому и покосился он от первой же немецкой бомбы. А выйти никто не смог, потому что завалило тоннами песка и глины.
– Видишь, в каких позах солдаты? – испуганно шептал Лёха, разглядывая скелеты, одетые в советскую военную форму. – Задохнулись!
Скорее всего, так и было. А жестокие бои не дали возможности откопать солдат и похоронить. Сколько ещё человеческих косточек и черепов лежит в этой кровавой волжской земле!
Скелеты нас не пугали. Их было двое. А нас, живых, трое. Проковыряв лопатой глину, мы проложили ход наверх.
И все вместе занялись изучением блиндажа.
Сначала работали наощупь, чиркая спичками. А потом нашли сплющенную гильзу с фитилем и запас керосина в канистре. Не испарился керосин!
При тусклом колеблющемся свете фронтового фитиля мы осторожно ощупали скелеты. В кобуре у каждого оказались пистолеты ТТ. Целые, невредимые пистолеты! В углу – цинк с патронами!
Бек ковырялся в углу.
– Вальтер! Немецкий Вальтер! Смотри, какая пушка! – неожиданно и радостно вскрикнул он. И подставил под огонек коптящей лампы пистолет.
– Ого! – не удержался Лёха. – Только ржавчину снять придётся. Я маслёнку нашёл! С маслом! Щас смажем!
Пока они ахали да охали, я нащупал более солидную добычу – автомат ППШ! Вместе с магазином, тяжёлым, полным патронов.
Вместе мы рассматривали и щупали грозное оружие Красной Армии.
– Пострелять бы! – завистливо прошептал Кот.
– Не, не получится! – авторитетно заявил наш спец по оружию Лёха, отстегнув магазин и что-то прощупав. – Ржавчина. И порох отсырел в патронах.
Кот, как всегда, сдаваться не собирался. И правильно делал. Через полчаса поисков он притащил целый и невредимый цинк с патронами. И ехидно спросил:
– Патроны у ПэПэШа – калибр 7,62?
– Ну и чё? – удивился Лёха, занимавшийся смазкой автомата.
– А то! Пистолетный патрон, ТэТэшный, такой же калибр. Так что в цинке любой патрон подойдет. Вот и постреляем из ПэПэШа!
Леха вскрыл цинк и сноровисто, как бывалый фронтовик, заправил магазин ППШ патронами.
Попросив Оксанку заткнуть уши, чтоб не испугалась выстрелов, мы подошли к самому краю обрыва.
Очередь, еще очередь!
Грохот выстрелов хлестнул по ушам и зазвенел по всему блиндажу. Оксанка, несмотря на законопаченные ушки, испуганно присела. Но быстро очухалась:
– Пацаны! Дайте стрельнуть!
Досталась ей, правда, всего пара патронов.
– Найдешь цинки, все твои будут! – успокоил её Лёха.
И нашла она, нашла! Правда, всего один цинк, но нашла.
Однако пострелять ей не пришлось.
Опытный Лёха отыскал хоть и ржавый, но вполне пригодный для боя пулемёт. Подтащив его к огню, он важно сказал:
– Ручной пулемёт Дегтярева пехотный! Почти новый! Разберем, смажем, постреляем!
Видя наш восторг, Лёха не удержался от своих обычных обучалок:
– Пацаны! А знаете, что наш ТТ – это немецкий Вальтер?
– Не! Не может быть. Не похож! – отозвался Кот.
Лёха презрительно оглянулся:
– Ну-ну! Много ты знаешь! Немцы ещё в 1930 году сделали специальный Вальтер, укороченный. Для полиции. Если найдём, посмотришь. Копия нашего ТТ! Спёрли наши!
Гранаты, найденные нами, мы не применяли. Только вскрыли цинковые ящики, достали взрыватели и осторожно ввинтили в рубашки гранат.
Позже испытаем! В принципе, мы бойцы бывалые, уже бросали гранаты.
А чего там сложного? Разжал усики, дёрнул за кольцо. И бросай! Очень просто!
Мы не заметили, как на Волгу упала звёздная ночь. Луна делала робкие попытки выползти из-за мрачной тучки.
Пришлось нашей шайке ночевать в блиндаже.
Благо, спички были с собой. А костёр из орудийных ящиков горит хорошо. Так и грелись.
Лёха, имея на курево удивительное чутьё, нашёл в блиндаже солдатскую махорку. Свернув из фронтовой газеты «козьи ножки», он щедро угостил нас самокрутками.
Махра оказалась забористой!
Пуча глаза от крепкой махры, пацаны крякали и надсадно кашляли. И поминали недобрым словом советскую «Приму», окурки которой были у нас в ходу. Мол, совсем жидкая «Прима», не то что эта, фронтовая.