Дмитрий Павлович опешил. Он вырос с уверенностью, что крепостные не лучше домашнего скота и укор со стороны молодой особы прозвучал для него как оскорбление. По правде говоря, Ксения Егоровна очень понравилась ему. Он вспомнил уроки политеса и был галантен как никогда. Но теперь, услышав упрек из уст предмета своих симпатий, вдруг растерялся.
– Помилуйте, Ксения Егоровна, – выпучив глаза, протянул Дмитрий Павлович, – Холоп иного и не заслуживает. Характер у него скверный, да и нерасторопен.
В разговор поспешил вмешаться Егор Иванович, зная горячий нрав своей дочери, и опасаясь, как-бы Ксенюшка, которой был очень неприятен молодой барин, не высказала своего омерзения вслух.
– Ксенюшка, боюсь, что мы не можем указывать Дмитрию Павловичу, как ему обращаться… – и тут Егор Иванович запнулся. Он увидел взгляд Петьки, стоящего за стулом барина. Его черные глаза горели и во взгляде этом виделись и горечь, и ненависть, и вызов.
– «…как ему обращаться с имуществом…», – промолвил Петро вполголоса и потупился.
Дмитрий Павлович захохотал.
– Вот видите, Ксения Егоровна, – изрек он торжественно, – холоп знает свое место.
Барышня посмотрела на Петьку, потом встав из-за стола, произнесла:
– Простите, я устала, – пробормотала Ксения Егоровна. – Пойду, прогуляюсь.
– Да ведь, темно уже, – удивился Дмитрий Павлович, – Я провожу вас.
Ксения Егоровна усмехнулась.
– Вы так галантны, Дмитрий Павлович, – выпалила она с нескрываемой иронией, – но позвольте мне побыть одной. У меня разболелась голова.
Она поспешно вышла.
Вечер стоял замечательный. Весна входила в свои права. Уже воздух наполнился запахами просыпающихся от зимней спячки деревьев, дороги высохли, и сквозь прошлогоднюю прелую листву пробивалась изумрудная трава.
Ксения Егоровна прошлась немного дальше постоялого двора. Горизонт багрянцем своим радовал взор. Девушка дала волю слезам.
«Что ж это такое?» – говорила она тихо. – «Так душа ноет, сердце разрывается. Скорее уже бы Петербург».
Так она стояла и плакала. Вдруг кто-то положил на ее плечи шаль. Она обернулась и увидела отца. Девушка опустила голову ему на грудь и разрыдалась.
– Что ж, доченька-лапушка! – проговорил он ласково, гладя ее по голове. – Больно тебе, милая, знаю! Хотел бы тебя оградить от этой мерзости, да куда ж податься! Пойдем-ка, лучше спать. Завтра засветло поедем. Уже немного осталось.
***
В Петербурге они расстались на Миллионной улице. Багаж у Давыдовых был невелик, и Егор Иванович сказал, что они до дому доберутся сами.
Дмитрий Павлович раскланялся и выразил надежду на скорую встречу и добрую дружбу. Петька спешился и стоял вдалеке, поглаживая добрую морду своего коня.
Ксения Егоровна, дождавшись, когда барин сядет в карету, подошла к Петьке и сунула ему в руку записку, не говоря ни слова.
Петька хотел сказать что-нибудь, но слова не шли. Егор Иванович стал прощаться и пожал Петру руку.
– Благодарю вас, Петр Алексеевич за содействие, – он улыбнулся, и его глаза превратились в забавные щелочки. – Если бы не вы, одному Богу известно, когда бы мы в Петербург попали.
– Не стоит благодарности, барин, – отрезал Петька и вскочил на коня, – хозяин мной доволен, да и будет.
Глава 6
Оливер проснулся от приступа тошноты. Накануне он переусердствовал с ромом, да еще эта невыносимая качка. Он оглядел плотницкую. Рвота уже была на подходе. Увидев деревянное ведро, он быстро схватил его. Когда первый приступ прошел, Оливер только теперь услышал, что наверху происходит что-то неладное. Лязг металла, выстрелы, крики! Очевидно, на палубе шел бой. К горлу опять подкатила тошнота.
Вдруг все стихло. Качка убивала мистера Эшби, он обнял ведро и прислушался. Тишина на корабле уже начинала действовать на нервы. Оливер, почувствовал, что тошнота немного отступила и он, отставив ведро, решил рискнуть и подняться на верхнюю палубу.
Не успел он открыть дверь каюты, как был схвачен чьими-то ручищами. Его выволокли на палубу. Солнечный свет больно резанул по глазам.
На палубе творился ад. Стонали раненые, лежали изуродованные тела убитых моряков, доски шкафута были залиты кровью, порванные паруса и такелаж полоскали на ветру. Команда «Королевы Анны» или вернее все, что от нее осталось, стояла вдоль правого борта, мрачно поглядывая на высокую крупную женщину в мужском платье. Она курила трубку и молчала. Вдруг взор ее оживился.
– Господи! – она выхватила взглядом знакомое лицо, – Перси, ты ли это?
Из кучки моряков выступил Перси Перселл. Он сделал вид, будто бы только увидел пиратку.
– Ба, Грейси, дорогая! – он распахнул объятия, – не думал, что встречу тебя так скоро! Приди ко мне, моя любовь, я так соскучился!
– Любиться будем потом, Перси, – недобро улыбнулась пиратка. – Ты нашел мое золото? Ведь я тебя отправила искать мое золото, которое ты у меня украл. Забыл?
– Какое золото, милая? – округлил глаза знакомец Оливера.
– Послушай, не строй из себя полоумного, – весело произнесла Грейс, – Я вышвырнула тебя за борт у берегов Ямайки, как ты помнишь. Ты сказал, что положил мои деньги в банк в Кингстоне. Ну? Я жду.
– Милая, давай не будем устраивать семейные ссоры при посторонних. – Он зазывно мотнул головой. – И я расскажу после порции нежностей, тебе, моя булочка, что стало с нашим семейным бюджетом.
Пиратка хмыкнула.
– Ладно, выбери из этих, – она кивнула на потрепанных матросов «Королевы Анны», – кого пошустрей да посмекалистей в команду к нам.
Оливер опешил.
– А что будет с остальными? – выкрикнул он и пожалел, потому что к горлу подкатила рвота. Он подбежал к борту и повис на леерах.
Пиратка вопросительно посмотрела на Перселла. Перси пожал плечами.
– Вот его можно взять, – небрежно сказал он.
– Этого доходягу? – Грейс была удивлена. – Поступай, как знаешь. Я на «Изумруд»
Пиратка подошла к трапу и стала спускаться в шлюпку.
***
На шхуне «Изумруд» царил аврал. Капитан стояла на мостике и курила трубку. Звали ее Грейс Моран и шел ей двадцать восьмой год. Биография Грейс, переполненная трагическими и подчас ужасными событиями, могла стать материалом для интересного повествования. Еще в пятнадцатилетнем возрасте ей пришлось пережить и изгнание с собственных земель семьи Моран, и голод, и потерю близких, и рабство, и надругательство.
Будучи совсем юной, она была продана в рабство на Барбадос. Хорошенькую ирландку заприметил один из плантаторов. Он купил ее за три фунта и пообещал не отправлять на плантацию, если она согласится доставлять ему каждую ночь удовольствия. Грейс отказалась в самой грубой форме. Она ударила его. Мерзкий старик, в отместку отдал ее на «растерзание» надсмотрщикам. Но девчушку не так было просто сломать. Она сбежала.
Грейс под видом парня, нанялась на английское судно матросом.
Год одиссеи отважной девушки выдался спокойным, пока она не встретила Перси Перселла. Он ей понравился своим веселым нравом, бесшабашностью и умением ввязываться в интересные и выгодные авантюры. Они поженились, реквизировали шхуну и стали пиратствовать вместе. Время от времени они ссорились, но победительницей из всех склок всегда выходила Грейс.
И вот в очередной раз семья восстановилась. Шхуна «Изумруд» шла мягко, будто скользила по льду и бедный Оливер, который уже сидел в кают-компании корабля Грейс, чувствовал себя значительно лучше.
Когда супруги, наконец, выяснили свои денежные отношения, мистер Эшби решил осведомиться, что они намерены делать с ним.
– Олли, – обнимая стан супруги и попыхивая трубкой, произнес Перселл, – давай начистоту! На Ямайке тебя ждет виселица за изнасилование, которого ты не совершал – раз! В Бристоле ждет папаша, который тебя лишит наследства, потому что ты не довел его дел до конца в Кингстоне, да еще впутался в историю – два! – Перси улыбнулся вовсю ширь своего рта, – делай выводы, сынок!
– Вы предлагаете мне стать пиратом? – Оливер произнес это сокрушенно и в то же время смиренно.
– Я всегда знал, что ты умный парень!
Оливер посмотрел в кормовое окно. Действительно, как-то вышло все нелепо. Он пожал плечами и произнес:
– Хорошо! Но ром я больше пить не буду!
Глава 7
Ксении Егоровне не спалось. Выдался суетный день. Как привезли оставшийся багаж из Смоленска, в доме царил ужасный беспорядок. Вдвоем со служанкой Феклой Ксения Егоровна мыла окна, натирала полы и протапливала комнаты целый день. К вечеру их с отцом маленький домик на Аптекарской улице приобрел вполне уютный вид, хотя чуланчик еще был завален неразобранными книгами. Ксения Егоровна просто падала с ног, но сон теперь не шел.
Апрельский день в Петербурге выдался пасмурным, и уже к вечеру сначала посыпалась ледяная крупа, но потом пушистые белые хлопья медленно и уютно стали укладываться на мокрые улицы города.
Ксения Егоровна села у окна и положив голову на руки, задумалась. Мысли ее были о Петре Алексеевиче. Ее сердце сжималось при воспоминании о нем. Какие же он должен испытывать душевные муки, когда, будучи умным и образованным человеком вынужден влачить существование раба?! Перед собой Ксения Егоровна была честна. Ей хотелось увидеть его еще раз и говорить с ним. В каком-то непонятном ей самой порыве, девушка тогда наскоро написала на клочке бумаги их с отцом адрес и сунула Петру Алексеевичу в руки на прощанье. Для чего? Он не может по своей воли прийти к ним.
В гостиной старые часы оповестили о глубокой ночи. Ксения Егоровна встрепенулась. Ей показалось, что в парадную дверь кто-то робко постучал. Она прислушалась. Нет, не показалось! Стучат. Девушка соскочила и мигом спустилась на первый этаж. Приоткрыв дверь, Ксения Егоровна обмерла. На пороге стоял Петька. Без шляпы и кафтана, в сорочке и камзоле, он весь промок и дрожал от холода.
Без слов она пустила его в дом и быстро, чтобы не разбудить Феклу и старого Евсея, провела его на кухню. В очаге еще теплились угли, и Ксения Егоровна кинула несколько поленьев в камин, которые стали медленно разгораться.
– Боже, Петр Алексеевич, – она засуетилась, потрогала чайник на очаге. Он был горячим, – вы же простудитесь!
У Петьки зуб на зуб не попадал, когда он попытался что-нибудь сказать. Ксения Егоровна метнулась к двери кухни.
– Подождите! – кинула она на ходу и исчезла.
Вскоре девушка вернулась с одеялом, сухой сорочкой и кюлотами.
– Вам нужно переодеться, Петр Алексеевич, – как-то смущенно сунув ему одежду, произнесла она.
Петька дрожал, а замершие руки совсем не желали его слушаться. Ксения Егоровна отвернулась к очагу и возилась с приготовлением чая. Не поворачиваясь, она спросила:
– Вы переоделись, Петр Алексеевич?
– Д-д-да! – наконец смог выговорить он. – Б-б-благодарю в-вас!
Ксения Егоровна усадила его на стул и по-матерински укутала в одеяло.
Потом она дала ему в руки большую глиняную кружку с душистым и горячим чаем. Напиток источал приятный аромат мяты и меда.
– Пейте, – проговорила она тихо, – сейчас вам главное согреться. Потом все расскажете, Петр Алексеевич. Надеюсь, мы никого не разбудили.
Петька кивнул, с наслаждением отхлебывая горячий чай. Он начал согреваться и щеки его горели.
– А я уже и не сплю! Да и Феклу вы разбудили, но я ее обратно спать отправил.
Молодые люди обернулись и увидели на пороге кухни Егора Ивановича. Он зевал и завязывал пояс бархатного халата, его коротко стриженые, начинающие седеть, волосы смешно торчали в разные стороны из-под ночного колпака.
– Батюшка! – кинулась к нему Ксения Егоровна. – Прости!
Девушка не знала, что и сказать. Петька, было, привстал, но Егор Иванович, кряхтя, прошел мимо молодого человека, нажал ему на плечо, усадив обратно.
– Налей-ка и мне чайку, дочка, – устраиваясь на табурете напротив ночного гостя, произнес Егор Иванович.
Ксения Егоровна засуетилась и вскоре Егор Иванович, шумно дуя на горячую кружку, прихлебывал чай.
– Ну-с, молодой человек, – он изучающе посмотрел на Петра, – поведайте нам, что случилось? Ксенюшка, проверь ставни, голубушка, чтобы щелей ненароком не было.
– Простите меня, Егор Иванович, что в дом к вам вломился. Мне в Петербурге и податься некуда.
– Адрес-то узнали, откуда? – хозяин хитро посмотрел на дочь, и, увидев, как Ксения потупилась и покраснела, хмыкнул. – Ну, да ладно. Я слушаю вас, Петр Алексеевич.
Петька вздохнул и поежился.
– Нам с барином утром в Адмиралтейство, а он за горькую и за карты сел. – Петр помолчал немного, кутаясь в одеяло. – Проиграл он изрядно. И стал ко мне приставать, чтобы я деньги ему отдал, которые мне Емельян Захарович доверил. Я отказался, конечно. Барин в крик да за плеть. Я его руку удержал. Он даже с лица сошел от такого. Поносить стал всяко, ну я его и ударил… два зуба ему выбил… деньги ему в физиономию кинул, а потом как был, я и выбежал на улицу. Сам не знаю, как это получилось, но уже мОчи нет терпеть его издевательства.
Егор Иванович допил чай и прокашлялся.
– Да уж, молодой человек, – проговорил он задумчиво, – дело скверное. Тайной канцелярией может закончиться.
Ксения Егоровна ахнула, поднеся руку ко рту. Петька понурился. Он сам понимал серьезность своего положения. Все, о чем он мечтал, теперь стало для него недосягаемым: и Кронштадт, и море, и воля.
Егор Иванович помолчал, внимательно глядя на своего ночного непрошеного гостя.
– Вот что, Петр Алексеевич, – сказал он, наконец, решительно – поживете у нас пока, но придется схорониться в чуланчике. Тайная канцелярия везде свой нос просунет. За слуг не беспокойтесь. Фекла не говорит ничего с тех пор, как ее десятилетнего сына барин велел запороть за то, что суп ему на колени пролил. Да и не будет она вас выдавать. – Егор Иванович нахмурился, будто вспомнил что-то неприятное. – Евсей тоже не из разговорчивых. Кухарка приходит только по воскресеньям, а так Ксенюшка готовит. А вам высовываться нельзя. Посмотрим, может, что и придумаем. – Егор Иванович хлопнул себя по коленям и встал. – Ксенюшка, устрой получше Петра Алексеевича. Утро вечера мудренее.
В чуланчике Ксения Егоровна организовала все замечательно. За стопками книг, которые теперь невольно служили ширмой, на топчане, она постелила две перины и принесла еще одно теплое одеяло. На старый стул постелила кружевную салфетку и поставила свечу в изящном подсвечнике. Принесла маленькое удобное кресло. Постаралась!
Петька, зайдя, улыбнулся.
– Вы, Ксения Егоровна, меня балуете. Я же больше привык на конюшне спать да в людской на лавке.
– Голодны вы, наверное, Петр Алексеевич? – осведомилась девушка.
Петька едва заметно кивнул.
– Я сейчас! – и Ксения Егоровна исчезла за дверью.
Вскоре она явилась с подносом, на котором красовались кусок румяного пирога с грибами и крынка с молоком.
– Вот, сама пекла, – смущенно проронила девушка, поставила на стул рядом со свечой поднос и деликатно удалилась, пожелав Петьке спокойной ночи.
Когда пирог был съеден и молоко выпито, Петр буквально свалился на перины, ощутив невероятное блаженство, будто попал в облако. Он укутался в приятно пахнущее одеяло, и спокойный глубокий сон быстро овладел им. Петька даже не услышал, как кто-то зашел к нему в чуланчик. Ксения Егоровна решилась зайти. Убедившись, что гость крепко спит, она провела рукой по его черным волосам, а потом робко прикоснулась губами к его высокому лбу. Задув свечу, про которую Петр забыл, она вышла и поднялась к себе.
Глава 8
Утро встретило Петра ароматом кофе. Нездешний манящий запах, так и щекотал ноздри еще сонного беглеца. Он проснулся, дверь в его чулан была приоткрыта. Потянувшись, подумал, «хорошо бы до ветру». Егор Иванович велел не высовываться! Неловко-то как!