Ты мой сон и я боюсь, что скоро проснусь.
Эти горы и этот залив напоминают мне тебя: сурового, закрытого и глубокого. И я тону. Дай руку мне, мой Ангел. Будь смыслом моим. Мы одни на Земле, в самом центре Вселенной. Целый мир придуманных тобой истин. А я нуждаюсь в твоём тепле.
Я хочу быть твоим смыслом. Без тебя бессмысленна моя жизнь, всё вокруг.
Александр Аполлонов
Моя самая амбициозная мечта – быть счастливым. Как неоригинально.
Понял, что все мои профессиональные и личные цели, к которым шёл по жизни, были лишь промежуточным этапом в стремлении к счастью.
Осознанном, неосознанном? Когда как.
При этом с выбором цели часто ошибался. Вёлся на концепции о счастье, навязанные извне: обществом, родителями, друзьями. Шёл воплощать их идеи, сворачивая со своей дороги на чужие тропинки, плутая по бурелому.
Но как бы далеко не забредал в сторону от своего Пути, как бы долго не плутал, всегда в итоге выбирался на твёрдую дорогу.
Свой Путь притягивает. Заблудиться невозможно.
Но если хочется, чтобы всё происходило легче и быстрее, следует расслабить сопротивление и внимательнее прислушиваться к себе.
Важно само чувство Пути, определённое ощущение в теле, когда наш внутренний компас говорит, что мы движемся в правильном направлении. Конкретная словесная формулировка может исказить, ограничить, заглушить внутренний голос, переключить с него на ум, который почти всегда ошибается. Поэтому у меня нет конкретной формулировки того, что мне нужно для счастья. Просто учусь доверять Голосу, отпускать страх и шагать вперёд.
Навстречу неизвестному. Навстречу счастью.
Как я участвовал в ограблении
Сижу в коридоре отделения милиции. Ожидаю, когда меня вызовет следователь. Волнуюсь. В памяти прокручиваю ту легенду, которую мы с приятелем придумали. Он сейчас у следователя. Время тянется медленно, а возможно, я действительно долго прождал. В какой-то момент дверь открывается. Меня вызывают. Сначала обмен какими-то бессмысленными пустыми фразами. Я приготовился врать. И тут мой друг: «Саш, расскажи правду!» Мурашки пробегают по спине. Шок. Делаю вдох. В голове сразу проносятся тысячи мыслей. Варианты. Быстро понимаю, что препираться бессмысленно. Надо признаваться. «Что же теперь будет?» – с этой фразы я начал по-честному рассказывать всю историю.
Дело было так: подходит как-то ко мне приятель, показывает какие-то странные бумажки и спрашивает, что это такое. Бумажки похожи на деньги. Однако это не деньги. Начинаю внимательно читать. Оказывается, что это облигации и в Сберкассе их можно обменять на деньги. Круто. Суммы на бумажках крупные. Помню облигацию номиналом двести рублей. Кажется, были ещё, поменьше. Спрашиваю его, откуда он их взял. Приятель рассказывает историю, что один наш общий знакомый наткнулся на пьяного, у которого, видимо, из кармана вывалились эти бумажки. Он их подобрал. И поделился с моим другом. Я почему-то охотно верю.
У нас получилось облигаций где-то на пятьсот-шестьсот рублей (точно не помню). Вспоминаю про Сберкассу в Ялте. Решаем обменять часть. Приезжаем туда. Обмен проходит на удивление легко. Недолгое ожидание в очереди. Кассир какое-то время изучает бумажки. Я готов обрушить на неё ведро заготовленного вранья. Она задаёт какой-то простой вопрос. Я удивляюсь. Ожидал чего-то большего. Отвечаю. Мы получаем деньги и уходим. Вспомнилось, как в те дни (до облигаций) у меня была игра. Я проходил мимо киосков, витрин магазинов. Смотрел на ценники и прикидывал, что мог бы купить на эти деньги. У меня тогда скопилась довольно приличная сумма карманных денег (около сорока рублей). Мне грело душу понимание того, какой я богач. И вот в один из дней я не нашёл кошелёк с деньгами под подушкой, куда положил его ненадолго. Это был шок. Украли. Приятель, что потом пришёл ко мне с облигациями, в тот раз проявил сочувствие и предложил одолжить мне денег, однако я не взял (крутился сам, но это уже другая история). Интересно, откуда у него тогда взялись деньги? Обычно было туго.
И вот мы идём по Ялте с такими деньжищами (около двухсот рублей), которые поделили поровну. Мысленно я играю в ту же игру. Думаю о покупке магнитофона. В те годы (1985—1986) – это было пределом мечтаний. Друг тоже делится со мной планами. Но никаких серьёзных расходов мы не делаем. Так – мороженое, аттракционы, газировка.
Проходит несколько дней, и друг открывает мне истинное происхождение денег. Наш общий приятель, который был настоящим клептоманом (и я об этом уже что-то знал раньше), воровал что только ни подвернётся. Помню историю с украденными часами. Было ещё что-то. Так этот приятель залез в чью-то квартиру по соседству, в малоэтажном частном секторе. Нашёл в кухонном столе эти облигации и украл их. Думаю, друг рассказал мне об этом оттого, что в наш интернат для детей-астматиков уже наведывались из милиции. Мне эта история очень не понравилась. Если бы не разменяли и не потратили часть облигаций, то у нас был бы выход: вернуть всё назад. А так мы оказались в западне. Чуть позже этого мальчика-клептомана задержала милиция. Шок. Сейчас он нас сдаст.
Мы совещаемся. Думаем, что же делать. Сначала зачем-то ищем место для тайника, чтобы спрятать облигации. Находим. Прячем. Становится ясно, что это ничего не решает. Милиция продолжает ходить в интернат. Мы предчувствуем, что очередь дойдёт до нас. Страшно. Как быть? Принимаем решение сделать упреждающее признание. Соврать, что нашли эти облигации, и отдать их. Только те, что остались целыми. Про обмен ничего не говорить. Смутно помню, как «сдались» с этой историей нашему завучу. Кажется, она тоже была в шоке. Однако приняла нашу историю. А после нас вызвали в милицию. И мой друг нас сдал.
Сейчас я думаю, что мне до сих пор неясно, как же на самом деле облигации попали к моему приятелю. Насколько мне известно, мальчик-клептоман нас всё-таки не выдал. Может, он просто не знал о нас? Сомневаюсь, чтобы советским следователям не удалось его разговорить.
Внешний вид моего приятеля был специфическим: маленький, худой, весь в псориазе, как ящерица. В красной шелушащейся коже. Тонкие черты лица. Маленькие бегающие глазки, высокий голос с надрывом. Он покуривал. При этом имел довольно тяжёлую форму астмы.
Итог истории таков: жуткий скандал в интернате. И наша попытка отработать украденное.
Этому же моему приятелю пришла идея заработать на соседских виноградниках. Был конец весны, и в колхозах брали школьников на прополку. Расценки мне показались соблазнительными, хотя труд был неподъёмно тяжёлым. Мы проработали несколько дней на палящем солнце, а когда пришло время расчёта, оказалось, что неправильно поняли расценки и тариф был в десять раз меньше. Я даже не пошёл забирать заработок (несколько рублей). Сказал приятелю, чтобы забрал себе, когда будет рассчитываться. Не понимаю сейчас смысла этой истории. С нас никто не требовал возместить недостающую сумму. Думаю, что за нас рассчитались родители.
Также у меня состоялся разговор с мужчиной, которого обокрал мальчик-клептоман. Я пришёл к нему домой с извинениями. Помню, как я был удивлён тем, что он думал, что наш интернат для психбольных. Выяснилось, что в прошлом он для них и был, а потом сменил профиль на астматиков. Мужчина подумал, что я псих, который просто не в курсе. Потом меня какое-то время преследовала эта идея. А вообще, мужчина был немолодой и мне неприятен.
Приличное время спустя мой отец получил от него в Москве письмо с требованием возместить деньги, которые, как он считал, так и не получил обратно. Отец спросил меня, всё ли мы отдали, я повторил ему весь рассказ, как он был, по правде. Отец порвал письмо, бросил в унитаз. Не стал отвечать.
Помню последние минуты в интернате. Я иду на выход с чемоданом и слышу, как одна из воспитательниц, которая работала с нашим классом в прошлом году, бросает мне в спину: «Уголовник!» Мне было больно.
Много позже, когда я затосковал по Ливадии и захотел вернуться, учителя сказали кому-то, кто хлопотал, что напишут заявление об уходе, если это произойдёт. Мне мама тогда передала. Правда ли? Обидно. А ещё я, наверное, какое-то время состоял на учёте в милиции. Но это не точно.
Эта история показала мне, что не следует доверять людям, что предать могут все. После этого я предпочитал всё делать в одиночку.
Мой первый снег в Ялте
Вечереет. Я в автобусе еду по серпантину Большой Ялты. Пятиклассник. Мне одиннадцать лет, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. Думаю, что это был декабрь. Я направляюсь из Ливадийского интерната в Ялту на кружок по ИЗО. Идёт снег. Мой первый снег в Ялте. Эта картина поражает моё воображение: белый налёт, покрывающий кипарисы, кусты, розы. Всю буйную тропическую растительность.
Снег влажный, но это не снег с дождём. Не тает сразу. Температура близка к нулю. Воздух тоже влажный, сочный. Яркие экзотические ароматы смешиваются с ароматом снега. Я в восторженной медитации от увиденного. Дыхание ровное, расслабленное, глубокое. По телу разливается тепло. Мне даже немного жарко, несмотря на прохладную для Ялты погоду.
Автобус постепенно спускается вниз к центру по дорожным зигзагам. Привычные виды, но иные, преображённые снегом. Я словно попал в прекрасную сказку. Картины за окном меняются, и я наслаждаюсь новыми пейзажами, открывающимися мне при каждом повороте автобуса. Затейливые ялтинские домики, покрывшись снегом, превратились в волшебные жилища. Мне кажется, что они наполнены теплом, светом, счастьем, что там живут особенные, прекрасные люди. Живут спокойной тихой духовной жизнью. Они читают умные, интересные книги. Ходят на работу, по прочим делам, всюду неся свет доброй мудрости и знания. Развивают постоянно свою Душу, даруя её свет другим. У них всё ладно, у них гармония. Даже огорчения и сложности, с которыми они встречаются, прекрасны. В них есть своё особое удовольствие, смысл.
Чувствую сожаление о том, что я не такой. Что ко мне эта гармония пришла только благодаря этому снежному чуду. Знаю, что грядёт момент, когда оно покинет меня. Когда я буду вспоминать эти минуты счастья. И порыв: «Я стану лучше, глубже, чище, умнее, прочитаю и изучу множество книг, буду многое уметь и войду в их прекрасный мир навсегда».
Сегодня я просто должен работать: развивать, развивать, развивать себя.
За окнами проплывает затейливый многоэтажный особнячок, словно из прошлого века. Прекрасный лепной фасад в пастельных тонах. Интересно изломленная крыша с уголками пирамидой поднимается над полубашенками. Кажется, что там живёт потомок Чехова. Тонкий, добрый, интересный человек. Он сейчас читает какую-нибудь книгу или пишет свою. А перед его домом заснеженный кипарис, окружённый такими же заснеженными лавровыми кустами. Жёлтый свет из окошка.
Город постепенно погружается в темноту ночи. Все краски – снег, тропическая зелень – темнеют. Уходят в сероватую синеву, теряют объём. Мир погружается в тишину. Звуки становятся мягче. Словно я не на улице, а в большой комнате, устланной коврами. Чёрное море преобразилось в загадочный и прекрасный фантастический пейзаж. Снежные тучи преобразились в сказочные горы и острова, покрытые чудесной растительностью. Доминируют тяжёлые, тёмно-голубые тона, местами окрашенные нежно-розоватыми оттенками, слегка присыпанные золотым, словно волшебные сады в цвету. Всё это отражается в море. Преломляется в его неспокойных тёмно-голубых и сероватых волнах. Сложно провести границу. Понять, где кончается одно и начинается другое.
Вижу присыпанный снегом цветущий розовый куст. Сердце замирает от восторга. Дыхание на секунду останавливается. Вспоминаю близких, семью: отца, маму, бабушку. Они так любят природу, так тонко чувствуют её красоту, так восторгаются ею. Их сейчас нет рядом. Как бы я хотел поделиться с ними этой красотой, своим счастьем.
Жадно всматриваюсь во всё вокруг. В каждую веточку. В каждый нюанс. Хочу запастись впрок этим счастьем. Чувствую грусть. Счастье и радость ускользают. Их нельзя закрыть в бутылочку и оставить про запас. Моя борьба только ослабляет чувства. Моё ощущение прекрасного проходит. Вижу своё поражение. И в какой-то момент сдаюсь.
Но мир словно улыбается мне своей мудрой, всепонимающей и всепринимающей улыбкой. И красота возвращается – я не удерживаю её. По мне разливается тепло, и я улыбаюсь миру, Вселенной, тому доброму и прекрасному, что заботится обо мне, любит меня, счастливой, блаженной и благодарной улыбкой. А в голове звучит песня, которую любила бабушка и часто напевала её мне своим слабым тонким голосом:
Всё пройдёт, и печаль, и радость,
Всё пройдёт – так устроен свет,
Всё пройдёт, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет.
Как я подрался в школе
Когда вспоминаю этот случай, каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: где я себе тут вру, что приукрашиваю, что скрываю?
Это был мой первый день в школе №42 после возвращения из Ливадии, где я провёл два года в интернате для астматиков. Седьмой класс. Мне тринадцать лет. Это был интересный период. Я спрашивал у себя: кто я? А не трус ли я? Был недоволен собой.
В Ливадии мы с уважением относились друг к другу. Это было так естественно, что я никогда всерьёз не задумывался, что может быть по-другому. И тут шок от встречи с «культурой» люберецкой школы. Унижение ребят-изгоев, когда группа здоровяков оплёвывала и обхаркивала слабого робкого мальчика. Я раньше не мог себе представить, что такое возможно. В Ливадии были драки. Редкие. И всегда один на один. Джентльменский кодекс. А тут…
Обалдевший от всего этого, сижу на перемене у окна перед кабинетом. Ко мне подлетает неизвестный мне мальчик. Грубо теребит меня за волосы и уши. Это явная провокация. Я реагирую. Уговариваемся на драку один на один после уроков.
Позже я узнал, что он был сыном медсестры, маминой подруги, с которой она когда-то работала в детском саду. У него были две сестры-близняшки. Школьные красавицы. Он был старше меня на год и считался «авторитетом» среди хулиганов. Всего этого я тогда не знал. Да это было и не важно.
Укромное место возле школы. Куча зевак. Со стороны моего противника – друзья, шпана хулиганская. У меня нет друзей. Зато есть зеваки и товарищ-сосед-одноклассник Саша Иванов. Трус. Знаю, что он парень ненадёжный и меня не особо ценит. Хотя мы знакомы с детства.
Место встречи выглядело как маленькая полянка среди зарослей. Мой противник несколько раз затянулся сигаретой (Он курит! Я в шоке) и бросился на меня. Я опешил, однако увидел, что его странная стойка не опасна для меня, и легко защитился от ударов. Не помню, атаковал ли я сам, но было ясно, что он не трудный противник. В Ливадии мы, хоть и астматики, были ребята спортивные, и там противники были посложнее. Драка затягивалась. Я понимал, что так просто всё не закончится, и в какой-то момент намерено пропустил удар. Он был слабым. Я его почти не почувствовал. Зато мой противник обрадовался. Я же заметил в этом какое-то облегчение. Наклонился, он изобразил как бы добивающий удар по спине. Остался доволен, что не потерял лицо перед приятелями, и ретировался. Возможно, не хотел испытывать судьбу.
Домой я шёл с одноклассником-соседом. Считал себя трусом и проигравшим. Мысль, что я мог бы его побить, усугубляла это состояние. Однако мой приятель был спокоен и весел. И не смотрел на это, как на поражение. У меня с его слов складывалось впечатление, что это ничья. Странно.