О Блоссом-стрит мне рассказала подруга Дотти Берриган из наркологического отделения. Когда я устроилась работать секретарем во взрослую психиатрию, именно она согласилась познакомить меня с больницей; ее кабинет располагается недалеко по коридору, и у нас много общих дел.
Похоже, тут ежедневно умирает много людей? спросила я.
Не сомневайся, ответила она. Всех пострадавших в несчастных случаях и драках привозят к нам из Саут-Энда по «Скорой», и это так же неотвратимо, как налоги.
И где же вы держите покойников? Мне не хотелось по ошибке заглянуть туда, где они лежат штабелями, или попасть на вскрытие: первое время я слабо ориентировалась в бесконечных коридорах одной из величайших больниц мира.
В помещении на Блоссом-стрит. Я тебе покажу. Врачи никогда не говорят «умерли», не хотят тревожить больных. Они спрашивают: «Сколько всего на этой неделе поступило на Блоссом-стрит?» А им отвечают: «Двое». Или: «Пятеро». Или сколько придется. Оттуда тела отправляются прямиком в похоронное бюро, где их готовят к похоронам.
С Дотти не поспоришь. Для меня она главный источник информации. Дотти бывает всюду: проверяет состояние алкоголиков в палате интенсивной терапии, сверяет показатели с врачами из психиатрического изолятора, не говоря о том, что ходит на свидания с мужчинами из числа сотрудников больницы, в одном случае даже с хирургом, а в другом с интерном-персом. Дотти ирландка невысокого роста, слегка полноватая, но эти недостатки она компенсирует со вкусом подобранной одеждой: на ней всегда что-то голубое, небесно-голубое под цвет глаз, обтягивающие черные свитера, идеи для которых она черпает из журнала «Вог», и туфли-лодочки на высоком каблуке.
Кора из службы социальной психиатрической помощи ее офис еще дальше по коридору совсем не похожа на Дотти. Ей почти сорок, что видно по мешкам под глазами, но она постоянно подкрашивает свои рыжие волосы спасибо оттеночным шампуням, которых теперь полно. Кора живет с матерью, и когда говоришь с ней, то не можешь отделаться от мысли, что перед тобой тинейджер. Однажды она пригласила к себе на ужин и бридж трех девушек из неврологии и поставила в духовку противень с замороженными пирожками с малиной. А через час была очень удивлена, найдя их по-прежнему холодными: оказалось, она просто забыла включить плиту. Во время отпуска Кора регулярно совершает автобусные поездки на озеро Луиз или круизы в Нассау, надеясь встретить там Мистера Совершенство, но всякий раз натыкается там на девушек из онкологии или хирургии, приехавших с той же целью.
Как бы то ни было, в каждый третий четверг месяца на втором этаже в кабинете Ханневелла проходит собрание секретарского состава больницы. Кора забегает за Дотти, обе идут за мной, и вот мы втроем цокаем каблуками по каменной лестнице, чтобы оказаться в исключительно красивой комнате, посвященной, как гласит бронзовая табличка над дверью, в 1892 году доктору Августу Ханневеллу. Стеклянные стенды хранят устаревшие медицинские инструменты, а на стенах висят выцветшие рыжевато-коричневые ферротипы с изображениями врачей времен Гражданской войны, у них длинные густые бороды, как у братьев Смит на коробочках с леденцами от кашля. Посреди комнаты, почти от стены до стены, протянулся огромный темный овальный стол из древесины грецкого ореха с ножками в виде львиных лап, только с чешуей вместо шерсти; столешница отполирована до такой степени, что в нее можно смотреться как в зеркало. Вокруг этого стола мы сидим, болтаем и курим, дожидаясь, когда придет миссис Рафферти и начнет собрание.
Минни Дэпкинс, миниатюрная белокурая секретарша из дерматологии, раздает желтые и розовые бланки направлений.
Работает в неврологии доктор Кроуфорд? спрашивает она, держа в руке розовый бланк.
Доктор Кроуфорд? Мэри Эллен из неврологии не может удержаться от смеха, ее крупное тело под цветастым платьем содрогается, как студень. Он умер лет шесть, нет, семь назад. Кому он понадобился?
Минни плотно сжимает губки, и ее рот становится похож на розовый бутон.
Пациентка сказала, что была у доктора Кроуфорда, холодно произносит она. Минни не терпит неуважения к покойникам. Она работает в больнице с тех пор, как во время кризиса вышла замуж, и прошлой зимой на рождественском корпоративе секретарей ей вручили серебряную награду за двадцатипятилетнюю безупречную службу, но главное она ни разу за эти годы не отпустила ни одной шуточки в адрес больного или покойника. Не то что Мэри Эллен, или Дотти, или даже Кора, которые не упустят случая пошутить.
Девочки, как вы думаете, начнется ураган? спрашивает Кора тихим голосом меня и Дотти, наклоняясь над столом, чтобы стряхнуть пепел в стеклянную пепельницу с больничным штампом на дне. Я боюсь за машину. У нее от морского бриза мотор намокает и глохнет.
Думаю, ураган не начнется до конца рабочего дня, беспечно отвечает Дотти. Успеешь доехать до дома.
Мне все-таки не нравится, как выглядит небо. Кора морщит веснушчатый нос, словно чует неприятный запах.
Мне небо тоже не нравится. С тех пор как мы вошли в комнату, темнело все быстрее, и сейчас мы сидим, можно сказать, в сумерках; плывущий от сигарет дым повисает в воздухе, делая его еще более тяжелым. Все замолкают. Похоже, что Кора озвучила общие опасения.
Ну, что с вами, девушки? Мрачно, как на похоронах! Над нами вспыхивают четыре люстры, и комната, как по мановению волшебной палочки, ярко освещается, прогнав штормовое небо туда, где ему и надлежало быть и откуда оно выглядит безобидно, как расписной театральный задник. Миссис Рафферти подходит к председательскому месту, на ее запястьях весело позвякивают серебряные браслеты, а пухлые мочки ушей оттягивают игриво покачивающиеся серьги миниатюрные копии стетоскопов. Она несколько суетливо раскладывает на столе бумаги; ее собранные в пучок крашеные белокурые волосы поблескивают при ярком свете. Даже у Коры лицо светлеет при виде такой профессиональной жизнерадостности.
Сейчас быстренько обсудим текущие дела, а потом одна из девушек принесет кофеварку, чтобы мы немного взбодрились. Миссис Рафферти обводит взглядом стол, с удовлетворенной улыбкой встречая радостное одобрение ее слов.
Надо отдать ей должное, шепчет Дотти. Что захочет всегда продаст.
Миссис Рафферти начала с выговора, сделанного, однако, жизнерадостным голосом. На самом деле миссис Рафферти буфер. Между нами и иерархами из администрации, между нами и докторами с их странными, бесконечными причудами и слабостями, жутким, неразборчивым почерком (говорят, миссис Рафферти сказала, что даже дошколята пишут лучше), их детской неспособностью приклеить предписания и рецепты на нужную страницу в истории болезни и так далее.
Так вот, девочки, говорит миссис Рафферти, игриво подняв пальчик, поступают жалобы по ежедневной статистике. На некоторых документах нет печати или даты. Она останавливается, дав нам прочувствовать всю тяжесть этого проступка. Иногда неправильно подсчитаны суммы. А некоторые документы, еще одна пауза, вообще не доходят по назначению.
Тут я опускаю взгляд и изо всех сил стараюсь не покраснеть. Виновата не я, а моя начальница, мисс Тейлор, которая вскоре после моего поступления на работу призналась, что, откровенно говоря, терпеть не может статистику. Беседы пациентов со штатными психиатрами часто заканчиваются после официального закрытия клиники, и мисс Тейлор не может каждый вечер относить вниз статистические данные, если только она не собирается стать еще большей мученицей, чем есть.
Думаю, тут все понятно, девочки. Миссис Рафферти заглядывает в свои записи, наклоняется, делает пометку красным карандашом, потом выпрямляется легкая, как тростинка. Вот еще что. В регистратуру поступают звонки с запросами на документы, которые хранятся у вас в сейфе, и это их просто выводит из себя
Кто кого еще выводит, добродушно возражает Мэри Эллен, закатив глаза так, что на мгновение видны только белки. Этот парень как его там с пункта номер девять ведет себя так, словно его раздражают наши звонки.
Да, это Билли, подтверждает Минни Дэпкинс.
Ида Клайн и другие девушки из машбюро с первого цокольного этажа хихикают, но потом умолкают.
Думаю, девушки, вы знаете, миссис Рафферти обводит взглядом всех за столом и понимающе улыбается, что у Билли есть проблемы. Поэтому не будем к нему слишком строги.
Он не состоит на учете в твоем отделении? шепчет Дотти.
Едва я успеваю кивнуть, как миссис Рафферти словно обдает нас ушатом ледяной воды одним лишь взглядом лучистых зеленых глаз.
У меня тоже есть жалоба, миссис Рафферти, говорит Кора, воспользовавшись паузой. Что творится у нас на ресепшен? Для встречи с представителями социальной службы я прошу наших пациентов приходить на час раньше, с учетом времени на очередь, уплату денег в кассу и так далее. Но и этого не хватает. Пациенты звонят снизу в отчаянии, говорят, что опаздывают уже на десять минут, очередь не движется по полчаса. Наши социальные работники тоже ждут. Ну и скажите, что мне делать в такой ситуации?
На мгновение миссис Рафферти опускает взгляд и смотрит в свои записи, словно ищет в них ответ на вопрос Коры. Вид у нее почти смущенный.
Не только вы на это жалуетесь, Кора, говорит она, поднимая наконец глаза. На ресепшен не хватает персонала, и на оставшихся ложится тяжелый груз
Взяли бы еще людей, смело предлагает Мэри Эллен. Я хочу сказать, кто им мешает?
Миссис Рафферти переглядывается с Минни Дэпкинс. Минни потирает бледные сухие руки и по-кроличьи облизывает губы. За открытым окном внезапно начинает дуть слабый ветер по звуку кажется, что вот-вот пойдет дождь, но это ветер носит по улице шелестящие обрывки газет.
Думаю, мне пора это озвучить, начинает миссис Рафферти. Некоторые уже знают. Минни, например. Открытая вакансия не предлагается никому из-за Эмили Руссо. Расскажи им, Минни.
У Эмили Руссо, объявляет Минни с похоронным видом, обнаружили рак. Сейчас она лежит в нашей больнице. И я говорю тем, кто ее знает, что она хочет быть среди людей. Эмили ощущает потребность в общении, так как у нее нет родных, которые поддержали бы ее
Я этого не знала, протяжно произносит Мэри Эллен. Мне стыдно.
Рак выявили на последнем обследовании, продолжает миссис Рафферти. Сейчас она висит на волоске. Новейшие лекарства, конечно, подавляют боль. Но болезнь не отступает. Сама Эмили рассчитывает вернуться к работе. Она любит свою работу, отдала ей сорок лет жизни, и доктор Джилмен не хочет, чтоб она знала настоящее положение вещей, скрывает, что к работе ей не вернуться, боясь, что это известие может вызвать у нее шок и ускорить конец. У каждого, кто ее навещает, она спрашивает: «Мое место еще свободно? На ресепшен никого не взяли?» Как только ее место займут, Эмили увидит в этом свой смертный приговор полный и окончательный.
А как насчет временной замены? предлагает Кора. Можно сказать, что взяли человека на время ее отсутствия.
Миссис Рафферти покачивает аккуратной золотистой головкой.
Нет, Эмили ни за что в это не поверит; она подумает, что мы ее дурачим. У людей в ее положении чувства обострены. Рисковать нельзя. Когда есть возможность, я сама иду на ресепшен и помогаю. Доктор Джилмен говорит, голос ее дрожит, что ей осталось совсем мало.
Кажется, что Минни вот-вот заплачет. Собравшиеся уже не в том настроении, в каком были, когда вошла миссис Рафферти: кто-то грустно дымит сигаретой, кто-то мрачно ковыряет лак на ногтях.
Ну, девочки, возьмите себя в руки. Миссис Рафферти уже овладела собой и обводит стол обнадеживающим взглядом. Эмили лечат лучшие врачи. Уверена, вы все согласитесь, что доктор Джилмен относится к ней как к родной, ведь они знакомы десять лет. Вы тоже можете ее навещать, она будет рада
Может, принести ей цветы? предлагает Мэри Эллен.
Слышится одобрительный шепот. Каждый раз, когда кто-нибудь из нас заболевает, или объявляет о помолвке, или выходит замуж, или рожает ребенка (это случается реже, чем все остальное), или бывает отмечен наградой, мы скидываемся и покупаем цветы или подобающий случаю подарок, сопроводив его поздравительной открыткой. Но такой скорбный повод у нас впервые, и должна сказать, что все девушки показали себя с наилучшей стороны.
Может, купим розы? Нужно что-то светлое и радостное, предлагает Ида Клайн.
А может, венок? робко спрашивает недавно поступившая к нам на работу юная машинистка. Большой венок из розовых цветов например, гвоздик?
Нет, только не венок! стонет миссис Рафферти. Эмили такая ранимая, ради бога, не надо.
Тогда можно вазу, говорит Дотти. Сестры постоянно жалуются на нехватку ваз. Купим красивую вазу в нашем магазине подарков, у них есть и импортные, и поставим в нее букет от больничного флориста.
Прекрасная мысль, Дороти, с облегчением вздыхает миссис Рафферти. Будем думать в этом направлении. Кто согласен на вазу с букетом?
Все, в том числе и юная машинистка, подняли руки.
Тогда займись этим, Дороти. Девочки, деньги кто сколько может передайте Дороти, пока мы не разошлись, а открытку подпишем все вместе сегодня же.
Собрание заканчивается, все переговариваются между собой, некоторые девушки вытаскивают из сумочек долларовые банкноты и протягивают через стол Дотти.
Тише! призывает миссис Рафферти. Пожалуйста, потише, девочки, еще одну минуту! В воцарившейся тишине за окном слышится сирена приближающегося автомобиля «Скорой помощи», ее мощный рев слабеет за углом и полностью замирает у входа в приемное отделение. Я вот что хочу сказать, девочки. Вы, наверное, беспокоитесь насчет урагана. По последним известиям из Главного управления, к полудню ветер может усилиться, но волноваться не стоит. Сохраняйте спокойствие. Работайте как обычно (оживленный смешок машинисток), и главное никаких признаков волнения при пациентах. Они и без того нервничают. Те из вас, кто живет далеко, в случае серьезной непогоды могут остаться на ночь в больнице. Раскладушки у нас есть, и мы выделим на этот случай весь третий этаж, он уже размечен, если только не произойдет ничего экстраординарного.
В эту минуту вращающаяся дверь с шумом открывается, и медсестра вкатывает в комнату сервировочный столик с кофеваркой. Ее туфли на резиновой подошве скрипят, словно она наступает на живую мышь.
Перерыв, объявляет миссис Рафферти. Приглашаем всех выпить кофе.
Дотти уводит меня подальше от столпившихся вокруг кофеварки коллег.
Кора обязательно будет пить кофе, но он такой горький, что у меня желудок не выдержит. Да еще в бумажных стаканчиках. Дотти с отвращением морщится. Давай лучше прямо сейчас пойдем и потратим собранные деньги на вазу и цветы для мисс Эмили.
Хорошо, соглашаюсь я.
Мы выходим из комнаты, и я обращаю внимание, что Дотти замедляет шаг.
Эй, что с тобой? Ты что, не хочешь покупать вазу?
Дело не в вазе. Просто мне противно, что старушку обманывают. Она умирает, ей нужно достойно встретить конец, привыкнуть к этой мысли, поговорить со священником, а не слушать наши сюсюканья.
Дотти рассказывала мне, что приняла послушание, когда поняла, каков в действительности наш мир, и теперь не может больше опускать глаза долу, смиренно складывать руки и молчать для нее это так же противоестественно, как, стоя на голове, называть буквы греческого алфавита в обратном порядке. Время от времени я ощущаю в ней монастырское влияние: оно проступает, как чистая, свежая кожа под ее любимой розовой и персиковой пудрой.