В последующие дни и месяцы Жан Ги Бовуар размышлял об этом разговоре. Он вспомнил о нем теперь, глядя на своего заместителя, источавшего запах «Диор» и негодование.
Я думаю, что сумею разобраться с люксембургскими планами, Северин. Merci. Как продвигаются дела с патагонским проектом?
Какая-то его часть симпатизировала мадам Арбур. Но если она до сих пор не приняла его, не согласилась с его назначением, то одному из них придется уйти.
«И ушедшим буду не я», сказал себе Бовуар.
С патагонским? Я ничего о нем не знаю. Она встала. Извините. У меня создалось впечатление, что вы захотите поговорить о люксембургском проекте.
Почему вы так подумали?
Потому что на следующей неделе там пройдут последние испытания на безопасность. Может быть, вы захотите присутствовать?
Не вижу для этого оснований. Может быть, вы хотите поехать? Вы поэтому пришли?
Нет-нет. С этим все в порядке.
Даже по стандартам Северин Арбур это был странный и обескураживающий разговор.
Вы хотите что-то сказать о люксембургском проекте, Северин?
Нет.
Она покинула его кабинет, и Жан Ги подумал, что ему следовало бы посмотреть доклад по Люксембургу. Еще раз. Но уже шел шестой час. Ему нужно было спешить домой, чтобы покормить Оноре и дать Анни возможность вздремнуть перед ужином.
Люксембург может подождать.
Сняв свой пиджак со спинки стула, он прошел в соседний кабинет, где сидела мадам Арбур, и сказал:
Я ухожу домой. Желаю хорошего уик-энда.
Она подняла на него взгляд, потом снова уставилась на монитор. Без единого слова.
Оставшись одна, Северин Арбур огляделась. Она понимала, что сейчас близка к точке невозврата, как это называют летчики. Еще один удар по клавише, и она будет полностью и безвозвратно в этом потоке действий.
В окне она видела вдали Эйфелеву башню.
Чудо французской инженерной мысли. Монумент инновации и дерзости. Что-то такое, чем можно гордиться.
Потом мадам Арбур вернулась к ноутбуку и нажала «отправить».
Взяв свою сумку от «Шанель», она поспешила прочь, задержавшись на несколько секунд, чтобы отметиться в книге ухода.
Хорошего уик-энда, сказал охранник, осмотрев содержимое ее сумки.
Северин Арбур улыбнулась, пожелала и ему хороших выходных, после чего вышла и направилась в метро.
Теперь пути назад не было.
Глава третья
Когда они вышли на улицу Архивов, Рейн-Мари Гамаш взяла мужа под руку, и они двинулись в сторону автобусной остановки на улице Катр-Фис.
Арман предложил взять такси, чтобы доехать от их квартиры в Маре до ресторана, но Рейн-Мари предпочла автобус. Она хорошо знала этот маршрут. Тот самый маршрут, который всегда подтверждал, что она в Париже.
Ты помнишь, когда мы в первый раз сели в этот автобус? спросила она.
Он слышал ее слова, но думал о том, как Рейн-Мари в первый раз взяла его под руку. Вот так же, как сейчас.
Это было их третье свидание, и они шли после ужина по скользкому зимнему тротуару в Монреале.
Он предложил ей руку, чтобы не упала, и в тот же самый момент Рейн-Мари протянула руку к нему.
Чтобы не упал он.
Она взяла его под руку. Чтобы их судьбы переплелись. Если один из них потеряет равновесие, то другой его поддержит. Или они упадут вместе.
На тебе был синий плащ, который дала поносить твоя мать, сказал Арман, вспоминая тот морозный вечер.
На мне было платье в горошек, которое я одолжила у сестры, сказала Рейн-Мари, вспоминая тот теплый день.
Это было зимой, сказал он.
В самый разгар лета.
«О да, произнес он в вечерний воздух. Я прекрасно это помню»[16].
Врунишка, рассмеялась она, узнав цитату.
Он улыбнулся. И сжал ее руку. Они проходили мимо мужчин и женщин, молодых и старых, влюбленных и незнакомых, идущих, как и они, по улице Катр-Фис.
Ты готова? позвал Даниель, глядя наверх по лестнице.
Папа, а нам с вами можно? спросила Флоранс.
На ней и ее сестренке уже были фланелевые пижамки, привезенные бабушкой и дедушкой из Квебека.
По пижаме Флоранс бродил лось, на пижаме Зоры играли черные медвежата.
Сестры стояли бок о бок в гостиной и смотрела на отца.
Non, mes petits singes[17], сказал Даниель, опускаясь на колени. Вы должны будете оставаться здесь и играть с двоюродным братиком.
Они посмотрели на Оноре, который уснул на одеяле на полу.
С ним особо не поиграешь, неуверенно сказала Зора.
Тетя Анни рассмеялась из глубин своего кресла. Няньки уже появились. Оставалось только дождаться Розлин.
Судя по толчкам, сказала Анни, положив руку на живот, следующая, наверно, никогда не будет спать. Хотите потрогать?
Девочки бросились к ней, обгоняя друг друга, и, пока они прикладывали ладошки к животу Анни, Даниель сказал Жану Ги:
Я это помню. Его низкий голос звучал мягко, задумчиво. Помню беременности Розлин. Это казалось невероятным.
Жан Ги смотрел на Анни, которая улыбалась и кивала, слушая девочек. Шестилетняя Флоранс, старшая, пошла в мать. Гибкая, спортивная, неугомонная.
Зора пошла в отца. Крупнокостная, чуть неловкая, застенчивая. Если Флоранс была непоседливой, гоняла мячик, наталкивалась на фонарные столбы, царапала колени, спрыгивая с качелей, то Зора была спокойнее, мягче. Задумчивее.
Если Флоранс решала, что она боится птиц, принималась визжать и убегать в парке, то Зора стояла с пригоршней хлебных крошек и кормила птиц.
Глядя на них, Жан Ги был так благодарен за то, что их еще не родившейся дочери будет с кем играть, а кроме того, у нее будет Оноре, который уже был безраздельно ей предан, как старший брат. Ей это понадобится. Ему. Им.
А что обретет Оноре в своей сестренке?
Любовь до конца жизни, надеялся Жан Ги. И ответственность.
Он посмотрел на спящего сына и почувствовал укол вины за то, что его сыну без его согласия вручают такие подарки.
Я пришла, сказала Розлин, спеша вниз по лестнице из спальни. Извините за опоздание. Ну-ка, давай я тебе помогу.
Она протянула руку, и они втроем вытащили Анни из кресла.
Вы слышали глухой звук? спросил Жан Ги.
Отцепись, сказала Анни.
Она взяла его под руку, и он прижимал ее к себе, пока они спускались по лестнице в прохладный сентябрьский вечер.
Арман и Рейн-Мари вышли из автобуса на знакомой остановке. У Национальной библиотеки.
Арман огляделся. Их попутчикам, выходящим из автобуса, могло показаться, что он просто ориентируется на местности.
На самом же деле глава отдела по расследованию убийств Квебекской полиции проверял улицу. Инстинктивно отмечал ресторанчики, магазины. Двери, переулки. Пешеходов. Легковушки и грузовики.
Париж был плохо защищен от насилия. В его недавнем прошлом была трагическая история террористических атак.
Хотя Арман чувствовал себя в городе вполне безопасно, он постоянно фиксировал обстановку. Правда, то же самое он делал и дома, выгуливая собак в лесу.
Они прошли по улице Ришелье и менее чем через минуту оказались у bar à vins[18] с витриной, заполненной бутылками.
Дочка хозяина, Марго, встретила их поцелуями и объятиями.
Марго, теперь взрослая замужняя женщина, была здесь и тридцать пять лет назад, когда Гамаши забежали в «Жювениль», промокшие под неожиданным ливнем, и решили здесь пообедать.
Марго тогда было всего пять, а она уже работала в баре.
Ее отец наклонился и что-то шепнул ей на ухо, показывая на Гамашей. Девочка подошла к ним с белым льняным полотенцем, перекинутым через руку, и серьезным тоном предложила им лучшее красное вино из Андалусии.
Она тщательно выговорила название, а потом вернулась к отцу, который одобрительно кивнул и улыбнулся молодой паре.
Теперь в ресторане заправляла Марго, а ее муж Роман был шеф-поваром. Однако Тим оставался владельцем, и его по-прежнему называли Большим Боссом.
Сегодня вечером на столе уже стоял, ожидая их, знакомый графин. Они пришли первыми и сели за их обычный длинный стол у стойки бара.
Арман и Рейн-Мари поболтали с Большим Боссом под джазовую музыку, негромко звучавшую на заднем плане. Не прошло и нескольких минут, как появились Даниель и Розлин с Анни и Жаном Ги.
Марго с радостными криками приложила руку к животу Анни, и, пока остальные здоровались, две женщины принялись обсуждать предстоящие роды.
Когда шум стих, все сели. Даниель разлил вино, а Марго принесла свежевыжатый сок для Анни и кока-колу для Жана Ги. На хлеборезную доску на столе выложили еще горячие багеты, затем принесли terrine de campagne[19], взбитое масло, маленькие вазочки с оливками.
Я думала, Стивен тоже придет, сказала Анни, глядя на пустое кресло.
Он придет, заверил ее отец. Мы виделись сегодня днем.
Попробую угадать, сказал Даниель. В Музее Родена? Он повернулся к Розлин. Ты когда-нибудь слышала историю о том, как папа делал предложение маме?
Никогда, ответила Розлин с преувеличенным интересом. Как и все остальные, она слышала эту историю тысячу раз. И что случилось?
Арман прищурился, глядя на невестку с напускным неодобрением, и она рассмеялась.
Девочкам понравились пижамки, сказала Розлин свекрови. Боюсь, они теперь захотят носить их повсюду.
Ну так и позволь им, сказал Даниель. И кстати, мамочка, спасибо, что не разрешила папе выбирать подарок.
Он уже просил завернуть пару малярных валиков для краски, но я успела его остановить.
Арман печально покачал головой:
Видимо, им придется дождаться Рождества.
Пока все остальные смеялись, Арман внимательно смотрел на Даниеля.
Тот был счастлив.
Казалось, Даниель примирился с Жаном Ги. Он давно ревновал отца уж слишком дружеские отношения завязались у Армана с его заместителем, но теперь Даниель установил свои собственные отношения с Жаном Ги.
И все же Арман заметил, что Даниель старается держаться подальше от Жана Ги. Впрочем, это могло быть просто случайностью.
Сам он надеялся найти в ближайшие дни время и прогуляться или пообедать с Даниелем. Чтобы только они вдвоем. Чтобы после слов Стивена убедиться, что у сына все в порядке. Часы показывали двадцать минут девятого, а Стивен, обычно образец пунктуальности, так пока и не появился.
Excusez-moi, сказал Гамаш и стал подниматься со стула, но в этот момент дверь бистро открылась и появился тот, кого ожидали.
Стивен! воскликнула Анни и попыталась встать, что ей и удалось сделать с помощью Жана Ги.
Арман и Рейн-Мари стояли у своих мест, пока молодежь здоровалась со Стивеном, потом Марго усадила всех на место, освобождая проход ресторанчика.
Даниель жестом попросил еще вина, а Стивен, положив телефон на стол перед собой, кивнул бармену. Его обычное.
Принесли мартини и еще один литр красного вина.
У меня тост, сказал Арман, когда все сделали заказ. За семью. За нового ее члена он кивнул на живот Анни, и очень-очень
Очень, присоединился к нему хор всех сидящих за столом, старого.
Стивен поднял свой бокал и сказал:
Идите к черту.
Мой отец человек немногословный, сказал Даниель, когда затих смех.
Ты не слишком хорошо его знаешь, возразил Жан Ги. Вот подожди, когда он начнет цитировать «Крушение Эсперуса».
Ну если ты просишь, откликнулся Арман. Он прочистил горло и принял серьезный вид. «Шла шхуна Эсперус по»
Все рассмеялись. За одним исключением. Арман краем глаза поймал хмурое выражение на лице Даниеля. Ему явно не понравилось, когда ему дали понять, пусть даже и в шутку, что Бовуар знает его отца лучше, чем он, Даниель.
Стивен тоже заметил выражение на лице Даниеля и едва заметно кивнул Арману, после чего посмотрел на свой телефон.
Затем он обратился к Анни и Жану Ги:
Как вы себя чувствуете?
Несколько минут они вели разговор, который могут вести только близкие люди.
Если что-то понадобится сказал Стивен и оборвал фразу.
Может быть, немного мороженого в «Лютеции»? подхватила Анни.
Это мне по силам, сказал Стивен. После понедельника. Мы все сможем отпраздновать.
А что случится в понедельник? спросил Жан Ги.
Да так, несколько встреч. Кстати, как твоя новая работа?
Арман в это время разговаривал с Даниелем:
Хорошие новости насчет твоего повышения. Целый новый отдел.
Да, сказал Даниель. Венчурный капитал. Уже есть одна инвестиция.
И какая?
Не могу сказать.
«Не можешь, подумал Арман, или не скажешь?»
Значит, у тебя много времени уходит на оценки рисков? спросил он.
Именно так.
Его отец внимательно слушал, задавал вопросы. Аккуратно выуживал информацию из Даниеля, пока его сын не расслабился и не стал говорить свободно, даже увлеченно.
Рейн-Мари увидела, как Даниель несколько минут спустя подался ближе к отцу.
Они были очень похожи во многих отношениях. Даже внешне.
Даниель при росте шесть футов два дюйма был чуть повыше отца. И потяжелее. Но на костях у него были мышцы, а не жир.
Так же, как и у Армана. Только чуточку меньше.
Даниель отрастил бороду она у него была рыжеватая, с несколькими седыми прядками, удивившими Рейн-Мари. Время не стояло на месте.
Его густые каштановые волосы были коротко подстрижены.
Волосы его отца теперь почти совсем поседели и слегка курчавились. И чуть поредели. На чисто выбритом лице Армана морщин, конечно, было больше. А к ним добавлялся и глубокий шрам на виске.
Как и отец, Даниель был добрым и, можно сказать, учтивым человеком.
В отличие от отца Даниель в юности не был особо одаренным, но зато обладал самодисциплиной. Он много работал и часто превосходил своих более талантливых от природы друзей.
Он был счастливым мальчиком.
Пока
В возрасте восьми лет с ним что-то случилось. Между ним и отцом выросла стена. Поначалу это был лишь маленький шаг назад. Даниель всегда оставался вежливым маленьким мальчиком, но теперь появилась формальность. Отстраненность. Осторожность, переросшая в холодность.
Между ними выросла пропасть.
Рейн-Мари наблюдала, как Арман пытается ликвидировать этот разрыв, но пропасть с каждым объятием только расширялась.
Арман вызвался тренировать хоккейную команду сына, но Даниель попросил его отказаться от этого.
Прежде Арман возил мальчика на утренние тренировки, сидел на трибунах с ужасным кофе из автомата, грел о стаканчик руки. Наблюдал.
Пока Даниель не попросил его перестать.
Укладывая мальчика спать, Арман всегда, всегда говорил сыну, что любит его.
Даниель встречал его слова молчанием. Но Арман никогда, вплоть до этого дня, не прекращал говорить Даниелю, что любит его. И всеми известными ему способами показывал, что не просто любит мальчика, но еще и любит быть его, Даниеля, отцом.
Потерявший в один день обоих родителей, Арман хотел, чтобы у его детей были мать и отец, с которыми они могут не сомневаться в своей безопасности, могут быть уверены, что родители всегда будут с ними.
Но Даниелю этого никогда не хватало. Что-то порвалось. Внутри его открылась какая-то дыра, и заполнить ее было невозможно.
И все-таки Арман продолжал любить сына. Рейн-Мари не думала, что есть другие отцы, которые так любили бы своих детей.
Потом мальчик стал подростком, и начались настоящие проблемы. С наркотиками. С арестами.
Даниель уехал от родителей, как только появилась возможность. И между ними разлилось глубокое синее море.
И тут появился Жан Ги. Агент Бовуар. Был обнаружен в подвальном помещении Квебекской полиции, где выполнял почти рабскую работу. Злой, высокомерный. Одно оскорбление отделяло его от увольнения из полиции пинком под зад.
Старший инспектор Гамаш разглядел что-то в этом молодом мужчине и, ко всеобщему удивлению, в том числе и самого агента Бовуара, пригласил его в отдел по расследованию убийств. Самое престижное подразделение Квебекской полиции.
Арман стал наставником Жана Ги. И даже больше.