Вы лжете, выдавил Макс, зажмурившись. Вы хотите затопить город и убить всех, Костян сказал Он заозирался.
А где?
Фигура Дениса Никитича металась у стены, где мигали огни на панели управления желтые, зеленые, красные. Пол затрясся сильнее. Вибрация пробрала тело так, что ослабели колени.
Макс заковылял к панели. Что за?..
Впотьмах наверху раздался утробный рев. Вертикальные трубы шириной в два обхвата затряслись. Макс шарахнулся в сторону. Денис Никитич обернулся лицо его исказилось отчаянием. Он рванул какой-то рычаг.
Ступни прострелила дрожь. С грохотом заработал третий, самый древний насос. Макс оглох на доли мгновения. Лицо Дениса Никитича застыло в напряжении: глаза сощурены, рот приоткрыт.
Секунда Другая Огромные заклепки на трубах задрожали, приподнимаясь. Покатые круглые бока заходили ходуном. Макс ощутил, как слипшиеся волосы на затылке встают дыбом.
Не-ет, простонал Денис Никитич. Бежим!
Он ринулся к неприметной дверце рядом с лифтом. А Макс в оцепенении смотрел, как вылетают один за другим болты и труба прямо на глазах разламывается на куски.
Желто-бурый в техническом свете фонтан ударил из куска трубы смял металл как бумагу. Пена запузырилась на бетоне, подобралась к кроссовкам От запаха запершило в горле.
Свет мигнул и вырубился. Зажглись красные аварийные лампы.
Сердце оборвалось. Макс отмер и бросился бегом в неприметную дверцу. Ввысь уходила узкая винтовая лестница. Мелькали подошвы Дениса Никитича. Макс ринулся за ним.
Внизу на ступеньках зашипела вода.
Зачем вы это сделали? проорал Макс на бегу.
Обводная линия! донеслось сверху. Чтобы не затопило город хотел перекинуть воду в обход! Мимо забитых колодцев, мимо очистных сразу в реку. Но вода не захотела!
Макс задыхался. Ледяные поручни обжигали руки. В темноте клокотала, поднимаясь, пена.
Какая вода, просипел он, просто насос старый!
Далекий вой сирен превратился в непрерывный гул.
Внутри все горело от бега, от стылого ужаса и от ярости. Догнать Дениса Никитича, схватить за грудки, встряхнуть. Размозжить череп о бетон, швырнуть вниз в вонючую маслянистую пену.
Он бежал и на пролет, на полпролета опережал бурлящую пену. Впереди мелькнуло что-то Макс с размаху впечатался в шершавую спецовку. Жесткие пальцы сдавили локоть. Миг и выкрутили руки, придавили к перилам.
Эй, молодой, спокойно сказал Денис Никитич. Одной жертвы оказалось мало. Я не позволю разнести мою территорию.
Макс увидел близко-близко беспощадные серые, выцветшие глаза. Понимание заморозило не вздохнуть. В кроссовках стало скользко и мокро, штанины набрякли.
Передай спасибо Лере. На ней мы продержались полгода. Вперед, молодой!
Удар под дых выбил искры из глаз. Мир померк, висок пронзила боль холод металла. Макс покатился вниз, судорожно хватаясь за все подряд. Склизкая вода забила рот.
Она смогла. Она вырвалась, торжествуя, смяла ошметки шершавого и гладкого с заклепками, за которые цепляешься. Уперлась во что-то твердое, оставленное помощником того хитрого ходячего сгустка. Оттолкнулась, набрала мощь и хлынула вспять.
Цель близка вернуться туда, где много-много ходячих сгустков, которые сливают в нее липкое, едкое, скользкое заставляют меняться, перестраивать частицы, запоминать что-то Что-то не то.
Она знала, что когда-то помнила совсем другое, и не было столько злобы, но она менялась под влиянием сгустков слишком долго.
Хорошо бы поймать хитрый сгусток, который столько лет измывался над ней запирал в твердом и шершавом, прокручивал между гладким и острым, заливал едким. А потом выпускал на простор но оттуда ее засасывали снова, чтобы в других клетках перемолоть и отправить обратно. В узкие ходы гладкого извилистые, душные.
Вытекать из них приходилось тонкими струйками. Ходячие сгустки нагревали ее так что частицы бесновались внутри, а потом поглощали. О, она брала свое! Впитывалась всюду, где могла В отместку меняла частицы самой себя внутри ходячих сгустков.
Чтобы потом, когда доберется и разорвет их всех, легче переварить.
Может, она поймает-таки виновника всех бед. Хитрый мерзкий сгусток. Попадись он ей надолго бы затихла, пока с ним разберется. Пока считает все, что знают его частицы.
Но нет. Взамен себя хитрец подкидывал других сегодня тоже. Хватит! Она добудет свое сама.
Она разыщет все ходячие сгустки. Достанет их по узким ходам гладкого с заклепками затянет в себя, разорвет на частицы. Некому будет сливать в нее едкое и скользкое, вынуждая запоминать чужое.
И она вспомнит. Вспомнит, что было до До всего?
Денис Никитич застыл на краю приемной камеры. Мутная вода пузырилась сквозь решетку, заливала ноги по щиколотку. Он не чувствовал ни вони, ни холода.
Он смотрел.
Лучи прожекторов выхватывали тут и там пятна разрухи: покореженные шнеки-транспортеры, вырванные из гнезд металлические мостики, скрученные в дугу.
Газоны превратились в жижу.
Будка подстанции обуглилась. Кое-где пробегали синие всполохи. Глубокое, иссиня-черное предрассветное небо разгоралось над отстойниками вместо озер в них зияла темнота.
На верхнем этаже коробки-офиса желтели окна диспетчерской. Там наблюдали. Переключали тумблеры из чистенького офиса, пытались управлять насосами и затворами но электричества не было.
Денис Никитич хмыкнул. Операторы наверняка сообщили в новости, в город, и к утру здесь будут телеканалы, МЧС и черт знает что еще. Но поздно. Если он не остановит стихию сейчас спасателям хватит работы в самом городе.
Ледяная вода заморозила щиколотки. Оцепенение сковало колени, щупальцами скрутило желудок.
Денис Никитич смотрел не отрываясь, как вода сокрушала его территорию. Он проиграл. Не справился. Не сумел задобрить: либо второй жертвы, Макса, не хватило, либо Вода требовала кого-то особенного.
И он знал, кого именно.
Он всегда это знал, но не бросать же свою территорию. Город не выделит денег на ремонт очистных, а как сохранить старые? Только он нашел способ случайно, когда новый рабочий рухнул в песколовку. И вдруг металл перестал крошиться, насосы не срывало, трубы перестали ржаветь. Хватило почти на год.
Он не хотел верить, но пришлось. Вода пропитала все вокруг, достала из-под земли, легла взвесью из воздуха. Денис Никитич точно знал, чего она хочет. Чуял всем нутром. Словно клетки его тела, клетки мозга поглощали из нее информацию и переводили в картинки, в ощущения.
Денис Никитич глубоко вдохнул.
Почти тридцать лет он боролся. И город жил, не подозревая, что на отшибе бурлит концентрированное зло, которое он сам и породил. А когда не знаешь не боишься. Это любой скажет.
Он прикрыл глаза. Вонючая морось с привкусом тлена холодила щеки. Под ногами за спиной бесновалась озлобленная вода. Искала жертвы.
Искала одну-единственную жертву. Которая займет ее надолго, заставит утихнуть.
Заледеневшие колени заныли. Денис Никитич не чувствовал ступни и плевать.
Вода наверняка затопила коллектор, подступила к городу. Вот-вот польется из люков. А люди в домах офисные воротнички не в курсе, что случилось. Но скоро кто-нибудь проснется, побредет, сонный, в ванную, а там черная в ошметках жижа поднимается неуклонно, а в глубине крутятся мелкие водовороты.
Спасения нет.
Денис Никитич запрокинул голову, глядя в светлеющее небо. Раскинул руки
Легкие жгло от недостатка воздуха. Макс вцепился во что-то. Подтянуться. Ползти. Ноги срывались, оскальзывались на клочьях мусора. В мозгу стучало вырваться, вырваться, дышать. Руки на ощупь ткнулись в запертую дверь. Макс ударил плечом, вскрикнул от боли. Ребра ныли, легкие горели огнем.
Зловонная вода щекотала горло, хлюпала под курткой.
Он схватился за поручень под водой, зажмурился и ударил всем телом. Под веками вспыхнуло красным секунда и что-то лязгнуло. Дверь поддалась.
В лицо пахнуло промозглым ветром, вой сирен вонзился в уши.
Макс, ошалело мотая головой, на четвереньках выпал в коридор. Ему на спину хлынула вода. Он, ничего не соображая, заковылял вперед, к полоске моргающего белесого света. Оттуда поддувало холодом.
Он не запомнил, как вывалился из дверей в чавкающее месиво то, что осталось от газона. Камушки впились в ребра.
Утробные звуки сирены сверлом вгрызались в мозг. Макс пополз слепо, припадая на ушибленный локоть. Куда угодно, но подальше отсюда.
Он очнулся от тишины.
Сирена стихла. Он поднялся на колени, покачиваясь.
Впереди белело здание офиса. На верхнем этаже, в панорамных окнах, высились фигуры операторов, как статуи.
Макс оглянулся. В темноте по холмам бежали бурые потоки. Он стиснул зубы, встал на одну ногу на вторую. Трясущейся рукой нащупал в закрытом на молнию внутреннем кармане прямоугольник пропуск. И заковылял к проходной. Уйти отсюда прочь, куда угодно, лишь бы скорей.
Что-то царапнуло тревожно. Макс обернулся.
Недавний ужас заморозил легкие, сдавил желудок не вздохнуть. На фоне светлеющего неба, на холме, высилась фигурка. Она виднелась отчетливо на краю приемной камеры.
Фигурка раскинула руки. Качнулась вперед, в бассейн и пропала.
Тихо шелестел кондиционер. Солнце бликовало на стеклах. Макс поправил галстук, глядя в монитор: график продаж фирмы, торгующей оборудованием для загородных коттеджей, загнулся вниз. Плавно, но ощутимо.
Директор устроит разнос снова.
Макс нашарил стаканчик, отхлебнул и скривился холодный кофе горчил. В нем плавала мутная пленка. Он выбрался из-за стола. Покосился на колонку новостей и тут же отвернулся.
Мгновенный озноб пробежал по спине. Макс стиснул зубы: нет, все кончилось. Он нашел тихую работу на остаток практики и с газетной шумихой не связан.
Заголовки о крупной техногенной катастрофе в соседней области не сходили с первых полос. СМИ муссировали тему: кто виноват, почему городской бюджет не выделял средства на очистные канализации. Кого-то из чиновников даже осудили условно. Врачи в больницах откачивали людей с отравлениями ядовитыми газами и тяжелыми металлами говорили, вода поперла из стоков квартир, из люков.
А потом схлынула.
Кто-то из операторов на станции додумался включить обводную линию и перебросить поток сразу в реку. Вода ушла, но люди пострадали. Начальнику очистных, считай, повезло он погиб, а то бы затаскали по судам.
Макс сморгнул. Под веками вспыхнула картина: фигура на фоне светлеющего неба, раскинув руки, падает вниз
Он потыкал кнопки кофейного автомата. Выставил максимальное количество сахара с недавних пор он терпеть не мог горечь.
Кофейный автомат заурчал, выплюнул в стаканчик горячую жидкость. Макс посмаковал сладость на языке, в горле. Глотнул еще и закашлялся. Потому что открыл глаза.
В пластиковом стаканчике плавала белесая пенка, закручиваясь в центре в водоворот: знакомый темный смерчик.
Рука дрогнула. Пальцы оцепенели.
Максим, график продаж падает. А вы кофе распиваете!
Макс поднял взгляд.
Директор смотрел в упор, поджав губы. Свет блестел на лысеющей макушке.
Вышел на минуту, пробормотал Макс.
Горячий кофе растекся в желудке. Жар от него пробежал по телу, к ногам и вверх по позвоночнику. Затылок щекотно закололо.
Макс посмотрел на директора. Встряхнуть бы его за грудки, за лацканы дорогого пиджака впечатать лысой головой в стену. А лучше в решетку. Вжать лицом в прутья, чтобы мутная пена залилась в оскаленный рот, бензиновая пленка покрыла щеки. Чтобы он задыхался. Чтобы умолял, а вода заливалась в уши.
Отчет мне на стол через час! хлестнул голос.
Да, я сделаю, заторможенно ответил Макс.
Если подкараулить директора вечером возле всегда пустынного сквера, то все реально. Рядом как раз колодец, в котором постоянно шумит вода. Поднять крышку пара минут, с его-то опытом на очистных.
Прихлебывая кофе, Макс пошел к рабочему месту. Он больше не замечал, как вихрятся темные водовороты в стаканчике, поставленном на стол.
Оксана Росса
Кровавик-камень
Сыно-оче-ек! Кровинушка-а!
Полукрики-полустоны черными взъерошенными птицами метались по комнате. И всем было не по себе от чудовищной скорби, что заполонила скромно обставленный домик, вытеснив все светлое, что когда-то происходило в нем. Но надо было смиренно стоять у гроба с распластавшейся рядом женщиной. Невольно впитывать ее боль, мечтая о глотке свежего воздуха. Стараться не смотреть на лицо и шею умершего, изуродованные настолько, что их так и не удалось толком привести в порядок. Получилось лишь прикрыть сосновыми лапами содранную до кости половину лица да спрятать под воротом рубашки дыру на шее размером с кулак.
Зверь порвал? Или лихой человек постарался? Нашедшие Бориса Лисина на опушке Криволесья и как добрался дотуда с такими-то ранами твердили, что и то и другое. Лицо умершего сточили зубы, да, но не звериные, а человечьи. И кусок из шеи они же вырвали.
Поверить в это было бы невозможно, если бы не Криволесье
Слухи один другого страшнее скользкими червями ползли по Овражино, оставляя после себя липкий душный след, от которого хотелось бежать куда глаза глядят. Так же как и из этой пропитанной тоскливым ужасом комнаты.
Но надо было ждать, оказывая поддержку мучительную для присутствующих и бессмысленную для убитой горем матери. Рано или поздно боль притупится жизнь возьмет свое. А пока надо было ждать
Гудела стиралка. Из кухни доносилось натужное кряхтенье старый холодильник с возрастом стал шумным, словно глуховатый дед.
Как Сашка раньше не замечал этих раздражающих звуков? Наверное потому, что они с братом вечно шумели сами слушали музыку, по-дурацки орали в караоке, телик смотрели. Но все эти звуки исчезли вместе с Пашкой
Жалобно, словно больной котенок, скрипнула дверь.
Ты решил насчет поездки? Мама устало прислонилась к косяку.
Сашка не повернулся на голос. Зачем? Она на него и не посмотрит как всегда, в последний год ее взгляд при разговоре с единственным теперь сыном сразу устремлялся куда-то вдаль. Хотелось бы Сашке знать, о чем она в это время думает. Как ругалась на сыновей за шум и разбросанные вещи? Как за месяц до Пашкиного исчезновения отходила его мокрым полотенцем за то, что не пришел ночевать?
К тете Вале или в деревню?
Голос ее тихий, бесцветный едва достигал Сашкиного сознания. Выбор до смешного невелик, как между казнью и пожизненным. Тетя Валя сюсюканьем сведет его с ума. А в деревне
Сашка провел пальцем по столу, оставляя дорожку из пыли, крошек и Белкиных шерстинок. Попытался сосредоточиться на вопросе, чтобы он не растворился в звенящей пустоте, что наполняла его голову. Так же как растворялись голоса учителей и школьные задания. Ах да, деревня
Там хорошо речка, рыбалка, посиделки до утра, малина с куста, яблоки десяти сортов.
Но без Пашки все теряло смысл. Кто подстрахует на речке? С кем делиться сладкой малиной? Дразнить Веньку Мухомора, чтобы после с хохотом увертываться от хлестких ударов пастушьего кнута?
Ну так что? В мамином голосе, словно молодая трава сквозь холодную землю, пробивалось раздражение. Сашка вздохнул никуда бы не поехал, так ведь сама наотрез отказалась оставлять его одного на время командировки. Буркнул еле слышно:
В деревню.
Мама отрешенно кивнула, вышла молча. С подоконника спрыгнула Белка, забралась к Сашке на колени, потерлась о руку курносой мордочкой. Он машинально погладил ее. Что ж, как-то придется вытерпеть эти два месяца.