Нэнси тронула за ошейник пса, вращавшего вертел, колесо остановилось, и Нэнси отрезала кусок от жарящегося бараньего окорока. Пес снова заходил в колесе. Нэнси положила мясо на деревянную тарелку, добавила вареного зерна и кусок мягкого черного хлеба.
За мясо для него воины не заплатили, заметил кухонный мальчишка Дай.
Мне можешь не рассказывать, за что они не заплатили, ответила Нэнси, накрывая тарелку салфеткой. Надеюсь, зубы у него есть, а то нож я приложить не смею. Вот, Дай, беги, пока не остыло.
Зачем они его бьют, если он колдовать не может?
Вот уж не знаю, Дай, грустно ответила Нэнси. Ну, беги.
Я отнесу ему еду, сказал Хивел из дверей.
Дай открыл рот, потом закрыл. Нэнси отвернулась.
Я ему воды набрал, добавил Хивел. И я его не боюсь. А ты ведь боишься, Дай?
Дай стиснул пухлые кулаки. Он был на год старше Хивела и тоже сирота. Бездетные Дафидд и Нэнси взяли их вместе и пытались воспитать как братьев. Хивел уже не мог вспомнить, каково это, иметь братьев, даже когда старался.
Ie, боюсь немного. Корми его ты, сказал Дай и протянул Хивелу тарелку. Тот кивнул. Хивел не то чтобы ненавидел Дая, скорее любил. Но они не братья.
За порогом кухни он взял фонарь и котелок с элем, которые оставил у двери, и пошел в сарай. Внутрь проникал косой сноп лунного света. Колдун сидел, прислонившись к столбу, белый и черный в лунном сиянии. Голова была чуть повернута. Хивел замер. Ему предстало лицо черепа, в глазницах что-то тускло поблескивало.
Хивел повесил фонарь на крюк и открыл ставни; колдун поморщился и отвернулся.
Это все, что он мог повернуть шею. Цепь, отходящая от ошейника, дважды обвивала туловище и столб, цепи от ножных кандалов закрепили на колесах старой телеги. Хивел встретил Шона Маура, когда тот возвращался домой, и теперь понимал, отчего кузнец глянул на него с такой злобой.
Так это все-таки был ты, проговорил скованный, и Хивел чуть не выронил тарелку. Еда мне?
Хивел сделал шаг. Голос в голове давно умолк, но его все равно будто тянуло к колдуну. Он остановился.
Воины сказали, ты не можешь колдовать, когда в цепях.
Но ты знаешь, что это не так. Чужеземный выговор в речи колдуна был едва различим. Что ж, в основном они правы. Я мало что могу, и сбежать так не могу точно. Подойди, мальчик.
Колдун шевельнул руками. Хивел отвел глаза, чтобы не видеть знака.
Хотя бы поставь мой ужин так, чтобы мне дотянуться. Потом можешь уйти. Прошу тебя.
Хивел подошел ближе и снова глянул на колдуна. Тот сидел на расправленных полах плаща, так что видна была лоснящаяся подкладка тоже шелковая. Под плащом темнело зеленое платье тяжелого дамаста, из разорванных швов выглядывала белая шелковая рубаха. И верхнее платье, и рубаха были сплошь расшиты золотом, серебром и яркими нитями Хивел против воли засмотрелся на узор из переплетенных линий.
Он поставил тарелку на солому и убрал салфетку. Глаза колдуна расширились, он провел языком по очень белым зубам в пятнышках грязи и одной рукой потянулся к тарелке. Цепь ручных кандалов соединялась у него за спиной. Колдун поставил тарелку на колени, и его тонкие пальцы напряженно зависли над ней, будто когти; цепь не позволяла соединить руки.
Хивел подумал было сказать, что может его покормить, но промолчал.
Колдун уже не пытался соединить руки. Он взял салфетку, встряхнул и, как мог, приладил поверх грязной шелковой рубахи. Затем тонкими пальцами взял одно зернышко, положил в опухший рот и очень медленно принялся жевать.
Стараясь не смотреть на лицо и руки колдуна, Хивел снял с котелка крышку, достал из поясной сумки комок жирной бумаги, развернул и бросил в теплый эль кусок сливочного масла. Помешал в котелке чистой соломинкой и придвинул его так близко к колдуну, как только посмел. Колдун дождался, когда Хивел отступит, затем взял эль и отпил глоточек. Его глаза закрылись, и он припал головой к столбу, чтобы хоть немного ослабить давление ошейника.
Нектар и амброзия. Спасибо, мальчик.
Колдун поставил эль, взял баранину и начал понемногу отщипывать от нее зубами.
Наконец Хивел сказал:
Ты позвал меня колдовством. Никто больше не слышал. Зачем ты это сделал?
Колдун замер, вздохнул, вытер руки и губы.
Я думал, ты кое-кто другой. Кто мог бы мне помочь.
Ты думал, я колдун?
Я обращался к дару но силы кончились раньше, чем я услышал ответ. Трудно работать, когда тебя бьют сапогом в ребра. Он потянулся к хлебу, откусил чуточку.
Я не колдун, сказал Хивел.
Да. Извини. Но я рад, что ты принес мне ужин.
Некоторое время они сидели молча; колдун ел, Хивел, пригнувшись, за ним наблюдал. Ему подумалось, что колдун хочет растянуть ужин на всю ночь, и он сказал:
Ты думал, я колдун.
Я вроде бы объяснил, терпеливо ответил тот. Тебе разве спать не пора?
Дафидду все равно, лишь бы огонь не погас. Ты говорил, что звал кого-то другого. Но я услышал. Ты звал меня.
Колдун проглотил, облизал разбитые губы.
Я звал дарование. Силу. Она расходится, как свет от свечи. Я ощутил ее и отозвался. Вот и все.
Так значит, я все-таки колдун, торжествующе выговорил Хивел.
Его собеседник помотал головой, звякнув цепью.
Magus latens[13] нет. Можешь им стать, если тебя научат. А сейчас В горле его забулькал звук, похожий на смех. А сейчас ты пробужден. И сделал это я напрасно.
Хивел спросил:
Ты можешь меня научить?
Снова сдавленный смех.
Отчего, по-твоему, я в цепях? Меня бы уже убили, если бы не боялись моего смертного проклятия. Я не знаю, буду ли жив завтра. Иди спи, мальчик.
Хивел упер ногу в тележное колесо, к которому тянулась цепь от ноги колдуна, и надавил. Цепь сдвинулась. Через мгновение она бы натянулась. Это оказалось на удивление легко.
Прошу тебя, не надо, сказал колдун.
В голосе не было ни мольбы, ни приказания. Хивел обернулся, увидел темные глаза с налитыми кровью белками, лицо, белое как голая кость. И перестал толкать. Возможно, умей воробьи говорить
Я очень устал, проговорил колдун. Пожалуйста, приходи завтра, и я с тобой побеседую.
Ты расскажешь мне про колдовство? Хивел по-прежнему упирался ногой в колесо, но оно вдруг стало очень тяжелым и неподатливым.
Голос колдуна был слаб, но темные глаза горели.
Приходи завтра, и я расскажу тебе все, что знаю про колдовство.
Хивел взял тарелку, салфетку и котелок из-под эля. Встал и попятился к выходу.
Меня зовут Каллиан Птолемей, сказал колдун. Через букву «пи», если ты умеешь писать.
Хивел ничего не ответил. Все знают, что колдуны получают силу через знание имен. Он снял фонарь с крюка и закрыл створку.
Каллиан Птолемей сказал:
Доброй ночи, Хивел Передир.
Хивел не знал, задрожать или заплакать от радости.
В ту ночь Хивелу не спалось. «Все, что знаю», сказал Птолемей. Возможно, он слабый колдун. Кучка солдат поймала его и заковала в цепи.
Оуэн Глендур был великий колдун, Хивел это знал, как и все в Уэльсе. Глендур и несколько английских лордов чуть не отняли корону у короля Генриха IV. И он отнял Уэльс у Генриха V, хотя тот был монмутширец; Глендур много лет сидел королем в Харлехе, во главе своего двора и войска.
Англичане в конце концов рассеяли войско Оуэна, но так и не захватили в плен его самого, и никто не видел Оуэна мертвым. Поговаривали, что он не умер, а спит, как Артур, и вернется, когда придет время.
Хивел помнил сына Оуэна, Мередидда. Тот останавливался в «Белом олене»: высокий, широкоплечий, куда больше похожий на воина, чем на великого чародея. Однако Мередидд все-таки был колдуном. Он вынул из воздуха круглый стеклянный камешек и вложил Хивелу в ладонь, и говорил с ним так, будто Хивел из великих вождей Уэльса.
И Дафидд кипел тихой злостью, после того как Мередидд ап Оуэн уехал.
Хивел оделся до зари. Воздух был холоден и неподвижен, небо как черное стекло; Хивел пробирался больше на ощупь и по памяти. Он разворошил очаг в трапезной, подложил торфа. Красный огонек в глубине казался исполненным тайной силы. «Все, что я знаю». Хивел гадал, умеет ли Птолемей превращать свинец в золото. Умеет ли летать.
В сарай он заглянул с первым светом. Колдун не спал, лицо его было напряжено.
Ты рано пришел на урок, сурово выговорил он.
Нет я э
Я сейчас обделаюсь. Возможно, если бы ты мне помог
Хивел принес ведро и немного ослабил цепи на ножных кандалах, так что с его помощью Птолемей смог продвинуться вдоль столба и встать на корточки.
Что за шум? В сарай заглянул воин, говоривший с Хивелом раньше, Том.
Он увидел Птолемея со спущенными шоссами и задранным сзади платьем, напрягшегося под весом железа, и Хивела сзади, держащего его под мышки.
Ах вы гнусные
Тут до Тома дошло, и он расхохотался. Хивел подставил ведро, и колдун воспользовался им, шумно. Солдат потянул носом воздух, будто нюхая цветы, повернулся и вышел, давясь от смеха.
Хивел молча помог Птолемею поправить одежду. Сев обратно, колдун проговорил:
Извини.
Хивел мотнул головой и взял ведро.
Птолемей сказал:
У меня нет другой одежды. Я
Следующий раз говори мне, сказал Хивел и пошел к навозной куче.
Над холмами сияло солнце, небо было голубое-преголубое. Хивелу предстоял самый долгий в его жизни день.
И тогда я подумал, я знаю, что он грек, но
Воины загоготали, стуча кружками по столу, расплескивая пиво. Анни, уродливая служанка, налила им по новой; когда она проходила, ее щипали и лапали. Красавицу Глинис Дафидд отослал в Каэрхун «на время».
А что мальчишка, Том? Он получал удовольствие?
Как английская жена, ответил Том, без удовольствия, но старательно.
Хивел, вспыхнув, отвернулся хотя никто на него не смотрел и полез в погреб. Сверху кто-то из воинов сказал:
Немудрено, что валлийские мятежники воюют так подло
Внизу Дафидд чистил рыбину, обложенную льдом и опилками. При виде Хивела он поднял голову, но сразу вернулся к работе.
Я ничего не сделал, сказал Хивел по-валлийски. Глаза щипало, голос срывался.
Я знаю, что ты сделал, ответил Дафидд на английском.
Хивел ждал, перебарывая слезы; Дафидд молчал.
Наконец Хивел сказал:
Он искал здесь колдуна. Может, ждал, что Глендур ему поможет.
Дафидд перестал разделывать рыбину. Поднял нож, взглянул на блеснувшее лезвие.
Он так сказал?
Он Злость Хивела обратилась в страх из-за внезапной мягкости Дафидда. Он сказал, что искал колдуна.
Что ж, хорошо. Пусть друзья его разыщут. И я молю богов, чтобы это произошло не здесь.
Дафидд несколькими движениями рассек рыбину, сложил куски в кухонный подъемник и затопал по лестнице, яростно вытирая руки о фартук.
Хивел заплакал.
Солнце ушло за холмы. Хивел шел к кухне, чтобы взять ужин для Птолемея, когда кто-то тронул его за плечо.
Не пугайся, мальчик. Это был воин Том. Он снял с плеча лук и показал Хивелу. Когда-нибудь натягивал такой?
Хивел неопределенно мотнул головой.
Этому учиться надо, сказал Том. Мы говорим, хочешь воспитать лучника, начинай с его деда. Мы идем поупражняться в стрельбе, пока светло Хочешь с нами? Тисовая Алиса для тебя слишком длинная, но
Нет, сказал Хивел. Я не могу.
Лук был белый и прекрасный. Хивел, разумеется, и раньше видел луки, но ему никогда не предлагали пострелять.
Зря я над тобой посмеялся. Десятский так сказал. Я я не хотел тебя обидеть.
Хивел внезапно понял, что Том лишь года на четыре его старше.
«Все, что я знаю о колдовстве».
Завтра? жалобно спросил Хивел.
Завтра меня тут не будет. Десятский сказал.
Значит, и колдуна не будет, так что выбора нет. Хивел хотел ненавидеть воина за его насмешки, но не мог, как не мог ненавидеть Дая? или Дафидда больше чем через два часа после порки, или
У меня работа, сказал Хивел и ушел, оставив Тома с его красавицей Алисой. Когда он вернулся из кухни, их во дворе уже не было.
Сегодня Птолемей ел не так медленно, как накануне. Закончив, он вытер рот, помочился в ведро, жестом велел Хивелу сесть напротив и поправил изодранную одежду.
В Ирландии любят такую роскошь, сказал он. Когда я узнал, что меня все-таки схватят, я нарядился в лучшее. Но на них это впечатления не произвело. Неужели английские лорды так богаты?
Они носят шелка, ответил Хивел.
Да, знаю. Наши шелка. Весь шелк везут через Византий, ты знал?
Хивел мотнул головой.
Ты считаешь, моя одежда роскошна была, я хотел сказать?
Да, очень.
Обычное дело на улицах Города.
Константинова града? Византия?
Других городов в мире нет.
Там много колдунов?
Там есть все. Колдуны, купцы, жрецы короли приезжают в Город и говорят, что лучше быть нищими в Византии, чем королями в их странах
Птолемей рассказывал о Прекрасном граде, а Хивел слушал, сперва из вежливости, потом все с большим увлечением. Птолемей говорил о милях тройных стен, охраняемых воинами в доспехах кованого золота. Семижды семь ворот ведут в Город, но ни разу в него не входила вражеская армия. Целые войска гладиаторов сражаются в цирке, выстроенном по образцу римского, только куда больше.
Широкие улицы Византия сходятся на форумах с колоннами из порфира, золота и слоновой кости, проходят под арками, прославляющими величие Города и мудрость его строителей, вьются мимо базаров, где любые плоды земли и творения человеческих рук продаются за звонкую монету, признаваемую британцами и китайцами, славянами и африканцами, немцами, и португальцами, и данами и за которые все купцы мира везут товары к воротам и семи обнесенным стенами портам.
Вода в Город течет по каменным акведукам, нечистоты утекают из него по рукотворным туннелям. В Византии больше дворцов, чем в других городах храмов, больше храмов, чем в других городах дворцов. А в центре столицы высится величайшая из ее красот Пантеон Киклос София, Круг Мудрости.
Под его куполом поместился бы любой британский храм; он достигает до неба, до звезд. И внутри него тоже звезды тысячи золотых лампад, каждая горит во славу отдельного божества. Войти туда уже значит совершить поклонение богам.
Кто твой бог? почти шепотом спросил Хивел.
Тот же, кого чтили строители Киклоса Софии. Совершенство изгиба. Сочленение камней. Время, энергия и точность они суть истинные боги, хотя, признаю, для божбы другие сподручнее.
Мысли Хивела внезапно вернулись к тому, для чего он пришел.
Научи меня колдовству.
Птолемей вздохнул.
Меня везут в Эборак ваш Йорк, где есть пантеон, чтобы там убить. Быть может, в Йорке я буду перед смертью вспоминать Город.
Ты обещал научить меня.
Я обещал рассказать все, что знаю.
Хивел кивнул.
Колдовство разрушает, сказал Птолемей. Каждое заклятие, каждое колдовское действие еще чуточку разрушает творящего. Если у тебя сильная воля, разрушение идет немного медленнее но, так или иначе, им все заканчивается.
Птолемей умолк. Хивел ждал, внезапно испугавшись, что Птолемей произнесет слова, которые тот наконец и впрямь произнес:
Вот все, что я знаю.
Хивел задрожал. На сей раз ненавидеть было легко. Он поглядел на цепи. Птолемей плотно закрыл глаза, лицо его побелело.
Хивел ощутил рокочущую дрожь, не телесную, но ментальную. Он смотрел на цепи, опутавшие грудь Птолемея. Глазам стало жарко. Он повел руками, сжал пальцы.
Цепи зазвенели и натянулись, сдавливая колдуну грудь. На рубашке и платье, словно трещины, пролегли складки.
Хивел уставился на колдуна. Пальцы напряглись еще сильнее. И цепи Птолемея, которых он не касался, затянулись еще туже.
Птолемей повернул голову:
Если ты меня убьешь
Ему не хватило воздуха договорить.
Хивел расслабил пальцы. Цепи обвисли. Птолемей судорожно задышал.
У Хивела заболела голова. Руки и ноги ослабели, сердце колотилось, как от быстрого бега. Он попытался встать, однако ноги не слушали. Он понял, что сейчас Птолемей его убьет, и все равно попытался уползти на локтях и коленях, которые стали мягкими, будто воск.
«Я не причиню тебе вреда, ученик, раздался голос у него в голове. Силы к тебе вернутся. Это твой первый урок».