Зрители задают вопрос, насколько реальна опасность, которую представляет метеорит «Зодиак» для нашей планеты? с умным видом интересуется ведущий. Всем известно, что «Зодиак» приближается к Земле и считается самым крупным небесным телом, пролетающим возле нас за последнюю тысячу лет.
Системы расчета, которыми мы располагаем, позволяют совершенно точно определить траекторию полета метеорита и указывают, что от Земли он пролетит на абсолютно безопасной дистанции, вещает как по заученному профессор. Его путь будет проходить мимо Луны справа по отношению к Солнцу, и расстояние от траектории полета до спутника рассчитано нашими экспертами в 20 25 тысяч километров. Наши уважаемые телезрители и все граждане Земли поймут, что даже для космоса это большой запас. Таким образом, Луне тоже ничего не угрожает.
А если вдруг предположить, что метеорит столкнется с Землей или с Луной, не унимался американский телеведущий, явно косивший под Ларри Кинга. Какие могут быть последствия для всех нас?
Моделировать последствия в невероятной ситуации я бы поручил писателям-фантастам, с добродушной улыбкой отвечает чувак из NASA, давая понять, что предположенная вероятность исключена, и они там, в звездной организации, все контролируют. Все-таки замечу, что диаметр «Зодиака» составляет три тысячи метров, что почти в сто раз превышает знаменитый Тунгусский метеорит.
Пожелаем «Зодиаку» счастливого пути мимо нашей планеты, успокаивающе резюмирует ведущий, а сейчас.
Я отключаю внимание от дальнейшего содержания телепрограммы и подхожу к окну. Поднимаю взор на ночное небо, вбирая его силу и величие скрытых им тайн. Растущая Луна приветливо встречает меня, а я любуюсь ее яркой, такой же растущей красотой. Тебе ничего не угрожает, слышишь, милая? Так говорят в NASA, и так говорю тебе я, младший лейтенант Рудный. Не угрожает, пока я с тобой.
Но свети нам, пока мы спим. А если не спим, то ищем истину в темноте.
Спокойной ночи.
Общее количество погибших в Сырецком концентрационном лагере за годы
его существования оценивается в 25 тысяч человек. Сырецкий концлагерь был местом, где содержались обреченные на смерть.
Из книги Е.Евстафьевой «Бабий Яр: Человек, Власть, История».
ЛИНИЯ ЗАЩИТЫ
Просыпаюсь под хит «To The Moon and Back» от Savage Garden, закачанный себе еще вчера
в качестве мелодии будильника, с ощущением главного события дня. Я был бы счастлив, если бы
к нему добавилось сегодня и обнаружение Лены Соколовской, живой и невредимой, но тут уж как получится. Одно же должно обязательно произойти, и я к этому готовился последние полгода, а по-справедливому, последние пять лет.
Через два часа защита моей дипломной работы. Иваныч знает, что я не включусь в служебные дела раньше обеда, с пониманием отпустил меня и пожелал успешно отстреляться, Димка пообещал, что с телевидением договорится сам, чтобы я не волновался, а я стараюсь сейчас, когда остается совсем мало времени, сосредоточиться на материале. Попивая ароматный кофе (есть не хочется, кусок не идет в горло нервы), пролистываю страницы толстой папки. Я закончил «дипломку» еще два месяца назад, но ее содержание постоянно было со мной, создавая воображаемые картинки истории в моей голове.
И в эти минуты я просматриваю набранный текст, прокручивая сюжет великой трагедии моей родины. То, что навсегда останется кровавой полосой всемирной истории. Тема исследований глубины моря из человеческой крови и слез. Но я сознательно взялся именно за нее. Я не мог поступить иначе.
Сырецкий концентрационный лагерь. Трагедия Бабьего Яра в Великой Отечественной Войне. Как историк, я изучил отрезок событий 1942-1943 года в моем родном городе, происходивших вокруг этого знакового места, где фашисты уничтожили десятки тысяч людей. Там остались душа и тело моей прабабушки по материнской линии, Катерины Марковны. Ее забрали в лагерь фашисты в сорок втором, и оттуда она не вернулась. Именно ей я и посвятил свою дипломную работу.
Маленькую маму, твою бабушку, спрятали соседи. Ей пять годиков было, когда бабу Катю арестовали гестаповцы, рассказывала моя мама. Обвинили в помощи подполью и отправили в Бабий Яр, в лагерь. Так она там и пропала, навечно.
Хорошая тема, которая тянет даже на кандидатскую, заметил полгода назад Орест Михайлович Полумянный, доктор исторических наук и заведующий кафедрой новой истории, когда я представил ему тему диплома для предстоящей защиты. Просмотрев содержание, он одобрительно подрезюмировал.
За серьезный вопрос берешься, Рудный. Тема незаезженная и, на самом деле, недоисследованная, хотя и занимались ею разные специалисты. Попробуй. Я же, с твоего позволения, буду ее куратором.
И я попробовал. Сто двадцать шесть страниц вордовского текста, двести тридцать копий фотографий несчастных людей, которые связали навсегда свою судьбу с этим местом.
Местом, увековечившим смерть.
Я три месяца, перед тем, как уйти в оперативники, прорабатывал тему. Получив доступ к архивам, ознакомился с сотнями документов. Не ленился, разыскивая материалы, оставленные людьми, чудом выжившими в аду концлагеря и получившими новое рождение после побега или освобождения. Погрузился в чужие воспоминания, доверенные на бумаге потомкам, об ужасах, сотворенных с моими соотечественниками времен Второй Мировой. Покрывался потом, читая о жестоких деяниях оккупантов. Осмысливал поступки и ощущал волю к жизни тех, которых фашисты насильно затолкнули в очерченный круг смерти. Немногим удалось обратно перешагнуть черту этого проклятого круга. На их показаниях я и построил свое дипломное исследование.
И, конечно, хотел зацепиться за след судьбы прабабушки Кати, но тщетно. Ни в каких материалах не удалось отыскать упоминаний о ее участи. Поглощенная Злом жизнь молодой девушки, к счастью оставившей после себя жизнь своих потомков.
Когда я подошел к университетской аудитории, где через полчаса должны были начаться защиты студентов, то ощутил, как повеяло статусностью предстоящего испытания. Сегодня предстояло доказать, что мы достойны знать свою историю. И почетный диплом историка найдет его обладателей.
И меня, безусловно. В том, что защищусь, я не сомневался, но хотелось, чтобы комиссия по-особому оценила титаническую, как мне самому казалось, работу. Выделила ее из других. Да, я тщеславен и борз, да, я хочу быть первым во всем! Что там говорить, остальные ребята взяли темы полегче, накатать которые можно было, не отрываясь от компа. А между тем мандраж нагло закрался мне за шиворот и в коленные чашечки, и тихо нашептывал в мозгу: «Эй, чувак, ты сильно крут, да? Ну-ну».
Началось. Один за другим в аудиторию заходили и выходили сокурсники с удовлетворенными лицами. Наконец.
Рудный!
И я оказываюсь перед дипломной комиссией, почтенно, как совет старейшин, восседавших посреди комнаты. Воздух пах строгостью ее величества Истории, и я глазами очертил свое место на стуле перед командой ученых в костюмах. Кто же передо мной?
Во главе стола, как и полагается, Полумянный, затем два профессора один наш, другой из Академии наук, и еще некто, совершенно незнакомый мне ученый. Тоже из Академии?
Прошу вас, получаю я приглашение от своего куратора Ореста Михайловича начинать доклад.
Я собрался с духом, и тут ощутил прилив вдохновения, такой нужный в эти минуты. Месяцы, потраченные на дипломный проект, впечатления от мысленного нахождения с узниками концлагеря, переживания за их судьбы все это вместе дало мыслям уверенный толчок.
Оглашаю тему исследования, в которой звучит концлагерь Бабьего Яра, и читаю на лицах комиссии одобрительную оценку. Им это интересно, понимаю я. Готовлюсь начать доклад по сути, только открываю рот, как слышу голос с самого края стола напротив.
«Роль человеческого самопожертвования как сила выживания узников Сырецкого концентрационного лагеря» так полностью звучит ваша тема, проговаривает твердый, медленный голос с нерусским акцентом. Его обладатель, неизвестный мне член комиссии, уставился на меня внимательным изучающим взглядом из-под стекла очков. Я ответно обращаю внимание на него.
Темно-коричневый костюм недешевого кроя, строгий галстук, и такие же строгие глаза, оценивающе-пытливые, будто смотрят сквозь меня и весь мир. Аккуратная бородка придавала этому ученому интеллигентный вид, сочетавшийся с крепким спортивным телосложением. Лет под сорок, похож на уверенного, преуспевшего в жизни мужчину. Иностранец, точно.
Совершенно верно, подтверждаю кивком я процитированное им.
Так вот, продолжает на ломанном русском вопрос иностранец. Странное название для научной работы. Я так понимаю, что вы исследовали историю концлагеря Бабьего Яра. Это трагедия, оставленная нам предками для детального изучения. Но история должна изучать факты. А у вас название звучит как идеология.
Он с ходу меня упрекает в формулировке названия, пытаюсь сообразить? Хорошо знает русский, этот иностранный тип, отмечаю я. Несмотря на акцент, будто всю жизнь на нем говорил. И чего он пристал?
Почему как идеология? сразу упираюсь я ответным вопросом, а выражение лица Ореста подает мне сигнал, что «брось возражать, лучше объясни, не выпендривайся».
И Полумянный, как палочка-выручалочка, вмешивается сам.
Саша, это господин Эрлих Розенкранц, магистр истории из Мюнхенского университета, вежливо представляет иностранного гостя мой научный руководитель. Наш коллега из Мюнхена изучает Великую Отечественную войну и сейчас приехал сюда, потому что как раз занимается научным исследованием по немецкой оккупации территории Украины. Господина Розенкранца заинтересовал твой дипломный проект, и он был приглашен в комиссию по защите.
Да, я узнал о теме работы, и захотел ознакомиться с ней подробней, подтвердил немец, а я уловил в его взоре огонек любопытства.
Саша, объясни, пожалуйста, уважаемой комиссии и господину Розенкранцу, что конкретно являлось объектом исследования в проекте, переводит в конструктивное русло начало доклада Полумянный.
Конечно, любезно отвечаю я, давая себе установку успокоиться. Объектом исследований дипломного проекта являлись именно факты.
Вся изученная мною картина событий в Сырецком концлагере выстроилась перед глазами, будто я перенесся туда по линии времени. Ощущаю, как быстрей застучало сердце в догонку к лившимся потоком словам.
.Факты человеческой помощи, которую заключенные концлагеря оказывали друг другу. Факты, когда они погибали из-за стремления спасти ближнего. Факты, когда они готовились к смерти, но влюблялись в последние дни своей жизни.
Чувствую, как завожусь, объясняя магистру смысл своего исследования.
Очень хорошо, одобрительно отзывается на презентацию проекта немец. Замечу, что вы проделали большую работу, указывает он жестом на дипломную папку. Но в чем ее роль? Сформулируйте, пожалуйста, ее значение для истории.
Розенкранц будто готовил вопросы заранее, так четко и настойчиво они у него звучат.
Мне остается лишь дать ответ. Тот, который был тоже готов заранее, и который я давал себе сам. Только не думал, что мне придется его озвучивать здесь. Совершенно не ожидал. Я замялся, но на секунду, не больше. Или даже на миг.
Я попытался на примерах поведения узников концлагеря доказать, что личность, оказавшись в смертельной ситуации, включает только лучшие человеческие качества, твердо произнес я. И добавляю. Способность противостоять злу, создавая добро.
Человек может включать и худшие качества в смертельной ситуации, с легкой усмешкой возразил Розенкранц. Он может предать или струсить.
Немец что, хочет меня засыпать на защите? Но я выдержу свою линию защиты, дружище, мысленно обращаюсь к нему, а вслух говорю другое.
Сильный человек никогда не поддастся худшим качествам, спокойно парирую я. Моя работа о сильных людях, господин Розенкранц, и в этом ее значение для истории. Ее, историю, делают именно сильные.
А слабые? Куда деваются они? с холодным скептицизмом уточняет немец. Замечаю удивление членов комиссии нашему внезапному диалогу, и вот мой ответ.
Слабых история быстро забывает.
Мне вдруг становится легко на душе, нервы окончательно успокаиваются, а состояние наполняет ощущение собственной правоты. Ученый из Мюнхена молчит, и я обращаюсь ко всем присутствующим.
Уважаемая комиссия, готов отвечать на все остальные вопросы.
Я получаю их один за другим, и даю ответы уверенно и со ссылкой на конкретные источники фактов. Про то, как родственники узников подбирались к стенам концлагеря, невзирая на строгие запреты охраны, чтобы передать немного еды. И как они гибли от пуль бдительных и бездушных охранников, перебрасывая буханку хлеба через колючую проволоку. Про то, как некоторые делились с больными своим скудным пайком. Как одни, отвлекая внимание фашистов, прикрывали своим телом попытки побега других. О жертвах, на которые приходилось идти, оказавшимся в пекле Бабьего Яра.
Позвольте вопрос, вдруг отозвался немецкий магистр. У вас с материалах упоминается девушка по имени Мария. Вы описываете факты, когда она без медикаментов и каких-либо медицинских средств лечила умирающих.
Совершенно верно, господин магистр, подтверждаю я. У меня есть основания утверждать, что заключенная Мария, фамилия которой осталась неизвестной, обладала целительским даром. Иначе она не могла бы оказать реальную помощь.
Меня интересует, повторяет вопрос немец, из каких источников вы взяли о ней информацию?
Я опирался на показания узников, спасшихся в результате побега из лагеря в марте сорок третьего. Их я обнаружил в материалах архива НКВД СССР по делу Бабьего Яра, куда мне был предоставлен доступ по запросу университета. Копии допросов есть в исследованиях.
Если можно, подробней, попросил Розенкранц.
Две девушки упоминали о Марии и о ее даре, когда она одними руками снимала боль и восстанавливала силы тем, кто в этом нуждался. Также подтверждение о данной заключенной я обнаружил и в допросе охранника лагеря, арестованного следователями специальной комиссии.
А кто спасся в том побеге? Есть их фамилии? живо интересуется Розенкранц. Предполагаю, что его текущая научная работа каким-то образом пересекается с моей дипломной, иначе не объяснить подобный интерес. Ладно, интересно получай.
Тогда удалось убежать трем девушкам и двум парням. Фамилии беглянок и фотографии двух из них есть в материалах работы. На странице восемьдесят пять.
Розенкранц быстро находит нужную страницу. Там текст и пять фотографий две женских и три мужских.
Показания вот этих девушек? уточняет немец. Я раскрываю материалы диплома и тоже в свою очередь смотрю на фото.
Одно из них производит на меня впечатление, и я завороженно прикипаю к нему глазами, словно вижу в первый раз. Потеет под мышками. Как я его не запомнил? Ведь сканировал, когда готовил текстовую часть.
Теперь я узнал его.
Фото из альбома семьи Соколовской. Девушка, похожая на Лену. В тексте работы оно черно-белое, вот почему я не идентифицировал его в альбоме Любовь Ивановны. Читаю внизу под снимком то, что Розенкранц на секунды раньше меня произносит вслух.