Ты Ты использовал все задания, чтобы меня изучить?! негодовал истинный Ян, Да ты исчадье ада! Отзываю тебя! Возвращайся обратно! велел он, оглядываясь вокруг в поисках каких-нибудь колдовских инструментов.
Зря стараешься, это так не работает, отвечал тот, чавкая излюбленным лакомством, Просто ты слишком плохо проходил основы ритуалов в школе и совсем не читал ту книгу, чью страницу посмел украсть. А ещё к тому же явно не понимал, с какой силой собираешься столкнуться, делая ритуалы некромантов. Это ничего, это не страшно, заверял демон своим низким рокочущим голосом, У тебя теперь целая вечность впереди. Я тоже когда-то был обманут, гнил в забвении, изменился и внутренне, и внешне за несчётные века Может, тебе повезёт, и какой-нибудь нерадивый самоуверенный чародей тоже однажды тебя призовёт, рассмеялся он, Всегда ведь должна оставаться хоть какая-то надежда на лучшее. Звёзды всем светят одинаково, и ангелам, и демонам.
Вендиго
На севере дальнем, где ветер свистит,
Деревьями мрачными, что шелестит,
Средь гор и пещер позабыта тропа,
Никто уж столетья не ходит туда.
Устал там народ от извечных потерь,
Мол, в снежных горах есть неведомый зверь.
Горячие очи и нравы жестки,
Непрошенных он раздирал на куски.
Прозвали «Вендиго», «Итаквой» зовут,
Но только людской род забыл туда путь.
С трепещущим сердцем о нём говорят,
Что дикие нравы в том звере царят.
С трудом вспоминают все те, кто видал,
Двуногое иль, как кентавр, ступал.
Дрожат и трясутся, не могут уснуть,
Твердят о создании ростом с сосну.
Клянутся, что видели сквозь снегопад,
Копыта, дробившие в грязь черепа.
Косматое нечто в лохматой шерсти,
С зубами, чтоб мясо сдирать до кости.
С мордою волчьей стоит часовым,
С рогами оленя и рылом свиным.
Старинный народ его Богом считал,
Кровавые жертвы к горам поднимал.
Жестокую дань регулярно платил,
Чтоб древнее чудище их защитил.
Но шли поколенья, сменялись века,
Обрядная память уж очень зыбка.
Давно позабыты легенды в горах,
Что людям сообщали о Древних Богах.
Помнят лишь тучи, что ночи мрачней,
Шёпот деревьев да горный ручей.
Снежные шапки шпилей вершин,
В свете Луны пишут образ картин.
За мясом отважно, кто к скалам полез,
Средь диких лесов так навеки исчез.
Охотников мало в округе теперь,
Их всех погубил сей таинственный зверь.
Не веря в те сказки, народ уходил,
Но, видимо, чудище там пробудил.
Ни выстрелов звука, никто не кричит,
Лишь чавканье воющей твари в ночи.
Мы все трепетали под полной Луной,
Когда раздавался неведомый вой.
Никто не вернулся, с тех пор там царит,
Лишь хруст черепов под мощью копыт
Ыр
Когда мир действительно треснул, и инфернальные легионы всепожирающего безобразного хаоса ринулись из разлома на беззащитные людские земли, ни одна могучая держава не протянула в обороне и двух лет. Демонам понадобилось всего 666 дней, чтобы захватить планету по всем её уголкам и континентам от ледников Антарктиды до северных областей Евразии, окутанных вуалью безмятежной полярной ночи.
Не стало больше ни стран, ни народов. Не стало даже общин выживших и аванпостов сопротивления. Подземные норы змеящихся пещер, могучие горные пики, казавшиеся непроходимыми дикие джунгли, глубины океанической бездны ничто больше не служило безопасным убежищем для оставшихся в живых. Легионы уродливых, не поддающихся логике и описанию, созданий выжигали города, насмехались над военной мощью человечества, уничтожали памятники архитектуры, извращали их и возводили свои.
Умершие становились пищей, в которой демоны отнюдь не нуждались, но пожирали несчастные тела, потому что могли. Впитывали в себя людские души, запирая их, жаждущих освобождения, в личном аду собственных туловищ. Горстки выживших обратились рабами, скотом, выращиваемым ради истязаний и жертвоприношений. Окружающий мир был пронизан смрадным вулканическим пеплом из глубин иных измерений, стал окутан мрачнейшими плотными крыльями непроглядной тьмы, средь которой уже не было видно привычных созвездий и небесных светил. Лишь смрадные реки нечистот разливались по осквернённым и проклятым землям.
Иногда бесформенные, ликующие своими многочисленными пастями существа позволяли клубам морока рассеяться, но лишь для того, чтобы мир узрел необходимый для каких-то их обрядов зловещий кровавый закат или мерзкий свет алой луны, освещавших теперь костлявые склепы древесных рощ, облепленных инородными чёрными вьюнами и безжалостной плесенью агатовых грибов.
Возведённые храмы походили на искривлённые кольчатые рога, полыхающие святилища представляли собой нечто среднее между пирамидой, вулканом и ульем, а циклопические, напоминавшие круги ада, города были преисполнены архитектурным нагромождением вытесанных монолитов, лишённых грации и внятной геометрии своих форм, расплываясь в ожившие полотна Пикассо, Брака, Врубеля, нашедшие своё воплощение в странном зодчестве неведомых человечеству потусторонних сил.
Демоны всех сортов и видов расхаживали по изменявшейся почве, сея гниль и тлен вокруг себя, обращая большинство зверей в безобразное месиво, полуживое-полумёртвое, расхаживающее в путах инфернального яда, сдавившего и трансформирующего всё их естество. Многоглавые волки, разъярённые хищные быки, невероятные гибриды-химеры заполонили собой освободившиеся после катастрофы территории, охотясь друг на друга для потехи завоевателей.
Лурест, окружённый живой терновой растительностью город на месте, где когда-то располагалось древнее государство Элам, где-то когда-то царственно раскидывала свои крылья величественная Персия, теперь походил на запутанный лабиринт, чьи окраины были погребены под неумолкаемыми стонами страдальцев и ехидными воплями демонов, а ближе к центральному жертвенному алтарю содержались клетки, в которых на убой откармливали людей, а иногда выращивали даже для каких-то иных целей.
К сожалению для демонов и к счастью для пленённых людей, вторгнувшиеся твари не могли обратить в яд и мрак всё вокруг, иначе бы рабов стало нечем кормить и все их планы на извечные развлечения над человеческой расой просто растаяли бы, как надежды у тех на спасение. Подземные колодцы ещё сохраняли свою чистоту, оставшись пригодными для питья. Ряд растений, особенно корнеплоды, приживались даже в измененной уродством реальности, а некоторые фруктовые деревья типа гранатов, яблонь и смоквы продолжали плодоносить именно за счёт грунтовых вод.
Полукруг из кубических каменных монолитов, асимметричных, отличных друг от друга своей непохожестью и уникальностью, с персональными своими выемками и выпячивающимися наростами, не содержали внутри себя ни мебели, ни окон, лишь настил из старой травы, иногда «паутину» скривившихся балок от стены к стене, да плотную решётку на входной щели, которую не под силу было поднять ни одному даже самому крепкому пленнику.
Сквозь истоптанный дьявольскими копытами полумесяц дороги, две решётки здесь волей судьбы стояли напротив друг друга, что было редкостью для хаотичного и беспорядочного размещения адских построек. Так уж случилось, что пленники могли наблюдать каждый за своим соседом, а не жить во тьме бесконечного ожидания собственного конца.
Они бы хотели общаться, но людские языки всех форм и наречий были утрачены в веках под гнётом неистовых демонов. Культура развалилась окончательно, не стало понятий семьи и даже дружбы, однако эти двое, переглядываясь, с юных лет оказавшись здесь, научились привлекать внимание друг друга звуками и пытаться переговариваться жестами.
Крепкие мужские руки легли на металлические прутья горизонтально, слегка те потрясли, вызывая характерный грохот, потому как их обладатель соскучился по своему соседу. Высокий, чуть сгорбленный, обладавший крупным носом и густой неухоженной бородой, Ыр, как он сам себя называл, смотрел в мглу решётки напротив исподлобья копны своих тёмных, как смоль, волос.
У! взор жёлтых глаз появился напротив, и морщинистые пальцы схватились за торчащие ввысь каменного прохода балки своего перекрёстного заграждения.
Такой же заросший, с густыми усами ржавого рыжеватого оттенка, мужчина с заспанным видом смотрел на пленника через дорогу. Звук, изданный им, в первую очередь означал любопытство и выражал, мол, чего тому от него надо и зачем это вдруг Ыр сейчас его позвал. Себя он именовал Агыл, из всех произнесённых за свою жизнь слов это нравилось ему, как нельзя больше, хотя своё значение звуки в порабощённом мире демонов давно пропали. Вытянутое лицо, ярко выраженные налитые скулы, прямой нос с таким же толстым, как они, кончиком, широко расставленные щели ноздрей, от которых шли глубокие дуги-борозды, терявшиеся среди невероятно густых усов, плавно преливавшихся в длинную бороду.
Меж собой их потусторонние хозяева, проходившие мимо, переговаривались на неведомом для человеческого уха языке, однако за времена своего заточения в преисподней демоны успели освоить и все людские, ведь те неустанно использовали их силы в своей деятельности и культуре. Одних, как Баала или Нахему, почитали, как божество, приносили жертвы, просили о помощи, других типа Велфора и Фораса призывали и заклинали помогать, буквально вынуждая и заставляя исполнять людские прихоти. Кого-то изгоняли из сладостно охваченных их властью тел одержимых, кого-то из облюбованных мест и даже вещей, в которых те поселились. Гонения, ненависть, попытки управлять, проклинать и заклясть гнёт людей, считавших, что они выше демонов, только злили соседей иного измерения, а теперь род человеческий пал со всеми своими технологиями и оружием, деградировал на первобытную ступень, развиваться далее из которой мешал сам устроенный инфернальными владыками нынешний строй. Мир ада выпустил своё воинство, а те обрели смертную плоть ради существования в материальном мире.
Сегодня задерживали с кормёжкой, потому тёмно-каштановые глаза Ыра поглядывали вправо, откуда чаще всего мимо них могли разгуливать козлоногие жители города. Кормили людей чаще мясом, причём, вероятнее всего, принуждали к каннибализму, ведь чем-чем, а скотоводством их владыки уж точно не занимались. Иногда, правда, в клетки забрасывали рыбу или ощипанную птицу, каким-то образом пойманных во время разных забав и никак больше не пригодившихся рогатым инфернальным отродьям. Бывало, перепадало фруктами типа яблок или какой-нибудь сиреневой капустой, вызывавшей своим видом у пленников немало опасений, съедобна ли та вообще.
Под левым глазом Ыра зияли две красно-розовые полосы специальная метка, ещё в младенчестве насекаемая на коже тех, кого оставляли не оскоплённым для особенных целей. Пристыживающая набедренная повязка была единственной одеждой на рослом теле. Крепкий торс своим рельефом напротив косо и небрежно спаянных прутьев напоминал о некогда царившей в этом мире красоте симметрии, культуре тела и здорового образа жизни. Теперь же, те, кого кормили для жертвенников или истязаний, разбухали и заплывали жиром, немногих держали вот так, как его. С дозированным кормом, карикатурными балками внутри темницы, развлекавших и позволявших не налёживать бока, а висеть, залезать, карабкаться и поддерживать себя в форме, так как особо больше внутри темницы делать было нечего.
Сосед напротив под ржавой копной немытых волос своей чёлки тоже имел и такую метку на левой скуле, и повязку из шкур под лохматым пупком. Его забавляло, каким выдумщиком был тот, что через дорогу. Не сидел без дела, а постоянно как-нибудь его развлекал.
Агрх! рявкнул Ыр, опустившись пониже и выводя пальцем на песке линию.
Она не несла никакого смысла, будучи просто прямой. Как и язык, как и речь, письменность давным-давно исчезла из человеческого обихода выживших пленников. Не было даже иероглифов, однако даже деградировавший до примитивной простоты мозг имел хоть какое-то воображение и мог оперировать различными доступными понятиями.
Прямая горизонтальная линия могла означать дорогу, а могла палку, а иногда даже реку или змею, хотя те чаще обозначали чем-то извилистым, впрочем, и тропы в циклопических городах представляли собой спирали окружностей, а ещё такая могла служить указывающей направление стрелкой или же быть просто начерченной на песке линией.
Сделав из указательного и среднего пальцев, давно позабывших эти свои названия, расходящуюся галочку, Ыр перевернул кисть ногтями вниз и сделал движения, подобные прямоходящим ступающим ногам человека, «пройдясь» вдоль начерченной линии.
Хо-хо! журчащим басом заливался его рыжеватый сосед, падая на спину от смеха и хватаясь за свой худощавый живот.
Так они и общались. Придумали собственный язык жестов, в которых не было букв или слогов, а существовали разнообразные понятия из окружающей действительности. Так, тот же символ из галочки двумя пальцами, но задранный вверх, мог означать напрямую рога, а в контексте определённый вид демонов с парой увесистых торчащих из головы отростков. Вся ладонь, скрюченная перебирающими пальцами вниз, могла означать паука или инфернальные отродья такого строения своих кривых многочисленных лапок.
Но больше всего этих двоих занимала игра. Если в зону, доступную для их рук, заносило какой-нибудь камушек, они могли перебрасывать его из руки в руки. Причём, забава эта быстро получила вариации. В одной разновидности, камень нужно было толкать пальцами или броском ладони строго по земле, не поднимая в воздух, и он обязан был угодить в одну из щелей решётки напротив. В другой, они кидали его как раз, не касаясь тропы, из рук в руки, вытягивая те между прутьями и поднимая всё выше и выше, словно уровень сложности исполнения.
Иногда подручные предметы типа веточек или камней не требовались вовсе. Ыр и Агыл пальцами чертили простенькое подобие решётки, воплощение которой итак всегда было перед глазами, а потом в образовавшихся квадратах один из них ставил перекрестие, а другой рисовал точку, нередко для заметности, чтобы пространство не казалось пустым, обводя ту или выводя подушечкой пальца в заполненный круг.
Агыл любил эту игру, хотя чаще проигрывал. Процесс был для него куда важней результата, тем более, что придумал эти развлечения всё равно его сосед. Ыр от скуки находил себя в таком творчестве. Пальцы его научились изображать настоящие представления уличного театра из двух персонажей. А если сюжет истории позволял одному из них погибнуть или скрыться, то могли даже появляться новые, изображаемые той же рукой.
Но иногда для изображения каких-то существ требовалось и сразу обе кисти. Так, например, пролетавшие над ними в алых и чёрных небесах демонические остроклювые птицы с перепончатыми крыльями, напоминавшие древнейших доисторических ящеров, в их общении формировались сразу из двух ладоней, имитирующих крылья, чтобы дать соседу понять, кого именно Ыр имеет в виду.
Багряными днями и холодными чёрными ночами они, от скуки, пытались так вести беседу, развивали собственный способ, который бы обогащался куда сильнее всякими знаниями о мире, если бы у них были прогулки или хотя представление о том, где они находятся. Но выращенные в каменных блоках, в выдолбленных невесть кем и зачем монолитах, люди новых поколений едва ли вообще имели представление о мире вокруг. Никакие родители их не воспитывали, не рассказывали о том, что же здесь происходит и что когда-то было до. Эти знания оказались давно потерянными в ветхих коридорах времени.