Друзья! Наступил новый год! Мы встречаем его вместе, значит, и работать в этом году будем вместе, как и раньше. Вместе мы сделаем так, чтобы наша замечательная компания «Витлор» расширялась и расширялась, чтобы мы открывали новые предприятия, чтобы работали и процветали старые! От этого зависит и наше благосостояние, и нормальная жизнь тех, кто работает на наших предприятиях! Давайте выпьем за нас всех, витлоровцев, за наших жён, мужей, детей, здоровья нам всем и денег побольше! С Новым годом! Ура!
Вокруг кричали «Ура!», «С Новым годом!», чокались, обнимались, стреляли из хлопушек, по залу летели блестящие разноцветные конфетти и серпантин. Вновь заиграла музыка, а ведущие с микрофонами пошли по залу, чтобы все желающие могли поздравить друг друга. Лерка жестом показала Сергею, что выйдет покурить. Он кивнул и погладил её по руке.
В холле было тихо и прохладно, в креслах никто не сидел, все пили, ели и танцевали. Лерка уселась подальше от зала, кресло было мягким и удобным, не досаждала музыка, хотелось посидеть здесь подольше. В холл вышел Володя и направился в её сторону. Лерка напряглась, ох, не избежать сегодня какого-нибудь конфликта Она смотрела, как он идёт к ней, держа в руках два бокала, слегка расслабленно, но очень уверенно, смотрит на неё как обычно, насмешливо и непонятно. В дверях стояла, глядя ему в спину, Инна. Полоснула Лерку ненавидящим взглядом, развернулась и пропала из вида. Лера смотрела, как он идёт, и понимала в сотый, тысячный раз, что, несмотря ни на что замужество, рождение дочери, четыре года, прожитые в относительном покое, она готова прямо сейчас встать и пойти за ним. Нет, нет! Нельзя! Она не имеет на это права! Это предательство и Сергея, и Лизы. О себе она думала в последнюю очередь. Или всё-таки в первую? Все эти четыре года она опять, как почти двадцать лет назад, по кусочкам собирала себя, свою лежащую в руинах жизнь, чтобы можно было сказать хотя бы самой себе у меня всё в порядке, я живу и я счастлива. Если сейчас она сделает то, чего ей хочется больше всего на свете, все её многолетние усилия опять полетят в тартарары
Он опустился в соседнее кресло, подал ей бокал, она приняла, глядя на него в упор. Светло-серый костюм оттеняла синяя сорочка, такая же синяя, как глаза под чёрными густыми бровями. Он тряхнул головой, откидывая назад чёлку, падающую на лоб.
С Новым годом, Лерка!
С Новым годом, Володя, отпила глоток, с новым счастьем, хотя, какое там новое, старое девать некуда.
Ну, да, так-то оно так, он помолчал. Лерка, ты такая сегодня прямо королева!
Ух, как я давно от тебя этого не слышала. Погоди, сколько восемнадцать лет? Нет, девятнадцать. Представляешь, девятнадцать! Девятнадцать лет назад ты меня называл королевой, хотя, какой я тогда королевой была Она отпила глоток шампанского.
А я ещё тогда тебе говорил, что ты себе цены не знаешь, но ты же мне не верила.
Не верила. Нет, не так. Боялась верить, так, наверное, правильнее будет сказать.
Она вспомнила тяжёлое, свинцовое безвременье, в которое тогда погрузилась. Время просто стояло на месте, и для того, чтобы прожить хотя бы один день, надо было прилагать неимоверные физические усилия, сдвигая эту глыбу. А сдвинуть её было практически невозможно боль занимала весь мир вокруг, она была такой сильной, физически ощутимой. Потом эта боль стала, нет, не меньше, она просто начала уходить внутрь, поселилась где-то в районе диафрагмы, с тех пор и жила там И когда эта глыба чуть-чуть дрогнула, а стрелки часов вдруг сдвинулись и пошли, она поняла, что жизнь всё-таки продолжается, пусть и с постоянно саднящей болевой точкой. Это был её личный, персональный конец света, который она пережила и продолжила существование совсем в другом мире. Лет через пять, когда ей показалось, что она справилась, научившись искусно притворяться улыбаться, работать и даже иногда не думать о нём, коллега из Биробиджана на курсах повышения квалификации в Москве, вдруг спросила во время дружеской вечеринки: «Лера, а откуда столько боли в глазах?» Лерка попыталась свести всё к шутке, мол, так, задумалась И поняла, что нужно ещё внимательнее следить за собой, за мыслями, чувствами и даже выражением глаз.
Сейчас она чувствовала необыкновенную лёгкость, словно выпитое шампанское, пузырясь, слегка приподнимает её и над креслом, и над разговором, и даже безумные винтовые лестницы уже не казались закручивающейся энергетической воронкой. Всё вокруг выглядело простым и понятным, прямолинейным, как острые носы её серебристых туфель. Ей почему-то стало весело.
Ты так улыбаешься, как будто что-то важное поняла, глаза аж искрятся
Я, Володя, кажется, вообще всё понимаю теперь и про нас с тобой, и про всех остальных Не знаю, может, я сильно ошибаюсь, шампанское обманывает, но смотрю вот вокруг, и как-то ясно все события представляются
Лерка, Лерка
Какая ты дурочка, да?
Нет, совсем нет
Скажи ещё раз Лер-р-рка, мне так нравится!
Он произнёс, раскатывая букву «р»:
Лер-р-рка
Он протянул руку и прикоснулся к её щеке, как когда-то давно
В дверях зала мелькнула и опять исчезла Инна.
Мы с тобой уже долго тут сидим, Володя, наверное, это становится неприличным. Но так не хочется туда, в зал, возвращаться.
Ты иди, не расстраивай мужа.
Лерка коротко взглянула на него, поднялась из кресла. Навстречу ей из зала быстро шёл Сергей. Выражение его лица не сулило ничего хорошего. За ним почти бегом спешил Андрей Ядрихинский, очень озабоченный и сосредоточенный. Володя поднялся тоже, прикурил новую сигарету, выдохнул дым и проследил за ним глазами. Лерка стояла и ждала, когда подойдёт Елисеев. Он остановился рядом с ними, с трудом переводя дыхание, и с ненавистью посмотрел на Володю.
Лера, иди в зал, пожалуйста.
Она молчала, не двигаясь с места. Ей было даже забавно наблюдать, как эти мужчины, практически одного роста и телосложения, не маленькие, кстати сказать, стоят друг против друга. Между ними словно сверкали молнии, и вихрилось пространство. Ни один из них не отводил взгляда, не произносил ни слова. Она отступила на шаг назад, но не уходила, понимая, что, пока она здесь, ничего не произойдёт. К ней сзади подошёл Ядрихинский, громким шёпотом произнёс, пытаясь быть ироничным:
Ты страшная женщина, Валерия Евгеньевна!
Она обернулась. Андрей Николаевич выглядел довольным, что показалось ей очень странным, никаких предпосылок для этого не наблюдалось.
Таких двух бойцов из строя вывела, можно сказать, обеих рук лишила и правой, и левой. А им ведь вместе работать. Надо их теперь как-то в сознание приводить. Может, поможешь?
Лерка покачала головой. Своей вины она не чувствовала, мужчины любят заигрываться в эти, на её взгляд, глупые мужские игры. А ей уже надоело ощущать себя женщиной на корабле и балансировать на качающейся палубе терпящего бедствие судёнышка. Она развернулась и пошла в сторону гардероба, получила шубу, оделась и вышла в морозную ночь. А эта троица, казалось, даже не заметила её ухода. Город праздновал, повсюду взрывались фейерверки, окрашивая небо в причудливые цвета звёздами, огненными шарами и брызгами.
До дома было не очень далеко, она пошла пешком, с удовольствием вдыхая холодный воздух и улыбаясь каким-то лёгким, совсем не оформленным мыслям. Вдруг пошёл крупными хлопьями снег, в безветрии он падал отвесно, таял на лице. Лерка остановилась, вытянула руку, снежинки ложились на ладонь, поблёскивали в последний раз и таяли, оставляя после себя крохотную капельку. Она с удивлением поняла, что в голове зазвучала песня, чего давным-давно не было:
Мама, я опять вернулась к городу на побережье.Мама, я забыла гордость, но я узнала, что такое нежностьЕй вдруг очень захотелось запеть прямо в голос в этой тишине под тихо падающим снегом.
Мама, я так одинока, а вокруг меня люди, люди,Мама, у меня сердце не бьётся, мама, что со мною будет?Снег на моей голове, снег первый раз в моём городеСнег, он метёт и метётЗаметёт ли моё сердце, заживёт ли, оживёт лиБыло так странно её голос звучал немного глуховато, словно тонул в хлопьях снега.
Из-за угла вывернула с песнями и криками развесёлая компания. Они завопили ей с другой стороны улицы:
Девушка, с Новым годом! Пойдёмте с нами, а то замёрзнете!
Лерка помахала им рукой и быстро пошла дальше по направлению к дому. В квартире стояла тишина, Лерка на цыпочках подошла к Лизиной комнате и заглянула внутрь. Тускло светился в углу ночник, Лиза сладко спала в своей кроватке, Анна Фёдоровна посапывала на диване. Плотно прикрыв дверь, она переоделась, плеснула в бокал коньяку и вышла на лоджию. Город всё ещё светился огнями, над домами взлетали фейерверки, люди праздновали, веселились, наблюдать это было приятно, общее веселье завораживало, включало в свой круг. Она постояла немного, глядя на праздничный светящийся город и, вернувшись на кухню, включила телевизор, убавив звук, чтобы не разбудить дочку и Анну Фёдоровну.
Когда открылась входная дверь, она уже не услышала. Сергей разделся, повесил куртку на вешалку и пошёл на звук телевизора. На кухонном столе стоял пустой бокал, он повертел его в руках, понюхал и поставил обратно. На диване перед телевизором, накрывшись пледом, спала Лерка, поджав ноги и обхватив руками подушку. Он присел перед ней на корточки и подул на волосы. Она недовольно нахмурилась во сне, открыла глаза, медленно сфокусировала взгляд и спросила:
А который час? Ты давно пришёл?
Пять. Только что. А ты как ушла? Я даже не заметил, глядь, а тебя нигде нет.
Она села, сдвинув плед, немного хриплым со сна голосом сказала:
Конечно, где там меня было заметить, такая битва титанов завязалась, от вас прикуривать можно было, такие страсти бушевали. Вы уж как-то поспокойнее разбирайтесь, что ли. С вами рядом находиться было страшно, не то, чтобы вникать в суть ваших претензий друг к другу.
Да ладно, так уж и страшно. Но ты тоже хороша!
Ой, никто и не спорит. Я, конечно, больше всех виновата.
Виновата, даже не говори ничего. Зачем ты с ним столько времени там сидела? Курят, шампанское пьют, беседуют Я долго терпел, но эта дурочка Инна вся избегалась туда-сюда, плакать давай, к Ядрихинскому прибежала жаловаться. Тут уж никто не выдержал. Лера, я в «Витлоре» не последний человек, хоть и не первый. Пока. Про тебя там тоже многие знают и про Вовчика. Чего ты из меня дурака-то делаешь? Кое-кто уже ухмыляться начал и всякую фигню друг другу нашёптывать.
Лерка отвернулась, спустила ноги на пол. Да, пожалуй, сказать тут нечего.
Хорошо, виновата, так виновата. Но ты же всё купировал, как я понимаю, поэтому так долго там оставался.
Лера, а что мне оставалось делать? Ты ушла по-английски, никто заметить не успел. Андрюха Илонку услал за другой стол, мы втроём сидели и разговаривали. Работать-то надо. Вот я к тебе и вернулся пьяный-пьяный. Всё, вставай, накрывай стол, будем продолжать праздновать!
Он сгрёб её в охапку и поставил на пол.
Серёжа, ну, что ты меня как неодушевлённый предмет таскаешь.
Ещё какой одушевлённый! Лер, ну давай, хочу с тобой новый год, наконец, встретить.
Да вроде, встретили уже.
Лера, что ты как старая бабка ворчишь? Надо было не спать, а сидеть и ждать мужа за накрытым столом.
«Конечно, сидеть и ждать за накрытым столом, пока вы там судьбы решаете. И мою в том числе», сварливо думала Лерка, направляясь к холодильнику.
Глава четвёртая
Северореченск
Лерка сидела за столом в своём кабинете и крутила в руках авторучку. Перед ней лежали гранки только что вычитанного завтрашнего номера. Оставалось только поставить подпись и отправить их в типографию. Номер ей не нравился абсолютно. Какая-то дичь инициированные сверху национальные проекты надо было освещать на местном материале. Особенно пикантно смотрелось освещение нацпроекта «Доступное жильё» в старом северном городе, почти полностью застроенном деревянными домами пятидесятых-шестидесятых годов прошлого века, а то и бараками времён сталинских строек. Дома эти медленно, но верно ветшали, приходили в негодность, их съедал грибок, разрушали болотистые почвы, фундаменты уходили в вечную мерзлоту. Капитального жилья строилось мало, таких домов в городе можно на пальцах одной руки пересчитать, денег в бюджете на это почти не было. Такая же история наблюдалась и с остальными проектами «Образование», «Здравоохранение», «Развитие агропромышленного комплекса». Финансирования не было никакого, одна трескотня, и в газете все материалы об этом были легковесными, без конкретики, да ещё и не очень хорошо написанными. Подписывать номер в таком виде не хотелось совсем. У неё оставалось всего полчаса до его сдачи, и Лерка хорошо понимала, что переделать уже ничего нельзя, но оттягивала и оттягивала момент подписания. Она смотрела в окно на заснеженную и покрытую льдом огромную реку. Над ней уже бледнел и догорал красный февральский закат. Завтра снова будет серый ветреный день, опять порывами будет носить по улицам города сухие снеговые заряды, усиливая нарастающую с каждым днём тоску по приближающейся где-то, но не здесь, весне
Они уже почти месяц снова жили здесь, в Северореченске, в служебной квартире, выделенной несколько лет назад Елисееву администрацией региона. В Леркиной однокомнатной квартире всё ещё жила Свистунова, её квартиранты никак не могли найти себе более подходящее жильё. Но Лерка от этого не страдала в крохотной однушке втроём с Сергеем и Лизой им было бы тесновато. Окна служебной квартиры тоже выходили на реку, с пятого этажа видно было далеко, на горизонте чернел невысокий лесок, какой растёт на песчаных, разделённых протоками островах. Сергей с утра до вечера пропадал на работе, общительная весёлая Лиза с удовольствием ходила в детский сад, ей там очень нравилось, она даже иногда плакала, не утром, расставаясь с мамой, а вечером, когда та приходила за ней. Лерка удивлялась это редкость, когда ребёнок с таким энтузиазмом воспринимает необходимость каждое утро идти в детский сад, сама она в детстве не очень-то туда стремилась.
Новый главный редактор газеты «Север» Алексей Витальевич Птицын был просто счастлив, что Валерия Евгеньевна вернулась, и что можно теперь радостно, поручив ей всю работу редакции, отбывать с утра по очень важным делам и возвращаться в лучшем случае к четырём, а то и вовсе не возвращаться с совещаний и заседаний. Лерку это нисколько не удручало, она погрузилась в работу с головой, тем более, что вернувшаяся месяцем раньше Лена Свистунова уже была назначена ответственным секретарём редакции. Вдвоём они работали слаженно и дружно. Удручало её совсем другое о чём и как писала газета
Дверь с грохотом распахнулась. Лена всегда врывалась так с шумом, бегом, порой снося всё на своём пути.
Валерон, чего сидишь в печали? Номер прочитала? А, не читай, мы с Сергеем Павловичем Проценко всё вычитали, он старый зубр партийной печати, у него комар не проскочит. Ты мне лучше скажи, это что означает?
Она шлёпнула на стол лист бумаги, припечатав его ладонью.
Лена, погоди, что я могу сказать, если я даже не вижу, что там написано.
Она придвинула листок к себе.
Так. Указ губернатора Стоп. Подожди-ка
Она отодвинула лист, быстро подписала в печать гранки, отправила по внутренней сети разрешение типографии приступить к работе, вынесла гранки в приёмную. Там, вот уже которое десятилетие, неизменно восседала секретарша Ирина Николаевна Касьянова, поражая любого входящего безупречным, блестящим от лака начёсом.