Павел Петрович вздохнул и встал со стула.
Он подошел к окну и вдруг заявил:
Она гостья из будущего!..
Ты так думаешь? Спросил я.
Я уверен! Только зачем она здесь, вот в чем вопрос? И кто для нее этот журналист, и ты в его облике? А может наоборот?..
Я пожал плечами, а Петрович продолжил:
Одно понятно, что она здесь неспроста.
Я согласился, а он заявил:
Так что рановато тебе, Виктор Иванович, возвращать в реальную жизнь. Только ты сможешь разобраться во всем этом, потому что ты феномен, ты не от мира сего!.. А сейчас давай пойдем на кухню и по земному выпьем коньяку за успех нашего безнадежного дела
Петрович, как-то невесело улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, ненавязчиво предложил проследовать за ним.
На кухне, при свете луны, после выпитого алкоголя, я признался товарищу, что уже давно стал человеком, что я все чаще рассуждаю поземному и уже плохо помню, что было со мной раньше
Петрович, как-то непонятно ухмыльнулся, а я продолжил:
Пойми, я не хочу больше быть феноменом исключительной личностью, я хочу быть просто человеком и писать книги о любви.
О любви? Переспросил Петрович. А как же ты собираешься это делать, не испытав на себе эти чувства?
Ты, заблуждаешься, Паша, возразил я. Ну, во-первых, я уже любил и не один раз, правда это было очень давно, а, во-вторых, я имел введу любовь в глобальном масштабе любовь ко всему, что нас окружает, и к людям, в том числе.
И я хочу тебе признаться, что свой роман я переписывал дважды, благодаря этому чувству. Мое произведение не обделено любовью, у меня даже целая глава посвящена этому и называется она «Про любовь», но ведь на земле есть и другая любовь, например, к Родине, к свободе и к своим близким, наконец. Возьми хотя бы нашего бедного журналиста как он любил свою дочь?! Вот я тебе сейчас кое-что прочитаю из его дневника. Я встал из-за стола и ушел за тетрадью.
В темной комнате с монитора компьютера на меня смотрела незнакомка. Я замер в оцепенении, а когда Петрович окликнул меня, экран погас и образ женщины исчез. В кухню я вернулся растерянный и без черновиков журналиста.
Ну, и где тетрадка? Поинтересовался Петрович.
Я ничего ему не ответил и молча вернулся в кабинет.
Здесь было темно и только свет луны из окта, освещал мой рабочий стол. Я машинально щелкнул выключателем и вернулся на кухню.
Что-то свет не включают, наверное, авария, предположил я, располагаясь у окна, чтобы прочитать выдержки из текста.
Павел Петрович протянул мне рюмку с коньяком, а я, разворачивая тетрадку, пояснил:
Это у него, как я понимаю, эпиграф к его произведению, которое он так и не успел написать, а может не смог? Вот послушай:
«Мы все когда-нибудь умрем,
Оставим мир наш этот бренный.
И там, за тысячу миров,
Мы встретимся с тобою непременно!».
Петрович немного помолчал, а потом спросил:
Он, что еще и поэт?
Когда мы влюблены, Паша, мы все немножечко поэты. А этот парень был неплохим журналистом и хотел написать повесть о любви. Вот здесь, как раз, речь идет о любви к своей дочери. О том, как одна любовь порождает другую, которая отстала от действительности В этой тетрадке, Петрович, помимо наблюдений, очень много любопытных фактов, которые затрагивают и наши с тобой интересны.
Я стал рассказывать другу о философских размышлениях и мечтах журналиста, который даже сумел вывести формулу любви. По его мнению, любовь это вирус, с котором почему-то борется человечество, не замечая, что теряет самое ценное в этой жизни. Ее опасаются и даже бояться, потому что она тревожит душу и заставляет думать
Формула любви? Это, как сейчас одеколон с феромонами? Перебил меня Петрович и ехидно ухмыльнулся.
Да, ну тебя, Паша, ты опять все опошляешь, упрекнул я его.
Здесь речь идет о возвышенных чувствах, а не о тех, которые строятся на основе материального благополучия и животных страстей. Ты вспомни средневековье, когда во имя любви совершались подвиги и развязывались войны. А прошлый век?.. Какие писались полотна, и какая создавалась музыка? А литература?.. Нет, Петрович, ты не прав, этот журналист был человеком личностью!..
Постой, Витя, опять перебил меня Петрович и спросил:
Ты это все прочел в этой тоненькой тетрадке?
Он взял у меня записи журналиста и ухмыльнулся:
Сорок листов? Да ты мне уже на все двести наговорил
Я хотел ему возразить, но включили свет, и мы ушли в кабинет.
Здесь мы расположились у монитора компьютера, а он почему-то отказался показывать нам видеозапись.
Раздосадованный Петрович невесело пошутил:
Все, кина не будет киньщик заболел
Я еще пытался запустить запись, а он спросил:
Я у тебя переночую, а то поздно уже добираться до дома?
Без вопросов, ответил я и предложил ему место на диване.
Когда мы улеглись, я спросил его:
Ты думаешь о незнакомке?
Нет, поспешил ответить мне Петрович, я думаю, Витя, о другом. Что это за формула любви, которую вывел журналист?
А нет никакой формулы и вируса любви тоже нет, ответил я, любовь, Павел Петрович, это дар Божий, подаренный нам, как задел для хороших и добрых отношений. Любовь это все!.. Без нее люди перестают быть людьми. Сначала они не замечают красоту мира, потом не видят страдания ближнего, а потом и вовсе становятся мертвой рыбой, плывущей по течению. Любовь сейчас, как это не печально, не в моде. Под этим теперь подразумевается секс и плотское удовлетворение, а само чувство для многих обуза и большие хлопоты.
Уж больно мрачно ты описал наше общество, возразил Петрович, не все так плохо, как ты думаешь. Есть в нашем мире и хорошая музыка, и литература, есть и место для подвига и любови.
Вот видишь, перебил я собеседника, свою мысль ты закончил словами о любви, значит все-таки любовь?..
А я и не отрицаю. Ответил Петрович и привстал с дивана.
Я что-то не пойму, Витя, о чем мы спорим, в чем ты хочешь меня убедить? И вообще, далась тебе эта любовь ты, что влюбился?
Влюбился не я, влюбился у нас ты Павел Петрович.
Есть такое дело, признался Петрович и встал с постели. Как мальчишка, только увидел ее и все!.. Со мной такое впервые.
Я ухмыльнулся, а Петрович спросил:
Осуждаешь?
Да, нет. «Любви все возрасты покорны», ответил я ему словами Пушкина и тоже встал с кровати. Значит я в тебе не ошибся При всей своей напущенной важности, ты, Паша, остаешься человеком, которому не чужды такие возвышенные чувства.
Ну, хватит тебе, Витя, а то я сейчас расплачусь. Ты лучше скажи, кто для него эта незнакомка жена?
Нет, его жену я сегодня видел.
И, что? Она тебя узнала?
Она меня не видела, я сидел в машине, когда она проходила по двору. Женщина, как женщина, ничего особенного
Петрович как-то облегченно вздохнул, а я продолжил:
Если верить записям моего предшественника и подсказкам его тела, то Нина его жена, как раз и относится к разряду тех людей, для которых любовь обуза и лишние хлопоты
Печально, подметил Петрович, парень-то был человеком
Да, согласился я, ему бы не журналистом быть поэтом!..
А знаешь, Паша, я завтра встречаюсь с его дочерью.
Это как же ты с ней договорился? Она тоже тебя не видела?
Не видела. Мы с ней «В контакте» переписывались.
И, как ты ей представился?
Другом ее отца.
Понятно. А не боишься, что она тебя узнает при встрече?
Немного есть Но, если что, объяснюсь, девочка-то уже большая семнадцать лет. А, что сильно похож? Спросил я товарища.
Сходство есть. Только тот был помельче, да и лицо у журналиста было худощавым и бледным. Хотя, сам понимаешь, я смотрел на покойника, да и глядел я больше на незнакомку
Однако, Петрович, ты даешь! Неужто и вправду влюбился?
Похоже, что да! Признался он, а я предложил:
Ну, раз такое дело, пошли на пищеблок, там еще коньяк остался.
Он согласился, и мы полураздетые переместились на кухню.
Глава 4.
Сегодня мне хорошо писалось, и я чуть ли не до самого обеда просидел за компьютером. Когда часы на стене пробили двенадцать, я стал собираться на встречу с Алиной дочкой моего предшественника. Какая-то непонятная тревога мешала мне сосредоточится и я, то натягивал на себя джинсы, то переодевался и надевал костюм.
Когда все было готово, я закурил и подошел к окну.
Вот и осень пришла, невесело произнес я, трогая через стекло, прилипший к нему лист клена.
Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за мокрую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла.
Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним ветка рябины кокетливо размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая свои края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.
Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:
Ну, и чего ты медлишь, чего добиваешься? Лети!..
Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.
Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.
Бесподобно! Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком за гроздь красных ягод.
Великолепная картина! Полная идиллия. Восхищался я.
Ты добился своего. Молодец! Произнес я и запел:
«Кисть рябины, кисть рябины, все желанья исполнимы!»
* * *
Милая девочка, подумал я, рассматривая девушку, сидевшую напротив меня. И это предмет его обожания?.. С каким-то скептицизмом подметил я, замечая татуировку на ее маленькой ручке.
Две розы, два сердечка пронизанные стрелой и надпись каллиграфическим почерком «Out side», были изображены на ее теле.
Out side, произнес я и тут же стал переводить текст на русский язык, снаружи, вовне, извне, за пределами
Это настоящая или так, нарисованная? Как-то строго по-отцовски спросил я, сам удивляясь своей бесцеремонности.
Алина немного смутилась и опустила голову.
От ее напущенной важности вдруг ни осталось и следа, а я продолжал наступать, брезгливо посматривая на рисунок:
Отец, наверное, не одобрил бы такое художество
Она спрятала наколку под рукав блузки и тихо сказала:
У меня хороший папа. И если бы он не умер, он бы меня понял.
От этих слов у меня внутри что-то екнуло, сердце защемило, и я с умилением посмотрел на эту девочку. Что-то в ней было родное и близкое и я сразу простил ее гонор и наигранную высокомерность.
Твой отец тебя любит, сказал я и, поправив локоны на ее хрупких плечах, продолжил, вот его дневник. В нем много о тебе и для тебя. Почитай и может ты сможешь лучше понять своего отца.
Алина развернула тетрадь, а из нее выпал желтый и сухой лист клена, на котором были приклеены два маленьких сердечка.
Она улыбнулась и сказала:
Это мы с папой в роще гербарий собирали
Алина просматривала записи отца, а я находил на ее лице до боли знакомые мне сходства; родинка у края губы, ямочка на щеке и курносый нос. Мне было хорошо сидеть с ней рядом и находить в ней то, что хотелось увидеть. Я верил и молил Бога, чтобы у нее все сложилось в жизни, чтобы у нее все было хорошо. Мне хотело по-отцовски прижать ее к своей груди, но невидимая стена разделяла нас.
В зале кафе Алину то и дело отвлекали ее подруги, сидевшие за соседним столиком и я, замечая ее нервозность, закончил разговор.
Я дал ей свой номер телефона и на прощание сказал:
Бог даст еще увидимся, а дневник отца прочитай, будет о чем поговорить с ним при встрече
Это как? Испуганно спросила Алина.
А, так! Жизнь не заканчивается на земле!..
Она, конечно, не поняла значения моих слов и, пообещав мне обязательно позвонить, поспешила выйти из кафе.
Я сидел за столиком и размешивал ложечкой давно остывший кофе. Передо мной лежал желтый и сухой кленовый лист, выпавший из тетрадки журналиста. Я ухмыльнулся, припоминая тот далекий осенний день из жизни моего предшественника
На душе было светло и грустно, и я произнес:
Это, как тогда, помнишь, Витя?..
«Когда осень еще не наступила, а лето уже закончилось».
Встречи больше не будет! Невесело заключил я и, взяв со столика забытый Алиной лист, вышел из кафе.
На улице было людно, и я, щурясь от солнца, не сразу заметил компанию молодых людей на парковке, вблизи моего автомобиля. Они что-то активно обсуждали и громко смеялись, привлекая тем самым к себе внимание прохожих. Среди них я заметил Алину. Она как-то безучастно стояла в группе своих товарищей, прижимая к своей перламутровой куртке старенькую отцовскую тетрадку. Незамеченный я сел в машину, продолжая наблюдать за дочерью журналиста.
Я представил ее маленькой и перед глазами тут же появился замечательный ребенок девочка с милой улыбкой и чистым взглядом. Я вдруг услышал ее веселый лепет и заразительный смех, а внутренний голос мне подсказал, что ее первым словом было слово «папа».
Я закрыл глаза и на время представил себя ее отцом. Я вдруг заметил, как память услужливо вернула мне все лучшие моменты жизни рядом с этим дорогим мне человечком. Я не хотел покидать приятных воспоминаний, но в них бесцеремонно ворвалась кучка недобрых людей, которые забирали от меня любовь этой милой и дорогой мне девочки. Мне было обидно и невыносимо больно, мне даже захотелось плакать, когда среди них я увидел и Нину. Почему и за что она так обходилась с журналистом, который мне теперь был родным человеком.
Почему и за что она так?.. Произнес я и открыл глаза.
Что бы уйти от неприятных воспоминаний я посмотрел на Алину. Она по-прежнему безучастно стояла в кругу своих друзей и только изредка улыбалась громким шуткам веселой компании.
А она хорошенькая все при ней!.. Подрастет немного и станет наша Алина красивой девушкой, а впоследствии и женщиной. Вслух подметил я и, довольный своим заключением, улыбнулся.
Когда компания молодых людей медленно двинулась по аллеи, Алина задержалась и посмотрела в мою сторону. И хотя я прекрасно знал, что за тонированными стеклами меня не видно, я все равно откинулся на сидении, прячась от нее в салоне автомобиля.
Что за глупости? Упрекнул я себя и высунулся из укрытия.
Алины на месте уже не было, и я, недовольный, выругался:
Ну, ты, как мальчишка, чего прятался, чего испугался?..
Я сунул ключ в замок зажигания, а контрольная лампочка видеорегистратора подмигнула мне с панельки прибора. Ухмыльнувшись своей мысли, я прокрутил записи. Здесь была и веселая компания молодежи, и Алина крупным планом среди них.
Довольный находкой, я завел автомобиль и подумал:
Это хорошо! Дома просмотрю на компьютере
Я уже хотел тронуться с места, как вдруг дорогу мне перегородил белый лимузин с затемненными окнами. Из него долго никто не выходил, и я поторопил его, просигналив клаксоном. В машине проигнорировали мою просьбу, и я вышел из машины чтобы разобраться в сложившейся ситуации на месте. Я постучал в окошко водителя, а пассажирская дверь открылась и появился крепкий парень в черном костюме. Не обращая на меня никакого внимания, он молча открыл заднюю дверцу автомобиля, и я увидел красивую женщину в перламутровом плаще. Это была та самая незнакомка, которая совсем недавно махала мне рукой, когда я заметил ее из окна своей квартиры. Это была та женщина, в которую, как мальчишка влюбился Петрович, это она привезла тело моего предшественника Виктора в крематорий.
Я не поверил своим глазам и на мгновение оторопел, а незнакомка тем временем быстро вошла в здание кафе. Я уже собрался проследовать за ней, но парень в черном костюме стал у меня на пути.
Пять минут подождите, она сейчас к вам подойдет, произнес он и, открыв дверцу лимузина, любезно предложил мне присесть.
Я поблагодарил парня за приглашение и, поглядывая на дверь кафе, неизвестно почему, сел в машину. В просторном салоне лимузина, на кожаном диване, напротив меня сидела Алина. На ее коленях лежала развернутая тетрадь журналиста.