Гражданин Еда
Рассказы 20202021
Алексей К. Смирнов
© Алексей К. Смирнов, 2022
ISBN 978-5-0055-9449-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Квантовое кино деда Гордея
Случилось Мишутке нахулиганить, и на сей раз терпение лопнуло. Его немедля отослали на перековку к деду Гордею. А хулиганил Миша часто, если не сказать постоянно. То напишет на стенке слово, оскорбительное для всех; то наложит кучу в углу, то важные книжки порвет; бывало, он и покуривал, и поворовывал, и попивал. От бани не отдерешь, когда там женщины моются уж ловили его в лопухах, уж припирали рогатиной к пожарному щиту, с которого, к слову сказать, давно уже свел Миша весь положенный инвентарь. Сморкался Миша пальчиком детским еще и пока, зато с великим чувством, на кого бог пошлет и не разбирая розы ветров. Учился так себе, слабенько. Как многие. Да все, если правду сказать.
Наружности Миша был самой обыкновенной плюнуть и растереть. Чумазый шкет с айфоном и на моноколесе; мышастые вихры, косуха, кривые зубы, весь от горшка два вершка. Зеркальные очки, не по чину огромные. Последней проделкой Миши стало обогащение соседского нужника пачкой дрожжей. Сосед был инвалид, одноногий и однорукий зоотехник, в придачу контуженный. Жизнь его неописуемо осложнилось. Родительское решение было мгновенным и непреклонным: к деду Гордею.
Старцу перевалило за сотню лет, и жил он на отшибе, где от поселка оставалось всего ничего. Дом деда Гордея напоминал, скорее, научно-производственную постройку советских времен, давно пришедшую в запустение и ни к какому научному производству не пригодную. А если смотреть с косогора, то он больше смахивал на дом культуры и творчества того же периода. Бетон и почерневшее стекло, колючие скатки, какая-то даже вышка, но никого забора. Если же описать еще полукруг, то взору открывалась собственно обитель деда Гордея: сочетание маленького терема, сарая и сеновала, все о двух этажах. И без единого гвоздя, как утверждал жилец.
Перековка Мишуток сводилась не к порке, а к попытке хоть как-то, пусть ненадолго отвлечь от убогих интересов и выходок. Дед Гордей славился умением найти с молодежью общий язык. «Ваши гаджеты, кривился он. Я их паял еще по распоряжению товарища Микояна». Где же они? возникал законный вопрос. Старик безнадежно отмахивался и отбрехивался невнятицей про некую сущность, зловредно внедренную и давным-давно тиражируемую. Дед Гордей обрабатывал шалунов, шалопаев и просто дегенератов в помещении склада. После их вдумчивых бесед то одна, то другая шельма вдруг начинала обнаруживать в себе зачатки сознательности и призрачного сострадания к окружающим.
Дед Гордей не впервые принимал Мишу, и тот, желанию вопреки, признавал слабую притягательность этого места. Вот и нынче, когда мишино моноколесо вкатило в раздолбанные ворота, старик поджидал его на пороге. Встреча старого и малого выглядела не совсем так, как обычно рисуется в поучительной литературе: благообразный, убеленный сединами старец, готовый наставить робкого филиппка в лаптях, а повсюду вокруг хомуты, онучи, кадушки, грибные связки и прочая дельная утварь. Нет. Дед Гордей походил на мумию Циолковского, причем его кинематографического образа. Долговязый Гордей стоял, привалившись к выщербленному бетонному столбу. Позади него белело обвисшее, некогда алое обещание чего-то добиться.
Ну, ты достукался, я вижу, определил дед Гордей. Шестой раз за месяц.
Мишутка ожесточенно сплюнул.
В музей? предложил старец.
Миша взглянул исподлобья на эту жилистую, лысую образину, где в чем душа; на вылитого маньяка с удавкой и вазелином в потертом портфеле.
Идем, но не туда, кивнул дед Гордей. Потолкуем о других возможностях. Ведь ты же, недоросль, понятия не имеешь, что можно сделать и кем можно стать.
Как будто сами стали, буркнул Миша.
Старик сделал вид, что не расслышал, повернулся и заковылял к центральному входу. Миша последовал за ним. Все окрест было пыльно, усыпано щебнем, зелень торчала чахлая и белая от бессильной ярости.
Я уже видел ваш «Буран», напомнил Миша. В печенках сидит.
Видел, ты видел «Буран», напевно подхватил дед Гордей, не оборачиваясь. Видел Спутник, видел танк Т-34, другие танки ты тоже видел «Ангару» тебе показал, Гагарина, «Кинжал»
Миша прикидывал, не засветить ли деду за ухо подходящим голышом.
Но дед вдруг резко остановился и развернулся. Черепашьи очки свернули гестаповским блеском.
Может быть, оно и музей, дрожащим голосом произнес дед Гордей. Может, не все всмаделишное. Но! Он рванул китель, и на тельняшке тускло звякнули ордена. Два, казалось, были пришпилены к рыжим соскам. Это все я! Все мое! И не все еще хлам, сударик, далеко не все! Он погрозил пальцем. Думаешь, дедушка спятил и барахтается в ржавом говне, чмокает былой славой через переломленную трубочку Нет уж, радость моя, пора тебе посмотреть, как устроено!
Дед Гордей не в первый раз рвал на себе китель пошива царского еще, но еще никогда не водил Мишу к центральному крыльцу с пятеркой раскрошенных ступеней. С торца и тыла бывало, водил; там и стояли макеты этих «Буранов», «Салютов», «Союзов» и первых паровозов; в обнимку сидели братья Черепановы, слушал радио Попов из папье-маше, а облупленный, из каких-то загашников выволоченный Вавилов сосредоточенно держал за хвост девятую в поколении мышь. Об отдельных методах внушения в таком антураже, которые дед Гордей практиковал, когда впадал в состояние редкой уже предрасположенности, дед Гордей запрещал рассказывать дома, но провинившиеся время от времени все равно кто жаловался, кто хвастался; деда Гордея не трогали, полагая, что лучше так, чем никак, хотя сам он трогал авось, что-нибудь да отложится, а участковый в поселок не захаживал почти ни когда.
Миша хвастался как бы наоборот: выставлял героем себя и рассказывал, что сам, не оскользнись на лужице, отхватил бы стариковский писюн перочинным ножом.
Так или иначе, деда исправно посещали. Там было все-таки лучше, чем под родительским ремнем или чем посерьезнее.
Но и дед Гордей не особенно привирал, распространяясь о своем научно-техническом прошлом. Дом ему, ранее филиал института, и вправду выделила власть. Старожилы помнили, как приезжали к нему высокие гости: упомянутый Микоян, да не один, а с Лаврентием; Нильс Бор и чета Чаушеску, Норберт Винер, Андропов, Калашников, слепая старуха Ванга, несколько начальников ФСО и патриарх; последним привозили в креслице увечного, полумертвого Хокинга возможно, в чем-то провинившегося, потому что состоялся у них с дедом Гордеем двухчасовой разговор.
Айфон? презрительно кивнул он на мишину игрушку. Я такой еще в тридцать четвертом сладил
А почему же тогда, а где?
А пидарасы потому что вокруг, огрызнулся дед, поднявшись на последнюю ступень. Иначе бы все было, на родниковых молекулах
Насчет пидарасов Миша с готовностью согласился, Гордей и сам был такой по общему убеждению, а на молекулы Миша решил забить. И поступил опрометчиво.
Старый и малый вошли в пыльный вестибюль. В углу были свалены какие-то стяги, чуть подальше стоял гипсовый бюст Ленина с приклеенным к нижней губе окурком, а темноте, у эстрадного возвышения, маячило пузатое сооружение, похожее на доисторический батискаф с медными заклепками и несовременными иллюминаторами. От него тянулись провода, напротив, новенькие, с какими-то насадками и переходниками. Сбоку примостился вроде бы музыкальный клавишный инструмент вида жалкого, насколько смог оценить Миша по примеру электрооргана из поселкового клуба.
Случалось ли тебе, Мишутка, ходить в кино? мечтательно осведомился дед Гордей.
Тот пожал плечами. Дурацкий вопрос конечно.
А пленка видел, как загорается?
Тут уже Миша заколебался. Нет, кинотеатров, где посреди фильма вдруг загоралась пленка, он припомнить не мог.
Дед Гордей причмокнул и огляделся в поисках места, где бы присесть. Конечно, он давно его знал и нашел бы вслепую зеленый сундук из тех, в которых перевозят всякие боеприпасы. Мише сесть было негде, и он остался стоять, ковыряя носком цементную крошку. Очки он имел наглость не снять и даже шарил в кармане, как бы катая нечто постороннее.
Смотришь, бывало, продолжил дед, какую-нибудь дребедень, и нате! На экране расплывается огненное пятно. Дыра, а по краям плавится пленка. Медленно и неотвратимо, ничего тут не сделать. Народ, понятно, ругается, галдит, да без толку. Врубают свет и все. Кино кончилось. Конечно, временно. Через пару минут все чинили, и оно как бы продолжалось.
Что мне кино-то? процедил Миша.
Как бы продолжалось! повторил дед Гордей, воздевая палец. Пленку склеивали, и крутилось оно дальше. А кадр сгоревший не так уж бывал и важен, и без него все было понятно. Знаешь, сколько в секунду таких кадров прокручивают?
Миша не имел об этом ни малейшего представления.
Двадцать четыре. Что ты успеешь за эту секунду? Ногу поднять. А получается, что эта самая нога заранее разрезана на двадцать четыре такие же ноги. И пленку пускают так быстро, что разных ног никто и не замечает. Всем кажется, что вот она, цельная, шагает себе, куда ей следует.
До Мишутки внезапно дошло, что кое-что из этой механики ему все же известно. Он и сам на минувшей неделе стащил у Маруси розовый блокнот с бабочками и розовыми девичьими секретами. В этом блокноте Миша на каждой страничке, в углу, нарисовал кривой половой орган, зажатый в мохнатой руке. И если быстро-быстро перелистывать розовые девичьи секреты, то орган активизировался, дрочимый этой предположительно мишиной пятерней. Теперь он представил, насколько серьезно пострадало бы аниме, лишись оно десятка страниц.
Дед Гордей понял, что угодил в самый цвет. Он закруглил лекцию с опорой на реминисценции и перешел к другой ее части, созвучной дню современному.
Пора из тебя дурь-то повыбить, рыкнул он без всякого перехода. Ты сколько сюда уже шляешься? Сколько я тебе показал, про каких рассказал людей? Без толку. Я правильно говорю?
Мишутка шмыгнул носом и дерзко спросил:
А какой нужен толк-то?
Такой, чтоб человеком ты стал Я ведь про каждого, кого помню а помню именно каждого. Фрунзе, Косиор, Сергей Лазо Академик Вернадский. Бехтерев. Павлов, Эйнштейн, нарком Ежов, Кшесинская, Раневская, Орлова, Капица, Гэс Холл Ты ведь слушал?
Слушал.
И как горох о стену. Товарищи Микоян, Ворошилов, Отто Скорцени, Лев Ландау, Юрий Никулин, Борис Николаевич Ельцин Знакомые личности? Знакомые. И что? И ничего. Хоть тебе целый Тарковский!
Миша начал перетаптываться, ему захотелось в туалет.
Ссы здесь! Хуже-то не испортишь! Старик воздел руки. Музей! Да, это макеты. Да, это куклы. Но в них сошлась, сосредоточилась, сконцентри ты правда, что ли, ссышь? Ну, парень, это ты меня огорчил. Всерьез расстроил.
Схватив Мишу за руку, дед Гордей поволок его к допотопному батискафу. На ходу он сумрачно пришепетывал:
Мне лично товарищи помещение выделили Площадку для новейших эффектов. У меня в изголовье, в тряпице нога святого Амвросия преет, духом напитывается Товарищи Подгорный, Кириленко, Андропов приезжали в черных манто Пыжиковая шапка от Зайкова. Меня администрация курирует и помереть не дает А ты здесь лапу задираешь
Он толкнул Мишу в продавленное пластмассовое кресло, а сам уселся на одну из коротких латунных ступней, что торчали из-под агрегата. При близком рассмотрении тот, невзирая на полумрак, перестал быть похожим на батискаф скорее, на огромную стиральную машину с квадратным застекленным люком. Стекло было расчерчено вертикальными полосами, которые в совокупности напоминали штриховой код.
Дед Гордей потянулся за айфоном.
Дай сюда.
Помявшись, Миша дал. Старик презрительно повертел коробочку в пальцах.
Квантовый, что ли?
Не, пока еще нет. Но скоро будут.
Будут, передразнил его дед. Все уже есть! Тут, своими руками Еще в тридцать четвертом году э, да что вспоминать. Гордею сказали Гордей козырнул, и пошла работа. Привозили ко мне однажды вашего Джобса, так и разговора не вышло. А потому что не о чем говорить! Он и помер, а я повременю.
Мишутка огляделся. Какие еще технологии, откуда, где? Миша был не из робких, однако в печенках завязался страх. Он начал подозревать деда Гордея в опасном помешательстве не того безобидного рода, которое вменяли ему в вину иные негодники, а в остром сумасбродстве, помимо простительного старческого эротизма.
Ты и есть квантовый, задушевно шепнул между тем дед Гордей.
Ага, неуверенно поддакнул Миша. С него не убудет. Так он решил и снова жестоко ошибся.
Ты тоже кино, беззубо улыбнулся дед. И я кино. Да все вокруг, взмахнул он рукой, сплошная кинофильма. Впрочем, не такая уж и сплошная. Вот я тебе расскажу. Вызывают меня в середине тридцатых на Площадь и вопрошают: известно ли тебе, Гордей, о квантовой природе вселенной? Так точно, отвечаю, давно известно, да я помалкивал на случай чего. Тогда, говорят мне товарищи, изготовь нам, товарищ Гордей, квантовый резак! Мне-то куда деваться? Слушаю и повинуюсь, отвечал.
В заброшенном здании вдруг как бы что-то провернулось. Света стало меньше. Миша сунул руку в другой карман.
Ты не за ножик хватайся, а стариковскую мудрость воспринимай, назидательно молвил старец. Представь, что и сам ты, и я, и все вокруг длинная, быстро бегущая кинолента. Ты думаешь, Мишутка, что якобы цельный. А на самом деле ты куча мелких-премелких кадриков, которые показывают на экране. Это и есть кванты.
Кто показывает? машинально спросил Миша. Голос у него осип.
Это, строго ответил Гордей, остается главным вопросом философии. Но наше дело не ждать милостей, а пользоваться тем, что под рукой. И вот спросил меня, помнится, товарищ Каганович: а что получится, Гордей, если какой-нибудь кадрик вырезать? Я ему отвечаю в том смысле, что до того они мельтешат, так и порскают, что изъятия кадрика никто не заметит. Ну, а если десять? не унимается он. А сорок? А сто? Тут я серьезно призадумался. Вот взять хотя бы тебя. Зафиксировать в этой квантовой кинокамере и вырезать эпизод. Миллион, предположим, квантов! Уж такую недостачу непременно заметят! Но что получится? Ну-ка, отгадай!
Старик принялся возбужденно приплясывать, а до Мишутки дошло, что дело нынче не обойдется обычным внушением с развратными действиями.
Не знаю, тупо уронил он.
А я тебе скажу! Получатся два Мишутки! До изъятия и после, а посередине щель, зазор. И в клине том есть промежуток малый Поскольку ты совершенно отбился от рук, настал и твой черед пройти небольшое усекновение.
Миша попятился. Дед Гордей уселся за пульт, уже не казавшийся клавишным инструментом. Вспыхнули разноцветные огни, а внутренность камеры неприятно осветилась. Стремясь заговорить деду зубы и оттянуть время, Миша быстро не то, что в школе задал вопрос.
А что же тогда в тридцатые
Какое там сороковые! засмеялся дед Гордей.
Ну, пусть сороковые. Что-нибудь вышло с этими квантами?
Еще как вышло! взвизгнул дед. Откуда, по-твоему, взялись все эти безымянные герои? Да что герои вся наша мощь, все наши стройки! Прииски, рудники, зарубежные сети! Двое из ларца, мальчишечка! А то и трое! И четверо! Теперь-то просрали все начисто, поставили на воспитание
Миша понял, что пора удирать, но дед Гордей настиг его тигриным прыжком и стукнул по голове. Оглушенного затащил в аппарат, защелкнул дверцу. Штриховой код ожил и пустился в чопорный вертикальный танец.