Все прежние подходы доказали свою несостоятельность, и пару лет назад сэр Джозеф решил послать в Кантон надлежаще подготовленного садовника. Выбор его пал на десятника садов Кью, молодого шотландца по имени Уильям Керр. С порученным делом тот справился хорошо, но последнее время что-то засуетился: в письме уведомил о своем намерении будущим летом отправиться на Филиппины и просил подыскать надежного человека, кому он смог бы доверить транспортировку собранной коллекции растений.
Ну что скажете, приятель? задал вопрос сэр Джозеф. Не угодно ли вам предпринять путешествие с данной целью? Если готовы, я похлопочу о месте на корабле, что на следующей неделе отбывает в Кантон.
Хорек взялся исполнить задачу и, хотя с отъездом возникла задержка, справился с делом настолько хорошо, что заслужил расположение влиятельного Куратора: через год-другой он вновь был послан в Китай, но уже не сторожем коллекции, а сменщиком Уильяма Керра. Именно вторая поездка создала ему репутацию среди ботаников и садоводов из Макао и Кантона, где он провел два года, Хорек привез много новых растений. Он старательно отбирал виды, которые наверняка приживутся на британской почве, и вскоре его новинки заняли прочное место в английских садах: два сорта глицинии, обольстительная лилия, прелестная азалия, необычная примула, лучезарная камелия и прочие.
Для многих Кантон стал лесенкой к богатству, и мне повезло оказаться среди этих счастливчиков, сказал Хорек.
А какой он, этот город? спросила Полетт. Наверное, там повсюду сады?
Хорек рассмеялся, что с ним бывало редко.
Ничего подобного, это деловой, невиданно многолюдный полис. Огромный, больше Лондона. Море домов и лодок, а растения объявляются в самых неожиданных местах: укутывают крышу сампана, обвивают прогнившую изгородь, свешиваются с укромного балкона. По улицам снуют тележки с цветочными горшками, реку утюжат лодки, торгующие исключительно цветами. В праздники весь город утопает в бутонах, а цветочники продают свой товар по ценам, которые заставили бы английских садовников позеленеть от зависти. Однажды я своими глазами видел, как целую лодку орхидей распродали за час, а ведь каждый цветок стоил сотню серебряных долларов.
Ужасно не терпится все это увидеть, сэр!
Хорек нахмурился.
Знаете, не выйдет.
Что? Почему?
Европейкам запрещен въезд в Кантон. Таков закон.
Но как же так, сэр? в отчаянии воскликнула Полетт. А коммерсанты, что живут там? Разве жены и дети не с ними?
Хорек покачал головой:
Дальше Макао иностранкам ходу нету.
Известие, что она не увидит Кантон, жутко расстроило Полетт как будто с небес низвергся огненный меч, отсекший ее от Эдема и лишивший возможности вписать свое имя в анналы ботанических изысканий. На глазах ее закипали слезы.
Но где же я буду жить, коль не смогу поехать с вами в Кантон?
В Макао многие респектабельные английские семьи берут постояльцев. Потерпеть вам недолго, неделю-другую.
Всю дорогу Полетт представляла, как на природе будет собирать растения, и теперь, чувствуя себя обкраденной, расплакалась:
Но я же пропущу самое интересное!
Успокойтесь, мисс Полетт, не надо так переживать, сказал Хорек. Вдоль побережья рассыпаны острова, где вы сможете заняться сбором. Причин для огорченья нет. Вот, взгляните
На морской карте он указал на сотни островков в разверстом устье Жемчужной реки. На левой стороне устья расположилось португальское поселение Макао, где чужеземные корабли получали «штемпель», дозволявший проход по реке в Кантон. Возле правой его стороны лежал крупный, продуваемый ветрами, малонаселенный остров Гонконг, жители которого не придавали значения полу чужестранцев, ступавших на их берег. Однажды Хорек его посетил, получив уникальную возможность заняться в Китае сбором диких растений. В тот раз он отыскал чудесные орхидеи и всегда хотел вернуться на остров, дабы тщательно его исследовать.
О лучшем месте нельзя и мечтать, мисс Полетт. Там ваше желание соприкоснуться с живой природой осуществится в полной мере.
Как обычно при встрече, Задиг крепко обнял друга и расцеловал в обе щеки. И лишь когда друзья расступились, Бахрам заметил разительную перемену в облике старинного приятеля.
Надо же! воскликнул он. Ты прям белый господин! Саиб!
Облаченный в парусиновые брюки, сюртук и сорочку со стоячим воротничком, Задиг поправил галстук и смущенно отмахнулся:
Смейся, смейся, дружище, сказал он. Может, когда и тебе придется этак вырядиться. Тут оно иногда бывает полезно.
В гостиной хозяйской каюты перед открытым иллюминатором стояли два больших деревянных кресла. Усадив друга, Бахрам спросил:
Надеюсь, ты так оевропеился не ради пан-масалы?[17]
Пока что нет, усмехнулся Задиг.
Вот и хорошо. Бахрам кивнул кхидмадгару, вестовому, чтоб подавал угощение.
Задиг оглядел гостиную, в которой бывал много раз.
Слава богу, здесь ничто не попорчено. А вот нос корабля выглядит ужасно.
Нам еще повезло, сказал Бахрам. Такого шторма я не припомню. Смыло двух ласкаров, погиб мой старый секретарь-парс, его убило прямо в каюте. Да еще трюм затопило.
Груз пострадал?
Мы потеряли триста ящиков.
С опием?
Да.
Ничего себе! Задиг вскинул бровь. По ценам прошлого года это стоимость двух новых кораблей!
Вестовой поставил серебряную шкатулку на чайный столик. Откинув крышку, Бахрам взял свежий зеленый лист бетеля и тщательно обмазал его лаймом.
Шторма сильнее я не припомню, повторил он. Затопило трюм, и я пошел глянуть, что можно сделать. Там было скользко, я упал, и вот тогда-то произошло нечто весьма странное.
Рассказывай, Бахрам-бхай, я весь внимание.
Серебряным секачом Бахрам разрубил орех катеху.
Казалось, сейчас я захлебнусь. Ты слышал о том, что проносится перед внутренним взором утопающего?
Да.
Мне привиделась Чимей. Это еще одна причина, почему я так рад нашей встрече, Задиг-бей. Расскажи все, что ты узнал о Чимей и Фредди, когда последний раз наведался в Кантон.
Сложив лист бетеля треугольником, Бахрам подал его другу, и тот засунул угощение за щеку.
К сожалению, я мало что знаю, Бахрам-бхай. На причале лодки Чимей не оказалось. Я разыскал твоего давнего компрадора Чунква, и он поведал мне, что случилось.
Бахрам снова взял секач.
Ну поделись.
Задиг помялся.
История скверная, потому-то я и не хотел о ней писать. Решил, расскажу при встрече.
Говори! подстегнул его Бахрам. Что там произошло?
Похоже на грабеж. В лодку забрались воры, Чимей попыталась их прогнать. Вот так оно все и случилось.
Бахрам замер, секач выпал из его руки.
Ты хочешь сказать, ее убили?
Да, дружище. Горько, что сообщать об этом приходится мне.
А Фредди?
О нем Чунква ничего не знал. Он исчез незадолго до гибели Чимей, и с тех пор никаких вестей.
Думаешь, и с ним случилась беда?
Ничего не известно. Не спеши с выводами. Может, он просто куда-нибудь уехал. Говорят, его сводная сестра вышла замуж и перебралась в Малакку. Возможно, он у нее.
Бахрам вспомнил свою последнюю встречу с Чимей три года назад: они свиделись на ее недавно купленной новой лодке, большой и красивой, с кормой в виде вскинутого рыбьего хвоста. Он пришел попрощаться перед отъездом в Бомбей. Их отношения, добрые и приязненные, уже давно напоминали многолетнее супружество, и он частенько ужинал в ее лодке. Специально для него Чимей ничего не готовила, поскольку стряпня ее ограничивалась простыми кантонскими блюдами, но она знала его любовь ко всему острому, да с пахучими специями. А посему в соседних лодках-кухнях покупала перченую лапшу дан-дан, курицу «Пожар во рту» и сычуаньские «Супружеские дольки». Накрыв стол, она усаживалась напротив и веером отгоняла мух. За эти годы Чимей слегка раздалась, лицо ее чуть оплыло, и она по-прежнему ходила в мешковатой одежде неброского цвета. Бахраму было досадно, что она так мало заботится о собственной внешности. «Почему ты не носишь украшения, что я тебе подарил?» спросил он. Чимей достала нефритовую брошь в золотой оправе и, приколов ее на грудь, широко улыбнулась: «Так мистер Барри шибко довольный?»
Может, грабители явились за украшениями? Перед глазами возникла картина: Чимей отбивается от ножей, грудь ее в крови, на блузе вместо броши зияет дыра
Бахрам закрыл руками лицо:
Не могу поверить, не могу.
Задиг подошел к нему и обнял за плечи.
Тебе тяжело, я понимаю.
Не могу поверить, Задиг-бей.
Помнишь, дружище, когда-то давно мы с тобой говорили о любви? мягко спросил Задиг. Ты сказал, у вас с Чимей не любовь, а что-то другое, не имеющее названия.
Бахрам отер глаза и прокашлялся.
Да, очень хорошо помню.
Задиг стиснул его плечо.
Может, ты ошибался, а?
Бахрам сглотнул ком в горле и лишь тогда смог произнести:
Знаешь, я устроен иначе, я об этом не думаю. Возможно, ты прав и мои чувства к Чимей точнее всего передадут эти твои слова: любовь, пьяр, ишк. Но разве теперь это важно? Ее больше нет, понимаешь? А я должен жить дальше и продать свой груз.
Верно. Надо смотреть вперед.
Вот именно. Скажи, ты согласишься ехать в Кантон со мной? Я выделю тебе прекрасную каюту.
Конечно, Бахрам-бхай! Чудесно вновь путешествовать вместе.
Отлично! Когда переберешься на «Анахиту»?
Дай мне еще пару дней, и я прибуду с багажом.
Задиг ушел, но оставаться одному в каюте было невмоготу, и впервые после шторма Бахрам решился выйти на палубу.
Он побаивался самолично увидеть поломку, какую претерпела «Анахита», но представшее его глазам зрелище просто ошарашило. Стаксель уже восстановили, однако на месте позолоченной фигуры богини чернела пустота.
Я не могу на это смотреть, Вико, сказал Бахрам. Нет уж, пойду к себе.
Утраченной ростры было, конечно, жаль, но его больше страшил отклик на происшествие семейства Мистри и, в первую очередь, Ширинбай, исступленно верившей во всякие знаки и предзнаменования. Она никогда не скрывала своей убежденности в том, что именно равнодушие мужа к приметам и прорицаниям, часто вызывавшее раздоры между супругами, служит причиной главного огорчения в их не особо счастливом браке то бишь отсутствия сына.
Ширинбай, взросшая в семье властных и своенравных мужчин, не уступала Бахраму в нежной любви к дочерям, но уже давно мечтала о мальчике. Ради этого она прибегала к всевозможным средствам: окуналась в чудотворные колодцы, прикасалась к волшебным камням, несчетно завязывала нити на деревьях, получала благословения от легиона мудрецов, факиров, провидцев и святых. Нулевой результат подобных визитов лишь укреплял ее веру в могущество божественных посредников. Не раз Ширинбай упрашивала мужа присоединиться к ней в ее усилиях к исцелению: ну почему? панте кайн? почему ты не хочешь поддержать меня?
Однажды, давно, Бахрам сдался ее уговорам и вместе с ней отправился к некоему гуру: жена вбила себе в голову, что именно он поможет ей забеременеть ребенком мужского пола, и настояла на совместной поездке. После долгих отнекиваний Бахрам уступил, вняв доводу, что детородный возраст жены скоро закончится, и вместе с ней поехал к кудеснику, надеясь этим купить хоть немного покоя в семье. Специалист по плодоносности оказался косматым, обсыпанным пеплом отшельником-садху, обитавшим в джунглях в двух часах езды от Бомбея. Он задал Бахраму кучу вопросов и долго щупал его пульс, а затем после длительного раздумья и бормотанья объявил, что ему открылась суть проблемы: дело не в женщине, но в ее муже. Флюиды мужской силы Бахрама истощились, и виной тому семейные обстоятельства, что вовсе немудрено для гхар-джамая примака, живущего под крышей жены и зависящего от ее родичей. Восстановить его мощь для рождения мальчика задача непростая, но исполнимая, если принимать особые настойки, делать кое-какие притирания и, разумеется, пожертвовать изрядную сумму на обустройство скита отшельника.
Во все время этого представления Бахрам проявлял незаурядную выдержку, но в конце концов не стерпел:
Вы сами-то себя понимаете?
В глазах старца, затуманенных катарактой, промелькнула хитреца, и он, мило улыбнувшись, спросил:
Никак у тебя есть основания полагать, что твое семя способно породить наследника?
Бахрам тотчас распознал умело приготовленную западню. Выставив старика шарлатаном, он возбудит подозрения Ширинбай, а раскошелиться все равно придется, но это будет несоизмеримо с платой за признание, что у него уже имеется незаконнорожденный сын. Недавно один знакомый купец в подобном покаялся и, взбудоражив общину парсов, мгновенно был изгнан из панчаята[18]. Он стал отщепенцем, парией, которому никто не сдаст даже угол, и совершенно обнищал, ибо рухнули все его деловые связи. Бахрам не пожалел бы никаких денег, чтобы избежать такого исхода.
Он уже приготовился сказать «нет», но слово это застряло в горле. Одно дело о своей тайне умалчивать, а вот вслух отречься от сына и своего участия в его появлении на свет оказалось до невозможности трудно. Для Бахрама отцовство и семья были своего рода религией, и слово «нет» стало бы равносильно отказу от собственной веры и уничтожению священных кровных уз, связывающих его с сыном и дочерьми.
А старец, видимо, почуял его замешательство:
Ты не ответил на мой вопрос
Под буравящим взглядом жены Бахрам сглотнул и с трудом выговорил:
Вы правы, дело в моем семени. Я готов пройти полный курс необходимого лечения.
Несколько месяцев он пил настои, втирал мази, оплачивал нужды старца и в строго предписанное время совокуплялся с женой в строго предписанной позе. Безуспешность «лечения» дала двоякий эффект: Ширинбай больше не заговаривала о сыне, но окончательно утвердилась в своем злосчастном будущем, а вера ее в знаки и предзнаменования стала еще исступленнее.
Женины дурные предчувствия особенно усиливались перед отъездами Бахрама в Китай: задолго до отплытия она ежедневно посещала Храм огня и часами беседовала с дастурами[19]; день и час отбытия определяли ее астрологи, и, поскольку муж не желал внимать предсказателям, Ширинбай сама учитывала все гадания и предвестья. Если в ночь накануне отъезда кричала сова, поездка откладывалась, и уж только потом Бахрам проходил через тщательно выстроенный лабиринт благоприятных знаков: на лестнице ему вдруг встречалась служанка с горшком воды на голове; во дворе как бы невзначай оказывались представители касты садовников с охапками нужных цветов и плодов, а возле повозки, в которую он садился, неожиданно появлялся рыбак с уловом. Ширинбай даже намечала маршрут к причалу, планируя его так, чтобы по дороге, не дай бог, не встретились мужчины-прачки из касты дхоби с узлами грязного белья.
Обычно все эти суеверия и ритуалы, даже в самом рьяном их проявлении, лишь отвлекали от дела, но не служили серьезным препятствием поездкам. Однако нынче Ширинбай превзошла себя в стремлении удержать мужа дома.
Не уезжай, умоляла она. Таме на джао, в этом году не езди. Все говорят, быть беде.
Что конкретно говорят? спросил Бахрам.
Разговорам нет конца, особенно об этом английском адмирале и военных кораблях.
Ты имеешь в виду адмирала Мейтланда?
Да, его самого. Говорят, будет война с Китаем.
Так вышло, что Бахрам был хорошо осведомлен о миссии адмирала Мейтланда: в числе немногих бомбейских купцов его пригласили на прием, организованный на флагманском корабле «Алджерин», и он знал, что флотилия под командованием адмирала послана в Китай лишь для демонстрации силы.
Послушай, Ширинбай, не тревожься понапрасну. Это моя забота быть в курсе событий.
Я только передаю слова моих братьев, возразила Ширинбай. Они говорят, Китай прекратит ввоз опия, что может привести к войне. Братья считают, тебе не надо ехать, риск слишком велик.