Закончив сказку, мама бросалась в кладовку, где стоял морозильник. Я в одной пижаме бежала за ней вниз, шлепая по линолеуму босыми ногами. Дверца морозилки поднималась, из камеры, туманясь, поднимался пар. Мы ногтями соскребали со стенок снег. Рассмотреть снежинки, сказала мама, невозможно без микроскопа, пусть даже они у нас под самым носом.
Так же, как Билли нужен телескоп, чтобы смотреть на звезды? переспросила я.
Да, ответила она. Только наоборот. Телескоп позволяет разглядеть далекое, приближая его к нам. А микроскоп рассмотреть то, что мы плохо видим, потому что находимся слишком близко. Он создает дистанцию. Перспективу.
А если бы у Эшлинг был микроскоп, она бы поверила в снег? спросила я.
Мама задумалась, а потом рассказала мне другую историю, о первом человеке, который сфотографировал снежинки.
Его прозвали Снежинкой. Он ловил снежинки на черный бархат и фотографировал их, прикрепив микроскоп к объективу камеры. Это позволяло запечатлеть структуру снежных кристаллов, прежде чем они растают. Но фотография и реальность не одно и то же, сказала мама и очень серьезно добавила: Поймать снежинку невозможно. И я еще не встречала никого, кто сумел бы поймать сон.
Девушка с глянцевой обложки
Я могла провести в городе целый день, не перемолвившись ни с кем ни словом. Часто скрывалась то в поезде, то в гуманитарном корпусе, то на дублинских улицах. На лекциях сидела одна. Даже кофе покупала в автомате, лишь бы избежать общения с людьми. После безуспешных попыток завести друзей в первые пару дней я приняла решение не разговаривать ни с одной живой душой, и стало полегче.
Мне постоянно хотелось пи́сать, и я по полдня искала туалет, чтобы посидеть и передохнуть. Там я могла подзарядиться, выплакаться и собраться ровно настолько, чтобы хоть выглядеть цельной. От рюкзака болели плечи. Сбрызгивая дезодорантом липкие потные подмышки и ложбинку между грудей, я читала граффити на стенах кабинки. В большинстве своем анонимные крики о помощи. И ощущала груз ответственности. Каракули на держателе для туалетной бумаги угрожали самоубийством. Имелись и другие, менее отчаянные раздумья: «Мне не нравится секс это норм?» Ниже кто-то откликнулся: «Сожми шейку матки и расслабься, подруга!» Интересно, как такое возможно.
На выходе из туалета я врезалась во входившую девушку.
Извини! весело бросила она и неуклюже протиснулась мимо меня.
Сила столкновения меня напугала. Заставила ощутить собственную непрочность, будто меня можно запросто вышибить из своего тела в ее.
Дебби, подожди!
Это оказалась Ксанта. Без желтого дождевика я ее не узнала.
Привет!
Попьем кофе?
Прямо сейчас?
Если, конечно, тебе удобно.
Эм, давай
Здорово, я только схожу пописать.
* * *
Ксанта появилась из туалета красивая, как в рекламе духов. Широкие брюки, синий вязаный джемпер и плоская кепка, которая, хоть и выглядела так, словно ее позаимствовали из трейлера Билли, но каким-то образом объединяла весь образ.
Ну что, каково каждый день мотаться в город? спросила она, когда мы влились в толпу, спускающуюся по лестнице.
Супер, говорю я.
Сколько тебе добираться до Дублина?
Поездом минут сорок. Но от нас до станции еще двадцать минут на машине, так что всего получается примерно час.
Выходит, ты из настоящей глубинки?
Ага. Я живу на ферме.
Потрясно! А какие у вас животные?
Только коровы. Это молочная ферма. Она принадлежит моему дяде.
А ты сама на ней помогаешь?
Сегодня утром доила.
Да ладно! Это долго?
Часа полтора.
И ты сама их доишь?
Да, но за мной приглядывал Джеймс, пока чистил коровники.
Джеймс это твой дядя?
Нет, Джеймс просто работает на ферме. Дядя наверняка еще из постели не вылезал. Вчера вечером он бухал.
Ха-ха, бухал во вторник?
У него это каждый вечер.
Вслед за Ксантой я вышла через боковую дверь, которой раньше не замечала. Мимо пролетела скорая. Я уже собралась перейти улицу, но Ксанта так и стояла на тротуаре, глядя на меня.
В чем дело?
Ты только что перекрестилась?
Я почувствовала, что краснею.
Ну да. Такая у меня привычка.
Какая милота!
Захотелось послать ее куда подальше.
Извини, получилось как будто свысока, спохватилась она.
Все в порядке.
Я имела в виду, это хорошая привычка.
Вообще-то я не то чтобы верующая.
Я знаю. То есть не знаю. Все, молчу.
* * *
Мы пошли в кафе через дорогу. Внутри было столько студентов и туристов, что запотели окна. Кофемашина тарахтела, как целая стройплощадка.
Пойду займу нам столик! крикнула Ксанта.
Я не могла понять, где начинается очередь.
Вы стоите? спросила меня какая-то женщина.
Нет, извините, ответила я и отошла в сторону.
Я заняла нам место вон там, сообщила Ксанта мне на ухо.
Отлично, спасибо. Ты знаешь, что ты будешь? Хочешь, заказывай первая.
Заказ еды это пытка. Я умирала от голода. Хотелось взять обед, но это было слишком дорого. Ксанта заказала травяной чай, поэтому я тоже взяла чай и шоколадный торт. Извинившись перед девушкой за кассой за то, что у меня нет карты постоянного посетителя.
* * *
Я пододвинула кусок торта Ксанте.
Хочешь пополам?
Нет, спасибо.
Серьезно, помоги мне его съесть.
Не могу, у меня аллергия на орехи.
Ясно
Ну да. Раньше я была из тех, кто не верит в аллергии. Думала, аллергии для слабаков. Оказалось, я сама слабачка.
А мята тебе нравится? спросила я, показывая на ее чай.
Вообще-то нет.
Зачем ты тогда это заказала?
Вот пытаюсь полюбить травяной чай, он типа полезный.
Травяной чай напоминает мне духи из маргариток, я делала их в детстве. Давила цветы и разводила водой. Даже тогда мне хватало мозгов их не пить.
Ну, теперь я не жалею, что потратила на это пятерку.
Ты прикалываешься?
Ксанта показала на меловую доску над прилавком.
Грабеж средь бела дня, сказала я.
* * *
За час разговоров я успеваю выложить Ксанте всю свою биографию.
Твоя мама встречается с двадцатичетырехлетним парнем?
Ага.
А ей сколько?
Тридцать шесть. Она родила меня в восемнадцать.
Ух ты. Так у тебя, наверное, и папа молодой?
Она никогда никому не говорила, кто мой папа.
Даже тебе?
Я покачала головой:
Если честно, по-моему, она и сама не знает.
Кажется, она потрясная. Когда будешь выходить замуж, тебя ждет «Мамма миа!» по-деревенски.
Ксанта злоупотребляла словом «потрясный». О себе предпочитала не говорить. Единственное, что мне о ней было известно, это что у нее аллергия на орехи.
Что у тебя с пальцами? спросила она, словно почувствовав, что я вот-вот подловлю ее на игре в вопросы.
Я вытянула левую руку:
Несчастный случай в детстве. Дверью прищемила.
* * *
Каждую весну мама собирала камыш в поле рядом с нашим и плела кресты святой Бригитты для всего прихода. В конце января она приносила на мессу корзину, полную крестов, и священник благодарил ее у алтаря.
Когда мне было семь лет, я попыталась ей помочь. Поле, где рос камыш, называли болотом, детское, промежуточное место, где мои сапоги хлюпали и было непонятно, суша вокруг или уже озеро. Я воображала, что под тиной, за кустами камышей, лежат бегемоты.
Мама срезала стебли ножницами, связывала в снопы и складывала в джутовый мешок. Я семенила за ней, пытаясь рвать камыши, но они упрямо цеплялись корнями. Обычно чем больше я старалась угодить маме, тем больше она выходила из себя, но в тот раз она терпела меня, потому что неподалеку дедушка переносил изгородь. Когда я спросила, можно ли ей помочь, она разрешила мне тащить за ней мешок с камышами.
Набрав тростника, мы вернулись в дом. Я изо всех сил старалась не шуметь, но ее раздражало даже мое молчание.
Дебби, иди поиграй на свежем воздухе.
Но я хочу помочь.
Мне не нужна помощь.
Пожалуйста, мамочка, я буду очень стараться.
Мне сейчас некогда тебя учить.
Я уже умею, мы плели их в школе из синельной проволоки. Я победно улыбнулась.
Мама взяла камыши со стола и пошла к себе в комнату, прижимая их к груди, будто младенца.
Мамочка, пожалуйста, я хочу помочь. Я расплакалась, и она бросилась бежать. Я кинулась за ней по коридору, вытянула руку, чтобы не дать ей закрыть дверь, но мама резко ее захлопнула. Черная боль пронзила мне ладонь.
* * *
В тот день я потеряла кончики среднего и безымянного пальцев на левой руке. Билли отвез меня в больницу. Когда мы вернулись домой, мама вела себя как ни в чем не бывало, но приготовила мне чашку чая. Позже, когда я заснула, она сунула мне под подушку письмо. В нем она как бы извинялась, но на самом деле объясняла, что все произошло по моей вине.
В воскресенье мама отнесла кресты святой Бригитты на мессу, и священник поблагодарил ее у алтаря. Выходя из церкви, люди забирали с собой по кресту и вешали их над дверями домов как оберег от порчи.
Сны воды
Мама уломала Джеймса отвезти нас на пляж. Было ветрено и дождливо в самый раз для уток. Маме и в голову бы не пришло отправиться туда в солнечный денек. Чем он ненастней, тем больше ее тянет поплавать в море. Молнии Зевса наводят ее на мысль искупаться, громовые раскаты только раззадоривают. Погода оказалась в самый раз достаточно бурная, чтобы маме захотелось на пляж, и достаточно спокойная, чтобы Джеймс согласился ее отвезти.
Поверни налево. Налево!.. сказала мама, включая за Джеймса поворотник.
В смысле, на твое лево? То есть направо?
Нет же, налево!
Хочешь пересесть за руль, Мейв?
Мама сбросила с колена ладонь Джеймса. Оба были не в духе. Мама и Джеймс ругались только по одной причине из-за Вайолет. Вайолет это фиолетовая «Тойота-Старлет» девяносто восьмого года. Однажды Билли ездил повидаться с одним человеком насчет собаки, а вернулся с Вайолет. Мама молилась за нее каждый год перед техосмотром. Всякий раз машина каким-то чудом умудрялась его пройти, и Джеймс возвращался домой со свидетельством, похлопывая ее по капоту и сияя, будто гордый отец. Маме Вайолет нравилась. Ей просто не нравилось ее водить.
Джейкоб, пес Джеймса, и тот водил лучше мамы. Пока Джеймс вел машину, Джейкоб сидел у него на коленях и радостно пыхтел, свесив язык и высунув голову в окно. Феерический идиот! Предполагалось, что он овчарка. Пока он был щенком, Джеймс только и говорил о том, какой из Джейкоба вырастет умный пес, но тот становился только толще и ленивей. Будь Джейкоб человеком, он стал бы манекенщиком ну, из тех, кому все само падает в руки. Неправильное питание и недостаток физической активности ничуть не лишали его привлекательности. У него были хорошие гены. Что-то явно от хаски, и шерсть густая и блестящая, черно-белая с бурыми подпалинами. Вдобавок огромные золотые глаза.
Но, господи, лажал он просто колоссально. Однажды посреди ночи согнал коров с поля, перепугав их настолько, что они сломали две электроизгороди, вытоптали кладбище и загадили надгробия и цветы. Когда Билли той ночью разбудил меня и сказал, что коровы ворвались на кладбище, я вообразила, как телки протискиваются в калитку, сконфуженно выпучив глаза, будто дородные дамы, застрявшие задницей в турникете. Но попробовали бы вы сказать о Джейкобе хоть одно дурное слово при Джеймсе. Он защищал пса почти так же горячо, как маму.
Джеймс учил маму водить, сколько я себя помню. Теоретически мама водить умела. Она разбиралась в машинах, как некоторые разбираются в мировых войнах: умела поддержать о них отвлеченный разговор, но вовсе не стремилась применить свои знания на практике. Стоило поднять капот, и она сообщила бы вам название и предназначение каждой детали. Но от просьбы включить зажигание впадала в столбняк и переходила в глухую оборону. Джеймс называл это иррациональным страхом. Мама считала свой страх обоснованным. Время от времени между ними повторялся один и тот же спор.
Мейв, если тебя так раздражает моя манера езды, почему бы самой не сесть за руль?
Тебе не понять.
Почему я могу водить машину, а ты не можешь?
Ты видишь границы между вещами, а я нет. Я смотрю сквозь лобовое стекло и не вижу границ, отделяющих один предмет от другого. У меня в голове все сливается.
* * *
Мама садилась за руль только однажды: как-то она прикатила на машине на мессу. Ехать было всего двести метров, но для нее это стало достижением. Мама припарковалась перед церковью и заключила Джеймса в крепкие объятия. Он поцеловал ее в макушку.
После мессы, сворачивая к нашим воротам, мама не вписалась в поворот и врезалась в ограду в том же самом месте, где погиб тот девятнадцатилетний парень. Вайолет мы отвезли к механику, и она оклемалась, но мама с тех пор так и не оправилась. После этого Джеймс перестал давать ей уроки вождения.
* * *
При заезде на парковку сердце у меня уходило в пятки. Пляж напрягал до тошноты. Песчинки между пальцев ног страшно даже представить. Зато мама обожала валяться на песке и обсыпать им себя сверху. Через несколько дней после этой поездки на пляж она засунула руку в трусы и улыбнулась, обнаружив песок между ягодиц.
Мамину страсть к песку между ягодиц превосходила лишь ее любовь к морю. Мама щебетала, как потрясающе, что наше тело способно приспособиться к температуре океана. Едва волна окатит ступни, как ее легкие просыпаются. Входя в воду, она перечисляла названия слоев океана: «Солнечная зона, сумеречная зона, полуночная зона, бездна И, прежде чем окунуться с головой, шептала: Хадальная зона, Аид, царство зимней владычицы Персефоны».
* * *
Мама говорила, что любит плавать в море, но на самом деле она никогда не плавала не умела. Просто стояла в воде. В прошлом году Джеймс сглупил, подарив ей на Рождество уроки плавания. Ему не удалось скрыть разочарования, когда после первого же занятия мама вернулась не в духе, объявив, что не понравилась инструктору.
Еще и гондоны пришлось на головы напяливать ну, эти латексные фиговины, которые дерут волосы с головы. Вода там мертвая. И все на меня таращились.
Ну так не ходи больше, сказала я.
Думаешь, Джеймс поймет?
Конечно, сказала я, надеясь, что ошибаюсь.
Мне хотелось, чтобы они поругались. Но Джеймс, конечно, все понял. И даже умилился тому, как ей не хотелось показываться людям в купальном костюме. Кстати сказать, ей пришлось купить купальник специально для занятий. В море она плавала в чем мать родила.
* * *
Джеймс уговаривал меня окунуться вместе с ними, но я и думать не могла о том, чтобы купаться нагишом в компании с мамой. Я старалась не смотреть, как она раздевается, но не могла оторвать взгляд от ее плоского живота, ямок пониже поясницы, изгиба спины, странно торчащих грудей. Редкие волосы на лобке были тонкие и светлые, как на руках.
Джеймс не заголялся. По крайней мере, до захода в море. Что произошло в воде, я не знаю возможно, она сорвала с него плавки. Они целовались. Она обвила его руками и ногами. Ему это нравилось.
* * *
Я приезжала на пляж за ракушками. У нас дома все подоконники были завалены пляжными трофеями сердцевидками, черенками, гребешками, вонголе, морскими улитками, береговичками В ванной стояла чаша с раковинами каури. Лучшие ракушки полосатую венеру, веретенообразные раковины, теллины, раскрытые, будто крошечные крылья фарфоровых бабочек, мама приберегала для подоконника в Табернакле. Как-то раз я стащила из Табернакля ракушку под названием «пеликанова нога» и спрятала под подушку. Наутро ракушка пропала под подушкой осталось только несколько песчинок. Я решила, что это зубная фея забрала ее и вернула на место, в Табернакль.
Однажды мы нашли раковину стромбуса. Мама сказала, что, приложив ее к уху, я услышу океан. А потом объяснила, что на самом деле я слышу собственный пульс море у меня внутри.