Подойдя поближе, я свернула в сторону странно расположенных деревьев. Они стояли поодаль от леса. Вокруг их оснований росли кусты терновника, а в сорняках путались поваленные сучья и ветки.
И вот. Прямо впереди я заметила могилы. Всего три.
Я затаила дыхание, когда подошла к двум стоящим рядом могильным камням, один из которых наполовину утонул в высоких сорняках.
«Уильям Теофилус Дрейпер» гласила первая надпись прямо под эпитафией «Любимый отец и сын» и над указанными датами: 18 февраля 1859 г. 21 декабря 1903 г.
«Любимая жена и мать» предсказуемо гласила эпитафия на втором надгробии, Лилиан Анжелики Дрейпер.
Я нахмурилась, глядя на потертые даты на ее надгробии. Они ведь не говорят о том, о чем я подумала?
Подойдя ближе, я присела и смахнула налипшую грязь с камня, кончиком пальца проведя по заросшим мхом цифрам.
Родилась 25 марта 1865 года. Умерла 21 декабря 1903 года.
Почти против своей воли я взглянул направо. На третью могилу.
Она принадлежала «Драгоценной дочери» Мириам Элейн Дрейпер. И снова указанные даты меня озадачили. Вернее, одна из них.
Эта девушка тоже умерла 21 декабря 1903 года.
Учитывая, что она родилась 29 августа 1891 года, ей было всего двенадцать. Примерно столько же, сколько и девочке на фотографии с чердака. А ее родители Их возраст тоже совпадает с изображенными на фото людьми.
Без дальнейших исследований я не могла быть уверенной, но могла предположить, что причина смерти у них была одна.
В эту секунду на меня обрушилось осознание этой ужасной трагедии.
Может ли репутация дома быть обусловлена тем, что семья каким-то образом погибла в доме или на его территории? Возможно, произошла утечка газа или несчастный случай с каретой.
Чтобы погибнуть в один день, они должны были находиться вместе. Все, кроме Тот юноша со снимка. С темным пятном на месте лица.
Трепет от беззвучного движения около одного из деревьев заставил меня вздрогнуть и быстро встать.
Я шагнула к источнику движения и увидела еще одного мотылька.
Существо таких же огромных размеров, как и то, что я увидела вчера, карабкалось по стволу дерева.
С трудом перебираясь по неровному рельефу земли, усыпанной ветками и листьями, я направилась к клену. Вглядываясь между ветвями, я искала других обитателей леса.
Когда я посмотрела себе под ноги, то увидела второго мотылька.
Немного меньше того, за которым охотилась Чарли, он сидел на краю другого камня.
Еще одно надгробие.
Я снова присела на корточки.
Мотылек отлетел в сторону, пока я освобождала камень от грязи, травы и опавших листьев, скрывавших камень.
Нет, прошептала я, глядя на высеченное здесь столетие назад имя. Этого не может быть.
И не могло.
Потому что это имя на надгробии утверждало невозможное.
Что другие вещи, которые не могли существовать, на самом деле существуют.
Глава восьмая. Зедок
Каминные часы, принадлежавшие моему отцу, привычно тикали, медленно сводя меня с ума.
Расхаживая по гостиной на своей стороне «Молдавии», застывшей во времени версии, полной изящества и обставленной с безупречным вкусом моей матери и безграничным богатством отца, я старался игнорировать тиканье часов, нарушавших полночную тишину большого дома.
Их всегда печальная, монотонная песня служила единственным аккомпанементом к тому беззвучному ноктюрну, в который превратилось мое существование.
Я мог сочинять. Концерты, вальсы и реквиемы, даже оперу, если бы захотел. Написание музыкального произведения всегда так захватывало мой дух и переворачивало все внутри, что я забывал о ничтожности своего существования. Вот почему я так безумно жаждал тех часов до прибытия Армандов, когда на другом конце дома я мог свободно сочинять.
Однако, где бы я ни писал свою музыку, она оставалась такой же неживой, как и я сам. Потому что у меня не было сердца.
Моя последняя попытка, простая баллада, лежала брошенная и незаконченная на чердаке Армандов. Я так отвлекся на воспоминания о нашей встрече со Стефани тем утром, когда она вошла в гостиную за Чарли и остановилась у моего пианино, слушая в своей голове только ей известную мелодию, что прервался на середине ноты и оставил листы на старом столе моего отца, чтобы Чарли до них не добралась.
Я мог бы снова вернуться к работе и наслаждаться тишиной до самого рассвета, пока новые обитатели «Молдавии» не проснутся и не начнут шуметь громче, чем странствующий карнавал.
Хотя как я мог надеяться сосредоточиться на музыке после вчерашней встречи со Стефани во сне?
Я вообще с тех пор не мог ни на чем сосредоточиться.
И я необъяснимо хотел еще раз с ней поговорить, что очень тревожило.
В целом только по этой причине грядущей ночью я решил воздержаться от проникновения в ее сны. Так или иначе, я добился своего, посеяв семя, которое уже скоро подарит мне бо́льшую власть над ее реальной жизнью. Так к чему нам разговаривать снова?
Мой неподдельный интерес к разговору со Стефани, безусловно, был вызван лишь тем, что я не любил сидеть без дела. Особенно когда время упорно работало против меня. Тогда я уверял себя, что бездействие это тоже действие. Ведь отсутствие Эрика в ее снах обязательно побудит ее искать ответы самостоятельно. Но свернет ли она горы на пути к разгадке, используя весь свой ум и целеустремленность?
Возненавидит ли она Эрика после того, как узнает, что он натворил?
Конечно, как же иначе.
Внезапно я замедлил шаг и остановился. Нахмурившись под маской, я взглянул на пианино, как всегда желая играть. Должен сказать, что моя неспособность воспроизвести хотя бы две взаимодополняющие ноты была одной из самых жестоких частей проклятия.
Меня не только преследовали осколки моей собственной расколотой души вместе со всеми воспоминаниями об этом доме, но они еще и насмехались над этим нетронутым инструментом, который, хотя и сиял лакированной чернотой, издавал для меня не больше музыки, чем его разрушенный близнец. Чудесным образом мое пианино, то, которое я считал истинным, все еще занимало то же место в доме на стороне Армандов.
Не столь важно, какую роль пианино играло в жизни этой семьи, оно, скорее всего, не простоит там долго. Это было еще одним поводом для волнения, поскольку последний человек, намеревавшийся избавиться от моего пианино, покинул этот дом довольно потрепанным.
Подобная участь ожидала Армандов. И я прекрасно знал, что это лишь вопрос времени.
Если бы только Стефани не была такой
Упрямая, пробормотал я из-под маски, меряя шагами комнату. Противоречивая.
Что еще я мог о ней сказать?
Она может уколоть сильнее колючки, последовал мой сухой ответ, и я усмехнулся. Отважная, добавил я. Но упрямая и непримиримая. Да, ум и красота в избытке, но никакого намека на утонченность. Что сказали бы о ней мои родители? Представить страшно. А вот Мириам была бы от нее в восторге. Даже не сомневаюсь.
Зачем я разговаривал сам с собой? Ладно, иногда я беседовал со своими личинами слабыми осколками меня самого, которые сновали вокруг меня, по всему дому и вокруг него. Призраки моей собственной души. Но я никогда не выражал вслух свои мысли. Да и зачем, если мои личины делали это за меня.
Неужели я просто для своей выгоды озвучивал свое мнение о Стефани, как только оно сформировалось?
Не совсем так, слева от меня раздался язвительный голос, который я узнал с первых же секунд. Хотя его вообще трудно было назвать голосом.
Мое тело замерло, а взглядом я впился в пианино, не осмелившись поднять глаза на обладателя жуткого голоса.
Я привык, что в любой момент ко мне могла присоединиться одна из моих личин, но было довольно необычно, что он появился так внезапно и без предупреждения.
Что же заставило его покинуть свой подвал?
Неужели недавний визит Мистера Арманда все-таки его взволновал, как я и опасался?
Ты и правда не догадываешься, что меня привело? спросил он, отвечая на мои мысли, которые на самом деле были в той же степени и его.
Мои личины. Олицетворенные осколки моей души. Одну или даже двадцать из них всегда можно было обнаружить слоняющимися по величественному особняку или его заснеженной территории. Но, в отличие от меня, они оставались привязанными к этой версии дома, застрявшей во времени. К счастью для Армандов, мои личины не могли перемещаться между двумя версиями дома, как я, и не имели телесной формы под своими маскарадными одеяниями.
Но эта личина, самопровозглашенный Гнев, была самой захватывающей из всех. В малиновом мундире, развевающемся плаще и в сверкающей серебряной маске головы смерти[4].
А осколок моей души возможно, самый отвратительный из всех, который он олицетворял, слишком хорошо вписывался в его образ.
Может, рискнешь угадать? прозвучал искаженный баритон с примесью злорадства.
Я не стал отвечать, потому что частично понимал, что заставило его выйти из подвала.
Раньше у каждой из моих личин была своя очередь. Целыми десятилетиями я носил каждую из них, обретая, таким образом, их сущность.
Контроль вот чего хотел Гнев. Контроль, который, к счастью для Армандов, принадлежал сейчас Апатии, моей нынешней личине.
Но с другой стороны, это означало, что в какой-то степени я должен хотеть подарить Гневу контроль, потому что наши с личинами мысли и действия неотделимы.
Появление Гнева предвещало катастрофу, которой я надеялся избежать. Ведь получается, что у него есть мотивы, чтобы завладеть мной, а следовательно, и жизнями обитателей «Молдавии».
Оставь меня, настойчиво прорычал я. Забирай все, что хочешь, и полезай обратно в свою нору. Как бы ты ни старался, тебе не заманить меня в ловушку.
Ты уже в ловушке, глупец.
Я же сказал тебе уйти, угрожающе предупредил я, ощущая опасную дрожь по всему телу.
Мои глаза, ужасный голос Гнева еще больше обеспокоил меня. Взглянув в них, ты увидишь правду. Если захочешь ее увидеть.
Я хочу, чтобы ты, омерзительное чудовище, вернулся в свой ад и оставил меня в моем. Я развернулся к нему лицом и увидел, что он сидит в бледно-голубом кресле у эркера гостиной. Его спрятанную под капюшоном голову венчали оленьи рога, а с серебряного черепа на меня смотрели две черные ямы пустоты.
Ты этого не хочешь, мягко, но высокомерно прошептал Гнев, его голос напоминал треск пламени.
Я сжал челюсти и уставился на него, сохраняя упрямое молчание. Одно только его присутствие говорило о том, что он прав.
Хорошо. Тогда что дальше? бросив ему вызов, я ощущал, как в ожидании его ответа мой страх эхом разрастался в груди, в том пустом пространстве, которое когда-то вмещало и неповрежденную душу, и ее бьющийся сосуд. Продолжай, чего же мы тогда хотим?
Гнев не обронил ни слова. Вместо этого, его кошмарный облик сравнялся с моим ростом, а затем обтягивающей перчаткой он снял свою маску, обнажая лицо небытия. Медленным и размеренным шагом он приблизился ко мне, но я, невзирая на свою настороженность, даже не пошевелился.
Он остановился в нескольких футах от меня и протянул мне в облаченной в малиновую перчатку руке, унизанной кольцами, серебряную маску презрения, злобы и разрушения.
Неужели он был настолько наивным, чтобы подумать, будто я приму эту маску? Особенно зная, кто он такой.
Одолевающий меня ужас до последнего боролся с непониманием, пока мой взгляд не упал на блестящий металл предложенной маски.
Словно мираж, на зеркальной поверхности черепа проявилось другое лицо. Постепенно изображение стало четким. Это лицо Оно принадлежало девушке.
Стефани.
Тик-так, тик-так. Часы на каминной полке отсчитывали секунды, в течение которых мои пальцы сами по себе тянулись к маске. К ней.
Когда я притронулся к ней, до моего сознания донесся негромкий треск.
Дом. Он начал гудеть вокруг нас, заставляя маленькие предметы дребезжать по поверхности, ножки мебели стучать по полу, а струны спящего пианино единодушно издавать зловещий вой предупреждения.
Ужас того, что я почти сделал, заставил меня вырвать маску из рук Гнева и бросить ее в очаг, где она бесследно растворилась, превратившись в пар.
Тут же все вокруг успокоилось, и голос пианино затих.
Нависающая надо мной фигура Гнева исчезла, его малиновый плащ и офицерский мундир превратились в ничто, а низкий тревожный смех, каждый раз завершающий его визит, эхом разносился по гостиной, как затихающие раскаты грома.
Глава девятая. Стефани
Я уселась на стул напротив Лукаса, вызвав громкий и неприятный скрип ножек о линолеум и тем самым заставив всех четверых за обеденным столом удивленно поднять на меня глаза.
Сидящая рядом со мной миниатюрная блондинка с косичками хмуро уставилась на меня.
Хипстерские Очки передо мной выглядел самым шокированным.
Нам нужно поговорить, сказала я, нагнувшись к нему через стол.
Ох-х.
Он бросил взгляд на своих друзей, которыми были Девочка с косичками, Темнокожий парень с короткими дредами, пирсингом в носу и в ярко-желтой футболке с M&Ms, и бледный парень-гот с черными шелковистыми волосами до плеч и огромным серебряным крестом на груди.
Мне казалось, что мы уже поговорили.
Хипстерские Очки бросил на Косички панический взгляд.
Тут точно что-то есть. По крайней мере, он не хотел, чтобы она знала подробности нашего последнего разговора.
Нам нужно поговорить еще раз, уточнила я и уже приготовилась рассказать о причине, но вмешались Косички.
Ага, привет. Развернувшись ко мне, она протянула руку. Меня зовут Шарлотта.
Стефани. Я быстро пожала ей руку и поспешила переключить внимание обрато на Хипстерские Очки. Вернее, на Лукаса.
О, эм, извини меня, его голос звучал ошеломленно. Мне следовало вас представить. Это наш Патрик, сказал он, указав на парня с пирсингом в носу. Патрик приподнял подбородок в знак приветствия, на что я ответила так же. А это Уэс, его также называют Священником.
Приятно познакомиться, Стефани, игриво подмигнув, произнес Уэс.
Э-эм и мне, пробормотала я и вернула внимание к Лукасу, обратившись к нему тише: Послушай, мне нужно знать, что тебе известно о нашем доме.
Знаешь, слева от меня раздался голос Шарлотты, если у тебя какие-то проблемы, лучше зайди на наш вебсайт.
Я нахмурилась, в то время как Шарлотта, глядя на меня, жадно откусила сочное яблоко.
Изогнув бровь, я посмотрела на Лукаса, чей удивленный взгляд метался между мной и Шарлоттой.
Ваш вебсайт?
Да, наш вебсайт, подтвердила Шарлотта. Который во Всемирной паутине. Там ты найдешь анкету, которую нужно заполнить, если у тебя есть проблема. Так мы сможем распределить время и сохранить порядок в работе.
Этот сайт помогает нам также распределять дела, сказал Уэс, и Патрик хихикнул.
Ладно. Ну, я не особо прониклась симпатией к этой компании. Мне не хотелось быть навязчивой, но я хотела поговорить с Лукасом, и разговор с ним, очевидно, шел в комплекте с остальной группой.
В то утро Лукаса не было в библиотеке, а после нашего последнего разговора я сомневалась, что вновь обнаружу его рядом с моим шкафчиком после уроков. Но мне нужно было срочно с кем-то обо всем поговорить. Почему имя Эрика появилось на надгробном камне после его появления в моем сне? На простое совпадение это не походило. Мало того, что все произошедшее противоречило возможности совпадения и официально перешло в разряд откровенно странного, так еще и было связано с Чарли.
Дела? спросила я Лукаса. Что ты имеешь в виду?