Илья Муров вздохнул, хищно улыбнулся и озадаченно воззрился на пачку «Примы», найденную им в кармане потерпевшего. Пачка была наполовину пуста. На картонке, кроме обязательных реквизитов фирмы-изготовителя, никаких записей: ни телефонных номеров, второпях вкривь и вкось нацарапанных, ни адресов, ни женских имен, ни даже пляшущих человечков!.. Впрочем, отсутствие всего перечисленного на этой полупустой пачке производило странное впечатление. Надоумленный внезапной гениальной догадкой, Илья Алексеевич опять полез рыться в карманы лохмотьев. Так и есть обнаруженных табачных крошек оказалось слишком мало для заядлого курильщика этого сорта сигарет. Следовательно, либо этот бедолага вообще не курил, либо курил сигареты маркой повыше. Вопрос медэксперту на засыпку: можно ли по состоянию легких определить, какие сигареты курил при жизни покойник? Муров занес это соображение в свой рабочий блокнот и вновь заглянул внутрь пачки. Что-то уж слишком они ровненькие эти сигареты, слишком набитые табаком, «полнозарядные», как сказали бы артиллеристы Он с сомнением уставился на спичечный коробок. Кто в наше время пользуется спичками, кроме домохозяек на газифицированной кухне? Даже дети и бомжи предпочитают одноразовые зажигалки
Повинуясь внезапному наитию, Илья Алексеевич приподнял труп, привалил его бочком к стене и, внимательно светя фонариком, исследовал земляной пол. Использованный презерватив, сплющенная коробка из-под сигарет «Космос», смятая жестянка джин-тоника, шесть пивных пробок, газетный обрывок Так, стоп! Что это на нем за каракули? Не разобрать Детектив Муров полез было в карман за лупой, но на полдороги передумал, аккуратно сложил обрывок, упаковал его в целлофановый пакетик, замер, додумал и присовокупил к обрывку парочку сомнительных сигарет из подозрительной пачки. После чего удовлетворенно кивнул и спрятал пакетик во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу, полному вещих предчувствий, к примеру, о том, что в этой смерти таятся гнусные бесчинства ужасного вероломства. Сердце у нашего отставника было большим, добрым и щедрым, но питало слабость к высокопарным цитатам скрытым, полускрытым и совершенно откровенным. Илья Алексеевич по возможности берег его, зря старался не нервировать и не считал за труд отвечать ему в его же стиле. Ничего, потерпи, родное, он обязательно дознается, кто автор этого преступления, и кто бы он ни был, заставит его заплатить по счету людской справедливости!..
Муров перевел дух, унял сердце, напряг память и слегка подрастерялся от обилия выданной ею информации. Чего тут только ни было, кроме того, что было и требовало помимо внимания еще и неукоснительного исполнения. Илья Алексеевич попытался расположить всплывшее из мнемонических глубин по порядку, и вот, что у него в итоге получилось:
Во-первых, у умершего зрачки большие, неподвижные, не реагирующие на свет (Божий или электрический?)
Муров включил фонарик и направил луч на лицо трупа. На мгновение в том месте, где левое полушарие соединяется с правым, мелькнула то ли надежда, то ли опасение: а вдруг этот труп сейчас моргнет, сядет и обложит хриплым и невнятным со сна матом? Но труп не моргнул, хотя какие у него были зрачки, Илья Алексеевич определить затруднился. Хоть бы диаметр указали, раздраженно подумал он. Три миллиметра это много или мало? Ладно, проехали Холодный, неподвижный, горизонтально возлежащий. Матом не кроет, на свет не реагирует. Что это как не труп?..
Во-вторых, неукоснительно следовать правилу Эркюля Пуаро: ничего не оставлять без проверки. Или это во-первых? А то, что было во-первых, на самом деле во-вторых? Тьфу, черт! Правильно говаривал Арчи Гудвин: в расследовании всякого убийства примерно девять десятых времени тратится впустую
Поехали дальше. Что там у нас втретьих? Ага, оказывается, одежда и прежде всего трусы и майка показатель уровня жизни и принадлежности к определенному классу
Илья Алексеевич присел на корточки и, превозмогая заново подкатившую тошноту, принялся докапываться до майки с трусами. Майки не оказалось в помине. Трусы были самые стандартные синие, длинные, семейные. В таких незазорно только перед родной постылой женой показаться. Не трусы, а кинореквизит какой-то! Впрочем, кажется, в российской армии они еще не сняты с вооружения Муров опять воспользовался рабочим блокнотом, чтобы занести на его страницы и это соображение, с дельным указанием: поискать без вести пропавших в войсковых частях, расположенных в ближайшей округе.
В-четвертых, по ногтям человека, по его рукавам, обуви и сгибе брюк на коленях, по утолщениям на большом и указательном пальцах, по выражению лица и обшлагам рубашки и прочим подобным мелочам нетрудно угадать профессию человека. Муров с сомнением взглянул на труп. Шерлок Холмс явно имел в виду живых людей. Но любой живой человек есть потенциальный труп основной принцип бытия. Так что нечего кочевряжиться, мистер приват-детектив: назвался груздем, значит, опять на карачки и вперед изучать утолщения на больших и указательных пальцах. Наш отставник вздохнул и, приняв предписанную криминалистической наукой позу, занялся тем, чем было велено. И, как вскоре выяснилось, не зря. Пальцы у трупа оказались совсем не бомжовыми, слишком ухоженными. И хотя ногти были длинноваты (кажется, ногти и волосы продолжают расти еще сорок дней после смерти, подбодрил себя детектив), но траурной каемки под ними не обнаружилось. А это уже что-то! Уже нечто! Илья Алексеевич еле удержался, чтобы не подпустить какого-нибудь коленца от ликования. Похвальная сдержанность: места для присядки или гопака тут, прямо скажем, маловато. Так, что там у нас дальше по счету: в-пятых? или в-шестых? Впрочем, какая разница! Хоть в-седьмых
В-седьмых у Ильи Алексеевича оказался следующий постулат: детектив должен уметь точно определять текущее время, не глядя на часы, с допустимой ошибкой плюс-минус три минуты.
Муров закрыл глаза, прислушался к метле дворника, обеспокоился тишиной, но не стал увиливать. Семь часов двенадцать минут, решил он. Затем продрал очи и сверился со своими наручными-дарственными. Часы показывали ни много ни мало, а тютелька в тютельку 7-12 московского времени. Но не таков был наш отставник, чтобы долго радоваться своей профессиональной удаче (хотя без этого тоже нельзя можно разучиться радоваться самому себе). Все, что он в связи с этим хронометрическим достижением себе позволил, это энергично кивнуть и вытянуть руку, сжатую в кулак. Причем, к его чести, от восклицаний типа «йес», «рот фронт» и «но пасаран» смиренно воздержался
Метла наверху возобновила свои экзерсисы и Муров, успокоенный, вернулся к своим баранам, то есть догматам апокрифической криминалистики. Итак, в-восьмых, почетная обязанность сыщика, пока он не найдет преступника, подозревать всех, кто общался с убитым.
Очень ценное напоминание. Можно начать с дворника. Правда, предварительно неплохо было бы установить и неопровержимо доказать, что этот метельщик был знаком с трупом еще при жизни последнего
Девятое предписание, которое, судя по его содержанию, должно было быть одним из первых, поскольку касалось отпечатков пальцев, заставило Мурова досадливо поморщиться. Разумеется, теоретически наш отставник прекрасно знал, как это делается. Более того, у него даже имелось в автомобильной аптечке все необходимое для такой процедуры, включая наборы кисточек, разноцветной пудры и клейкой ленты. Если бы не дворник и не милиция, которую рано или поздно придется потревожить, Илья Алексеевич, несомненно, попытался бы применить на практике свои теоретические познания в искусстве дактилоскопии. Но, увы, это был как раз тот случай, когда частные детективы во избежание конфликта с властями стараются придерживаться буквы закона. А Илья Муров был не из тех сыскарей-авангардистов, которым нравится ломать устоявшиеся традиции, перелицовывать обычаи и пускать по ветру незыблемые законы их высокого ремесла. Что ж, с отпечатками пальцев придется пока повременить. В конце концов, в милиции есть, кому этим заняться, чтобы идентифицировать труп. Ну а результаты идентификации всегда можно узнать в обмен на кое-какую информацию, которой он вскоре обязательно будет располагать. Ниро Вульф, например, всегда так поступает. А что хорошо для Ниро, то и для Джилла, то есть Ильи, подходит
В-десятых, сплющенные кончики пальцев характерны для пианиста и машинистки. Если в лице их обладателя есть одухотворенность, не свойственная машинисткам, значит это пианист
Это что же получается! внутренне запротестовал Илья Алексеевич. Это опять на карачки и с мертвяком ручкаться?.. Так недолго и какую-нибудь смертельную заразу подцепить. Прецеденты были. Хотя жертвой оказался, сколько помнится, не частный детектив, а приватный патологоанатом. Не то Базаров, не то Расторгуев, если только не Блошинорыночкин Муров осветил фонариком личность потерпевшего, пытаясь определить, одухотворена ли она чем-либо еще, кроме трупного окоченения. Черты лица были самые обыкновенные, без особых примет. Разве что небритый
Но тут нашего детектива отвлекло очередное, кажется, одиннадцатое сообщение не на шутку разошедшейся профессиональной памяти. Если зрачки у убитого разной величины, значит, череп у него проломлен
Эх, подумал Илья Алексеевич, на карачки становиться все же придется. Правда, крови не видно, но кто знает, каким образом сюда попал этот жмурик? Да и разницу между зрачками установить куда легче, чем определить их величину: больше нормы они или меньше, по мне, так в самый раз Муров присел на корточки, включил фонарик и пытливо заглянул в невидящие глаза покойника. Глаза стеклянно блеснули в луче, но наш детектив успел только отметить эту странность, обдумать со всей присущей ему основательностью ему ее не позволили. Именно в это время сверху раздался сварливый вопль иерихонской трубы:
Засранцы! Сыкуны! Всю котельную обгадили! Весь город обоссали! В машине своей серил бы, обосранец долбанный!
Замешательство нашего отставника было не однозначным двойственным. С одной стороны, он готов был признать досадное упущение, поскольку занятый оперативно-следственной работой, проморгал приближение дворника, оказавшегося, судя по тембру трубы, дворничихой. С другой, явная клевета душила горькой обидой.
Я не засранец, я частный детектив! изрёк он с достоинством.
ГЛАВА III
в коей описывается первая встреча Ильи Мурова с органами дознания
и о пари, им заключенном
По зрелом и усердном размышлении, мы пришли к мудрой мысли изложить сцену, разыгравшуюся между нашим славным детективом и скорой на беспочвенные обвинения дворничихой, в предельно сокращенном, обобщенном и, по возможности, конспективном виде. Отметим однако ж, что хотя этот эпизод и изобиловал всякими не идущими к делу сыска недоразумениями (ибо сия скандальная особа в апельсиновой жилетке безопасности не отличалась ни смышленостью, ни рассудительностью, но была, что называется, агрессивная бестолочь), Илья Муров все же сумел, если не доказать, то по крайности внушить ей должное представление о своем светлом, неразлучном с общепринятой моралью, облике. Скажем больше: ему почти удалось убедить эту сварливую бабу, что он вовсе не верблюд, а достойный представитель разновидности гомо сапиенс, причем как раз той ее части, что в неволе не размножается, а на воле не испражняется. Правда, не утаим, что для этого ему пришлось прибегнуть к мерам воздействия скорее физическим, нежели психологическим, иначе никак было не заставить эту валаамову ослицу убедиться в том, что дерьмо, о вонючем наличии которого она столь рьяно и огульно распространялась, имеет все признаки трупного окоченения. Убедившись в своей ошибке, дворничиха повела себя более чем странно бухнулась Илье Алексеевичу в ноги и, отчаянно крестясь, матерясь и заклиная всеми известными ей святыми, в том числе Христом, Богом и матерью его Богородицей, принялась слезно умолять не губить ее грешную душу, но отпустить негодницу на поруки покаяния.
Первой мыслью нашего отставника было бежать с места происшествия без оглядки, дабы не угодить по ложному доносу в предварительное заключение. Второй прибить идиотку чем-нибудь тяжеленьким и желательно железным. Например, домкратом. И лишь третье по счету соображение оказалось дельным. Илья Алексеевич быстренько слазил в карман и, предъявив истеричке свои строгие корочки, командирским, не допускающим возражений, голосом распорядился: к трупу никого не подпускать, журналистов держать на расстоянии, любопытствующих гнать поганой метлой. Приказ ясен?
Охо-хо-хонюшки, простонала, тяжко поднимаясь с колен дворничиха. Что ж ты сразу не сказал, что из органов, лихорадка тебя дери! Чуть до греха не довел
Постояла, прислушиваясь к организму, и печально дезавуировала прежнее сообщение новым:
Нет, довел-таки, Ирод
До какого греха? не врубился к своему стыду Илья Алексеевич.
До маленького
Ничего, не замерзнешь, скоро солнышко пригреет, высушит, жестко отрезал детектив. И тут же смягчился: Где ближайший телефон-автомат?
Телефон у соседа моего есть, а автоматов тут сроду не бывало
Действительно, совершенно вылетело из головы нашего отставника это еще одно в ряду других несоответствие отсутствие в родном городке таксофонов, без которых частный сыщик, судя по книгам, как без рук. И что же теперь делать? Как прикажете ему быть? Можно, конечно, поднапрячься, подзанять деньжат, сотовым телефоном разжиться. Да вот беда ни в одном детективном романе ни один уважаемый детектив с этим неизбежным причиндалом нашей унылой эпохи не таскался, но всегда обходился таксофонами, в которых, судя по тем же книгам, недостатка никогда не испытывал.
Может, мне сбегать от соседа ментам звякнуть, а? робко предложила дворничиха и, умоляюще заглядывая в грозные очи начальства, просительно добавила: Заодно и переоденусь, а?
Муров бросил взгляд на часы и, изо всех сил, сдерживая рвущую губы улыбку (ибо только сейчас просек весь юмор ситуации), строго уведомил:
Три минуты тебе времени, старая. На всё про всё. Отсчет пошел!..
Старая кинулась со всех ног вслед за отсчетом.
Милиция прибыла с такой оперативной поспешностью, что некоторые инвалиды труда и жертвы несчастных случаев на производстве, из числа живущих на противоположном краю городка, не успели даже толком осмотреть место происшествия. Как того и опасался Илья Муров, органы дознания немедленно сочли потерпевшего классическим «подснежником» и, не затрудняясь доказательствами, принялись составлять протокол.
Илья Алексеевич стоял в сторонке, ни во что не вмешиваясь, терпеливо дожидаясь часа своего выхода, который, по его разумению, должен был наступить сразу после того, как протоколист дойдет в своих писаниях до главы «Свидетели»; и чтобы скрасить ожидание, предавался приличествующим случаю философским размышлениям о бренности человеческого существования, вообще, но в особенности в нынешние времена, когда уже недостаточно стать трупом для того, чтобы к тебе отнеслись с почтением, уважением, заботой, словом, так, как при жизни и мечтать не осмеливался. Нынче труп человека просто падаль, подлежащая срочному удалению с глаз долой, в отличие от прочей дохлятины, скажем, раздавленных автомобилями голубей, чей вид взоров не оскорбляет, а следовательно, срочной уборке не подлежит. Одна только налоговая инспекция проявляет человеческие эмоции, всерьез скорбя о каждой довременной кончине законопослушного налогоплательщика
Кто обнаружил тело? задал вопрос протоколист, не поднимая головы от творимого текста, и застыл в ожидании с ручкой наперевес, с дежурной фразой наизготовку.
Я! бодро отозвался наш герой, и смело выступил вперед из общей массы ротозеев.
Четко, ясно и доходчиво сообщил он свои ФИО, адрес, род занятий (не основной, но официальный пенсионер МВД). Затем, понизив громкость до конфиденциального полушепота, довел до сведения органов правопорядка, что во избежание ложных слухов среди непосвященного в тайны следствия населения, предпочел бы изложить свои правдивые показания в более официальной обстановке, например, в отделении милиции или в здании прокуратуры. Протоколист поднял свои неожиданно смышленые глаза, внимательно оглядел внушительную фигуру нашего детектива и пожал плечами, как бы соглашаясь, как бы говоря: вольному воля, спасенному рай, мудрецу темница рассуждений. И вновь углубился в протокол.