Почему не раздет? блеснуло очками в сторону фельдшера приемных покоев его временное непосредственное начальство.
Не желают разоблачаться, ответил сквозь зубы фельдшер и осуждающе уставился на Илью Алексеевича.
А помощь получить они желают? продолжал доктор доставать фельдшера, не обращая внимания ни на больного, сгорбившегося на приемном табурете, ни на сопровождающее лицо, стеснительно топчущееся возле выкрашенных белой краской дверей.
Минимальную, кивнул фельдшер. Капните, говорит, мне йодом на ранку, да просветите на всякий пожарный рентгеном. В долгу, говорит, не останусь
Доктор перевел, наконец, взгляд с фельдшера на больного, а оттуда на сопровождающее лицо.
Вместе пили?
Кто? Я? С Лексеичем? Сёдня или надысь? с великой готовностью и большой охотой разразился встречными вопросами Еремей.
Сегодня, вчера и третьего дня, строго уточнил врач.
Сёдня ни грамму, вздохнул Еремей, стараясь дышать в сторону и преимущественно ушами. А надысь вмазал, врать не буду
И много вмазали?
Нормально, последовал исчерпывающий ответ.
Нормально? скептически усмехнулся доктор. Если бы нормально, то в больнице не оказались бы.
Вот именно! с неожиданной горячностью воскликнул потерпевший. Если б все прошло нормально, я бы сейчас в вашем морге лежал, бок обок с трупом, убитым неизвестными злоумышленниками
Пока что неизвестными, мстительно добавил он.
Доктор с фельдшером переглянулись.
С убитым трупом, говорите? переспросил врач со странной, почти сострадальческой улыбкой.
Это у него, доктор, от шоку, вступился за нашего отставника Пантюхин. Заговаривается, своих не признает, с воображалкой никак справиться не может Так ведь он не куды-нибудь, аккурат в дерево въебурился и в овражек кувырнулся. Вон башку себе пробил, от сквозняка мается
А вы как уцелели, любезнейший? в свой черед не сдержал профессионального скепсиса фельдшер.
А чего мне сделается? Я за водярой в город намылился, да вот на него и набрел Думал, домой свезти, да куда там! Шибко нервный, без успокоительного с ним не сладить Хорошо бы ему не только йодом дырку закапать, но и чего-нибудь от нервного куражу прописать
Доктор встал, подошел к телефонному аппарату и начал набирать номер на плохо вращающемся диске.
Где вы его подобрали?
Еремей кратко и доходчиво объяснил. И, подумав, добавил, вероятно, для общей ясности:
Должно, с управлением не справился.
Не ври, чего не знаешь, вдруг вновь ожил Муравушкин. Я тебе не курица, чтоб поперек дороги летать, и не акробат, чтоб кувыркаться! Я двадцать лет за рулем, и не на таких буераках трястись доводилось, и ни одной аварии!
Тогда почему же вы в овраг угораздились? вкрадчиво осведомился доктор.
Потому, буркнул неприветливо Илья Алексеевич и вновь уставился в пол, раздумывая, а не избрать ли ему из всех путей протеста, самый верный и решительный: взять и замкнуться в гордом молчании?
А все же? не унимался, лез в душу профессиональной сапой дипломированный медик.
Есть такое понятие, как тайна следствия, устало и доверительно сообщил наш отставник. И я не вправе открыть ее первому встречному, пусть и доктору
А! сказал фельдшер и вдруг повеселел, но, заметив, с каким профессиональным интересом воззрился теперь и на него дежурный врач, быстренько уняв свое оживление, поспешил с объяснением: Константин, смотритель морга, рассказывал. Дескать, ворвался к нему какой-то мужик, частным детективом представился, двести рублей подарил, жмурика какого-то сфоткал и помчался, как угорелый, в Перепреевку, со сменщиком его разбираться. Так это были вы, больной?
Сам ты больной! огрызнулся Муров. Я раненный при исполнении профессионального и гражданского долга детектив!
Так, так, так, так! удовлетворенно зачастил доктор. Уже кое-что проясняется Значит, это вовсе не следствие несчастного случая, шока, травмы головы, как вы, он кинул на Пантюхина неоднозначный, полный врачебной укоризны и одновременно человеческой снисходительности, взгляд, утверждали, а наоборот: травма, авария и все прочее являются следствием, а никак не причиной недуга.
В психи рядите? деловито осведомился Илья Алексеевич. Всё, что не укладывается в ваши, кстати, довольно спорные представления о норме, является для вас несомненным доказательством психической ненормальности?
Доктор с фельдшером в очередной раз переглянулись, но уже не понимающе, как прежде, а скорее недоумевающе, причем даже Еремею было ясно видно, что недоумевают они не сообща одному и тому же, а очень даже поврозь, и каждый своему.
Сами охаете да ахаете, мол, всюду кругом преступность расплодилась, житья не дает, а как только кто-нибудь решится эту преступность искоренить, того сразу в полоумники и в психушку. Так кто же, спрашивается, из нас сумасшедший? Я, частный детектив Илья Муров, не покладающий рук в борьбе с бандитами, не жалеющий ради вашего мирного и безопасного житья-бытия собственного здоровья, или вы, близорукие обыватели, не ведающие ни о благе своем, ни о пользе?
Наступившую тишину прервала громкая икота раскаяния, сотрясшая мускулистую худобу Еремея Пантюхина.
Прости меня, Лексеич, не разобрал я с похмела что к чему!..
Илья Алексеевич миролюбиво отмахнулся, жест, исполненный самой гуманной снисходительности: мол, какой может быть с тебя, Еремей, с человека, особых склонностей ни к чему, кроме пьянства, не проявляющего, спрос?
Доктору наконец удалось сладить с телефоном набрать нужный номер, дождаться ответа и о чем-то с кем-то приглушенно и неразборчиво поговорить. Мурову, показалось, что он расслышал две смутно знакомые фамилии Хлюзин и Седлов, но полной уверенности в этом не было.
Значит, вы утверждаете, что попали в аварию не сами по себе, то есть не в результате несчастного случая, а вследствие чьего-то злого умысла?
Именно, что умысла, кивнул Илья Алексеевич, морщась от головной боли. Тут факт бесповоротный.
Какой-какой? встрепенулся дежурный врач, уже было потерявший профессиональный интерес к пациенту.
Бесповоротный, подсказал фельдшер.
Ну и что? вызывающе икнул Пантюхин, всем своим видом демонстрируя готовность лечь костьми за правду и справедливость.
Ну как же! Потерпели аварию на повороте, а теперь утверждаете
Не придирайтесь к словам, доктор! Не стройте из себя Зигмунда Фрейда!
Ха! сказал доктор. Причем тут Фрейд?
Фрейд всегда причем, терпеливо объяснил Муров, стоит только дать волю въедливости
Ну, допустим, что аварию действительно подстроили. Но с какой целью? Если они хотели вас «убрать» (я правильно выражаюсь? именно так это называется?), то цели своей не достигли
А с такой целью, Коновал Петрович, не выдержал Илья Алексеевич, что попятили мои вещественные доказательства! Все как есть попятили: и фотоаппарат, и пленку с уликами, и
Илья Алексеевич вдруг осекся и умолк, вовремя вспомнив о газетном клочке с неразборчивыми каракулями. В настрадавшейся головушке яркой звездой вспыхнула надежда, что не добрались до клочка супостаты, что не додумались. Все же не фотоаппарат и даже не фотопленка, а какой-то неопределенный обрывок газеты, пригодный только для конкретного употребления. Кстати, защемило на сердце у нашего отставника от собственной оплошности, я ведь так и не удосужился узнать, что это была за газета Но тут встречное опасение вытеснило предыдущее Илья Алексеевич похолодел, подумав о том, как легко мог такой клочок соблазнить какого-нибудь варвара употребить его по назначению. Так крошится печенье. Так обрываются последние путеводные ниточки невероятно запутанного клубка!..
Этих убийц, подстроивших мне аварию, необходимо немедленно выявить, уличить и арестовать, иначе они таких неописуемых бед натворят
Так уж и неописуемых? усомнился доктор, сам неоднократно баловавшийся в томительные часы ночного дежурства чтением детективов.
Опять вы за свое! не сдержал укора Илья Алексеевич. Опять к буквам цепляетесь!..
Помилуйте, какие уж тут буквы, тут целый роман получается, возразил доктор.
Слышь, Лексеич, может, мне за Федоровной сбегать? внес предложение измаявшийся от борьбы с проклятой икотой Еремей.
Стой, где стоишь, Ерёма! сверкнул глазами Илья Алексеевич и, обратившись к медицинскому персоналу, просительно добавил: Не надо Федоровну
Кто эта Федоровна, жена? полюбопытствовал доктор.
Тетка. Но такая, что почище любой жены будет, а то и двух, объяснил Еремей и вдруг осерчал: Да что же вы как неродные! Ни дырки не обработаете, ни укола не зашпандорите?! Ведь мается человек
Может ему еще и сто грамм налить? осведомился задетый выговором фельдшер, и ехидно продолжил: А тебе двести?
Зря веселитесь, заметил Муров. Пантюхин дело говорит. Алкоголь в небольших, но основательных дозах в нашем деле незаменимая вещь. Даже Арчи Гудвин, не признающий никаких других напитков, кроме молока, и тот, побывав в такой передряге, в какой побывал я, позволял себе выпить хорошую порцию виски с содовой.
Содовой не держим-с, буркнул фельдшер и выжидающе уставился на дежурного эскулапа, задумчиво протиравшего свои очки бархатным лоскутком.
Можно водой развести, какие проблемы? оживился Еремей.
Ошибаетесь, любезный, подал голос доктор. Ни один уважающий себя детектив не позволит себе пить разбавленное водопроводной водой виски. Правильно я говорю, больной?
Нет, ну почему же Фил Марлоу иногда и с водой не брезговал, если обстоятельства не благоприятствовали, пустился было в литературные воспоминания наш отставник, но вдруг умолк, осознав, как его назвали, вскочил, покачнулся, снова сел на табурет и, устало прикрыв глаза, с бесконечным терпением произнес:
Кажется, я уже говорил вам, что я не больной, а раненный при исполнении профессиональных обязанностей частный детектив. Не пристало медицинскому работнику обладать столь короткой девичьей памятью: рискуете утратить квалификацию
Вишь как излагает! не сдержал восхищения фельдшер. Может, он действительно не совсем больной, а еще немножечко и раненный?
Кто тут врач? блеснул стеклами очков дежурный доктор. Кому лучше знать, больной он или раненный? И я сейчас это докажу как дважды два четыре
Доктор придвинул свой стул к табурету Ильи Алексеевича, взял последнего за руку и вдруг заговорил с профессиональным дружелюбием, сквозь которое изредка, как бы ненароком позволял пробиваться простому человеческому участию:
Давайте рассуждать логически. Вы обнаружили труп неизвестного и в силу психологических обстоятельств, донимавших вас в последнее время, решили, что найденный вами покойник является жертвой преступления. Допустим, что так и есть, что этого несчастного действительно убили Что ж, давайте последовательно проследим, что вы предприняли, чтобы поймать и обезвредить опасных преступников. Или, говоря языком вашего излюбленного жанра, какие поисково-розыскные мероприятия сочли нужным учинить. Итак, в поисках убийц неизвестного вы произвели следующие действия. Напугали до смерти (если не до летального исхода, то до непроизвольного мочеиспускания, а это иногда хуже смерти, я вам это как врач заявляю!) дворника. Напросились в кабинет к дознавателю под видом очень ценного свидетеля, где предложили ему держать пари на смехотворную сумму, затем привлекли к этому делу репортера желтой прессы. После чего навестив морг нашей больницы, подарили его смотрителю двести рублей, сфотографировали одного из постояльцев этого печального заведения и, узнав адрес сменщика смотрителя, понеслись к нему на собственном автомобиле, не разбирая дороги, не учитывая технических возможностей вашего драндулета. В результате естественнейшим образом угодили в дорожно-транспортное происшествие Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать, уличить или арестовать? И если вы человек не больной, а только раненный, то вы сами ответите
Никоим образом? догадался заинтригованный Муров.
Лучше: никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах! не принял подсказки доктор.
Ловко! воскликнул из своего угла Еремей. Ежели Лексеич с тобой, доктор, не соглашается, значится, он больной. А ежели соглашается, то опять не раненный
Услышав столь логическое умозаключение, наш отставник окинул Пантюхина долгим заинтересованным взглядом, как бы говоря: кто бы мог подумать, что в таком насквозь проспиртованном теле обретается не чуждый логике дух?! Однако высказаться по этому поводу не успел: в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, вошли. Судя по отсутствию бравой выправки и присутствию кожаных мундиров, два, анахронично выражаясь, гаишника.
Кто тут у вас в кювет по пьяной лавочке навернулся? весело гаркнул один, что был постарше, поопытней, посолиднее. Другой, помоложе и постройнее, вглядевшись в сгорбившегося на табурете Мурова, призадумался:
Где-то я этого гражданина сегодня видел
Вот он и навернулся, невоспитанно ткнул пальцем в пострадавшего фельдшер. Только не по пьяной лавочке, а
А по какой? удивился старший такому неожиданному повороту событий.
Видите ли, замялся доктор, старательно подбирая слова попроще из своего обширного, богатого латинизмами лексикона, все оказалось несколько сложнее, чем представлялось нам в начале
Оказалось, представлялось, пробормотал старший, то ли передразнивая медика, то ли пытаясь постигнуть смысл услышанного. Тут он заметил Еремея Пантюхина и его впавшая в мучительную задумчивость физиономия моментально прояснилась:
Подельник? Свидетель? Виновник происшествия? Пассажир? Па-апрашу пройти с нами
Лексеич! позвал на помощь Еремей.
Наш отставник немедленно вскочил на ноги, открыл рот, вздохнул, зевнул, добрел до жесткой медицинской кушеточки и, опустившись на нее, утратил всякую связь с происходящим.
Вспомнил! вскричал молодой. Это из наших. Проверяющий. Капитан Мурышкин Видать, кому-то дорожку перебежал или Но что «или» объяснять не стал, обернулся к доктору: Что с ним? Что-то серьезное-огнестрельное?
Боюсь, что да, не стал увиливать дежурный врач от ответственности. И в свой черед, обратившись к фельдшеру, распорядился:
Валентин Модестович, оприходуйте в темпе, вызовите санитаров и поместите в шестнадцатую палату
Может, лучше в шестую? позволил себе уточнить фельдшер.
Нет, в шестнадцатую! И давайте прекратим эти никчемные дискуссии. Черепно-мозгового к черепно-мозговым!
Как скажете, Виктор Павлович, сухо кивнул фельдшер и потянулся к телефону.
ГЛАВА VII
содержащая рассказ о тщательной ревизии, которой подверглась
библиотека нашего отставника со стороны его родных и близких
Удрученные бедой и подавленные обстоятельствами возвратились из больницы подполковник Елпидов и учитель географии Семиржанский. К Илье Алексеевичу их не пустили к черепно-мозговым-де только по предписанию главврача в сопровождении старшего невропатолога, да и то из расчета один родственник в неделю, два приятеля в месяц. О состоянии здоровья лечащий врач ничего конкретного не поведал, ограничившись туманными намеками да загадочными экивоками, из которых каждый мог сделать тот вывод, к которому был склонен. Выводы подполковника и учителя, разнясь в частностях, совпали в главном: допрыгался наш Илья Алексеич чуть ли не до маниакального психоза.