Нет, не смогу, отрезала женщина.
Тогда завтра в обед?
Да о чём толк-то? О браке или о профсоюзных взносах?
И об этом, и вообще о жизни
Ладно, как-нибудь при случае поговорим, не горит равнодушно отозвалась Самарина и, сняв со станка деталь, со звоном опустила её на пол. Перенесла корпус влево, подняла очередную деталь и, закрепив, включила станок.
Старый производственник, вся жизнь которого прошла в труде, хорошо знал, что такое работа с любовью и что такое постылое отбывание службы. Для него не составляло особого труда разглядеть, что Самарина работает без увлечения, более того работа раздражает её. Делает она её одними руками, мысли её далеко.
6
Сулейман, у которого работа нынче с утра шла с редким подъёмом, на обратном пути из столовой то и дело яростно отплёвывался. Он до такой степени был вне себя, так громко ругался, что все невольно оборачивались на него.
Что стряслось с нашим Сулейманом-абзы?.. Кого это угораздило до такой степени растравить его? спрашивали друг друга рабочие. И каждый объяснял его состояние по-своему, но никто не смог угадать истины.
«Тоже поди из-за Хасана Шакировича», подумал Матвей Яковлевич, который всё утро сегодня избегал Сулеймана, боясь, как бы не выдать случайно душевной своей обиды. Он знал, как горяч и безрассуден Сулейман в таких случаях. «Ну, не узнал Не счёл нужным проведать стариков Что ж, всяко бывает. Стоит ли говорить об этом. Сулейман другое дело. Он тесть А чего ради ему из-за меня портить родственные отношения?» размышлял Погорельцев, то и дело поглядывая на Сулеймана. А тот, яростно расшвыривая инструменты, ни за что ни про что накидывался то на контролёра, то на рабочих на всех, кто бы ни подошёл к его станку.
Но Матвей Яковлевич не угадал. Разбушевался Сулейман вовсе не из-за Хасана Шакировича.
Дело было вот в чём. Второй сын Сулеймана Ильмурза, погнув некоторое время свою изнеженную спину у токарного станка, переметнулся на слесарную работу, а когда и эта специальность пришлась ему не по нраву, попросился в разметчики. Но и к этому делу что-то не лежала у него душа, и он скоро очутился на выдаче инструментов, оттуда попросился на центральный склад. Сулейману-абзы с самого начала не понравились эти «скоки-перескоки», как он выражался. Возмущало его в Ильмурзе то, что сын позволил себе изменить «рабочей династии» Уразметовых. Между ними частенько вспыхивали стычки, заканчивавшиеся довольно крупными размолвками. Всё это было пока терпимо. Но сегодня случилось невероятное: Сулейман-абзы увидел своего сына за буфетным прилавком. Несколько мгновений он рта не в силах был раскрыть, глядя на Ильмурзу, повязанного передником. Он чувствовал, что опозорен, унижен перед всеми этими людьми, битком набившими столовую. Жилы на его крепко сжатых кулаках вздулись. От смуглого в масляных пятнах лица отлила вся кровь, оно посинело, затем стало всё больше и больше багроветь. Да тут ещё кто-то съязвил:
Сулейман-абзы, вам без очереди Теперь у вас сын персона, главный буфетчик.
Все расхохотались. Горячке Сулейману этого было достаточно. Чёрные глаза его зло сверкнули. Издав какой-то дикий вопль, он в мгновение ока очутился за буфетной стойкой и, схватив сына за грудки, уволок его в заднюю комнату.
Ты что, собачья нога!.. прохрипел он, задыхаясь. С какой харей встал ты за прилавок?.. Ты что, барышня, га? Сын Сулеймана за буфетом!.. Он с силой отшвырнул его от себя Загромыхала не то кастрюля, не то ведро, опрокинутое Ильмурзой. Тьфу!.. А завтра ты, может, пиво надумаешь продавать на углу. Говорят же добрые люди: жулики из пены дома строят.
Меру надо знать, отец, буркнул Ильмурза, завязывая оборвавшиеся тесёмки передника. Хотя он очень был сердит на отца за публичный скандал, но держал себя в руках. Иди-ка лучше обедать Дома вечером поговорим
Но Сулейман даже обедать не стал. Ругаясь и отплёвываясь, он пошёл обратно в цех.
Работа немного успокоила его, но чувство приподнятости, чистого, радостного удовлетворения, которое владело им с утра, уже не возвращалось.
И когда Матвей Яковлевич пригласил его после работы зайти к Андрею Павловичу, Сулейман охотно согласился. Домой не тянуло. «Встретишься с Ильмурзой опять, чего доброго, накричишь. Сердитого ум покидает. Немного поостыть требуется», подумал он.
Свалившаяся неожиданно история с Ильмурзой на время отвлекла мысли Сулеймана от зятя. Не случись этой беды, он давно бы рассказал другу, как глубоко зять обидел его. А теперь он молчал. Молчал и Матвей Яковлевич. Лицо его было хмуро, белые как снег густые брови сошлись на переносице, глаза смотрели сосредоточенно, куда-то внутрь себя.
Выйдя из грохочущего железом, гудящего станками цеха, пропитанного запахами керосина, машинного масла и эмульсии, на тихую улицу, старики с удовольствием вдохнули свежий, полный осенних ароматов воздух. Солнце вот-вот должно скрыться за высокими, многоэтажными домами, поперёк улицы протянулись длинные тени. По асфальту будто расстелили чёрный бархат, и оттого, что у этих немолодых рабочих людей от усталости слегка дрожали ноги, асфальт казался им даже мягким, как в летний зной. Из-за пятиэтажного каменного дома выплывала ослепительно белая груда облаков, похожая на фантастических очертаний скалу. Постепенно надвигаясь, она всё увеличивалась в размерах.
На охоту бы сходить, парень, шагая с выпяченной грудью и заложенными за спину руками, сказал Сулейман, следя глазами за причудливой грудой облаков. Не то нутро всё мохом обрастёт.
Не мешало бы. Да, пожалуй, до праздников не придётся, дрова пилить нужно сказал Матвей Яковлевич.
И больше они до самого дома Андрея Павловича не проронили ни слова.
Кукушкин встретил их у ворот и, посмеиваясь, пригласил осмотреть его «домик с мезонином».
Слепленный из глины и стружки домишко, приткнувшийся на склоне горы, действительно никуда не годился. Но вдоль сухого оврага Кукушкин вырастил такой чудесный сад, что старики диву давались. Чего только не было здесь: ряды заботливо выхоженных плодовых кустов, вишни, яблони, клумбы с какими-то диковинными цветами. Этот расположенный в закрытом безветренном овраге сад всё ещё был полон сладкого слаще мёда благоухания, хотя урожай с него, даже поздние яблоки, был собран и осень уже дохнула на него своим жёлтым дыханием.
Вот за что, оказывается, цепляется наш Кукушка, обратился Матвей Яковлевич к Сулейману. Если дать тебе квартиру в новом доме, Андрей Павлыч, сад небось пожалеешь бросить. Что, угадал?
Мне квартира не нужна, Яковлич, подтвердил Кукушкин. В этом доме третье поколение Кукушкиных живёт. Не смогу я порушить семейные традиции. Вот молодёжь подрастёт ну, та пусть сама как хочет А мне Если завод поможет малость стройматериалами, и того хватит. Думал, зиму как-нибудь перетерпим, а с весны начнём ремонт. Да дожди всё дело испортили Пожалуйте в беседку.
А у тебя яблони по второму разу не цвели, Андрей Павлыч? спросил Погорельцев, оглядываясь и не примечая в саду яблоневого цвету.
Оборвал, улыбнулся Кукушкин.
Они прошли по узкой дорожке, посыпанной чистым речным песком, мимо ласкающих глаз богатством оттенков цветочных клумб в обвитую хмелем беседку. Усадив гостей на собственного изделия плетёные стулья, Кукушкин не без гордости водрузил на стол кузовок с аппетитными розовато-белыми яблоками.
Прошу отведать! Не подумайте, что с базара из своего сада
Благодать-то какая здесь у тебя, Андрей Павлыч. Совсем как на даче Ярикова, улыбнулся из-под усов Сулейман. Потянулся за яблоком и, с хрустом впившись в него зубами, зажмурил глаза. Хорошо, проклятое!
В нашем городе не умеют дорожить землёй, сказал Кукушкин, присев напротив. Сколько оврагов пустует!.. Смотришь на эти овраги сердце болит. Ведь кругом людей полно, так почему же не повозиться немного после работы с лопатой? Будь столько пустующей земли у узбеков, скажем, или у кавказцев, они рай создали бы вокруг своих домов. А у нас всё ждут, чтобы государство сделало. Разобьёт нам государство сад мы, так уж и быть, снизошли бы, отдыхали там
Истинную правду говоришь, Андрей Павлыч, согласился Сулейман. Любят у нас готовенькое.
К тебе, Андрей Павлыч, комсомольцев надо прислать. Пусть посмотрят, поучатся, сказал Матвей Яковлевич. Сам того не подозревая, он уже готовился к своему будущему докладу.
Рад буду, ответил Кукушкин. Давно пора нам озеленить цеха. Зелёный цвет он человеческому глазу отдых даёт. А мы имеем дело с микронами, нам зрение беречь нужно.
А по ту сторону кто живёт? кивнул Матвей Яковлевич на дальний конец сада. Там сквозь густую зелень виднелся угол нового дома с белыми наличниками и террасой. Котельниковы?
Они.
Ишь ты, и новый дом поставить успели.
Не мешкают.
Братья Котельниковы работали на заводе кузнецами. Старший, хотя ему было немногим больше тридцати, носил бороду. Младший, видимо в подражание старшему, отпустил усы. На заводе о них болтали разное: кто хвалил, кто ругал. Председатель завкома Пантелей Лукьянович в пылу словесной перепалки обозвал даже старшего Котельникова на одном из собраний живодёром. Но Котельников ничуть на то не обиделся.
Не пересмотрите расценки, пригрозил он председателю завкома, я и с вас шкуру спущу.
Но удивительно! секретарь парткома Гаязов относится к ним с большой теплотой. Даже в дом к ним захаживает. Вчера только был.
Сдаётся мне, затевают что-то Котельниковы И немаловажное, сказал Андрей Павлович. Пробовал я закинуть удочку, куда там. «Я, это бородач-то говорит, не кукушка, чтобы наперёд куковать. Андрей Павлович покачал, усмехаясь, головой. Вот начнём, тогда и увидите».
И правильно, одобрил Сулейман. От такого человека, что сделает на копейку, а накричит на десять, толку ждать не приходится.
Я слышал, будто план заводу увеличивают Новых рабочих набирают, переменил разговор Кукушкин. Верно это? Вы поближе к начальству поди, знаете.
Верно-то верно, ответил Матвей Яковлевич. Только прежде не мешало бы подумать, как лучше организовать работу среди уже имеющихся рабочих. Тогда, может, и новых рабочих не потребуется набирать.
И он рассказал товарищам о своих наблюдениях за работой Лизы Самариной.
Да, многонько наши станки вхолостую крутятся, согласился Сулейман. Подсобные операции съедают куда больше времени, чем основная.
Это точно, подтвердил и Кукушкин. И всё же увеличение плана в два раза крепкий орешек будет.
Это каждому ясно, Андрей Павлыч. Да ведь коли так надобно, ничего не поделаешь
Я ещё как прочёл в газетах о решениях Сентябрьского пленума, подумал, что к нашему заводу это имеет самое прямое касательство. Уж придётся теперь всем поломать голову над усовершенствованием наших машин!
Подул северный ветер. Но он коснулся лишь самых верхушек плодовых деревьев. И сразу потемнело вокруг. Из-за леса, от Игумнова, наплывали тяжёлые чёрные тучи. Того и гляди, снег пойдёт.
Что так долго, Яковлич? встретила Ольга Александровна мужа беспокойным вопросом. И бледный какой-то Уж не захворал ли?
Матвей Яковлевич, не отвечая, раздевался.
Что, не было времени у Хасана Шакировича? осторожно спросила Ольга Александровна.
Погорельцев, передёрнувшись, поднял на старуху тяжёлый, хмурый взгляд. Ольга Александровна сразу вся как-то поникла, обмякла. Долго стоял так, точно онемев Матвей Яковлевич. Затем, тяжело передвигая ноги, подошёл к жене и сказал:
Прости, Олюша Ты-то ни в чём не виновата
7
Положив на колени иссохшие руки с утолщёнными в пальцах суставами, бабушка Минзифа сидела в комнатке Баламира. На плечи поверх белого в крапинку платка она накинула пуховую шаль. Услышав, что кто-то вошёл, она склонила голову, прислушалась, но, определив по голосу, что пришёл не Баламир, опять застыла в прежней позе.
Долгий путь очень утомил бабушку Минзифу. Сначала она ехала на лошади, затем на пароходе, в четвёртом классе, среди бочек. Она уже каялась, зачем поехала. Сейчас ей страсть как хотелось вздремнуть, но на Баламирову кровать она лечь не решалась. Старушка с удовольствием устроилась бы на полу, да постеснялась хозяев не подумали бы, что Минзифа неряшлива. Правда, Ольга Александровна предложила ей полежать у них в большой комнате на диване, но как могла она осмелиться беспокоить совершенно незнакомых людей. А у Баламира в комнате, не считая кровати, кроме пары стульев да маленького столика, ничего больше не было. Правда, сама комнатка, хоть и очень невелика, сухая, чистая, светлая. И цветок есть на окне.
Бабушка Минзифа была не очень разговорчивой старухой. Она не расспрашивала Ольгу Александровну о Баламире. И свою душу не хотелось раскрывать перед незнакомыми людьми. Ещё неизвестно, что за люди. Возьмут да нажалуются на Баламира туда, где он работает.
Сейчас дети не больно-то о родных матерях заботятся чего уж о бабушке говорить. Баламир, слава Аллаху, пока посылал ей деньги. Бывало, и сто и двести рублей пришлёт. Пусть Аллах Всевышний дарует ему красивую жизнь, пусть увидит он радости от внуков и правнуков своих, пусть руки-ноги его не знают болезней. Пусть сторицей вернутся Баламиру те деньги, что не пожалел он для бедной старухи Минзифы!
И всё же в душе Минзифы оставалась какая-то трещинка. Она ведь Баламиру за мать и за бабушку. Баламир был по счёту девятым ребёнком в семье, и потому рождение его никого не обрадовало. Бабушка Минзифа взяла его к себе. Сама и имя ему подобрала. Назвала его в честь древнего батыра, любимого героя легенд в их краях, Баламиром, сказав при этом: «Да будет дитя моё мужчиной»[8]. А забитая не знавшим жалости мужем мать, трудившаяся до одури, чтобы прокормить огромную семью, не имела свободной минуты, чтобы погрустить о своём последыше. Лишь проснувшись внезапно глухою ночной порой, скорбела она душой, что нет у груди малыша. «Ох, мама, сказала она однажды бабушке Минзифе, вытирая слёзы концом грязного платка, какой я страшный сон видела. Будто мой Баламир вышел поиграть на улицу. А я будто из окна смотрю и говорю: «Баламир, не ходи к цыплятам, глаза тебе наседка выклюет». И вдруг всё потемнело. На наш двор спустилась огромная чёрная птица, схватила когтями моего Баламира и взвилась в поднебесье. Я так испугалась, так закричала, что проснулась и долго лежала, вся тряслась, как лист»
Бабушка Минзифа ума не могла приложить, как толковать этот сон, но только с того дня совсем потеряла она душевный покой, сердце её вечно томилось и ныло, как бы не случилось чего с её Баламиром. Это мучительное чувство, что вот-вот должна нагрянуть беда, осталось у неё на всю жизнь, оно и заставило её решиться, несмотря на болезнь, на такую дальнюю дорогу.
Больше года, почитай, будет, как не получала она от Баламира ни строчки. А ей, старухе, разве ж одни деньги нужны? Что за радость деньги, коль не знаешь, как он там? Уж чего она, бедняга, не делала и молитвы читала на сон грядущий в надежде, что наутро Аллах пошлёт ей письмо от Баламира, и милостыню подавала нищим. Увидит хороший сон радуется: «Не иначе как письмо придёт от Баламира». Для неё не было бы большего счастья, как с конвертом в руках зайти к соседям: «Прочитайте, сделайте милость. Письмецо пришло от моего Баламира». Но нет, не навестило её счастье.
Этим летом бабушку Минзифу что-то часто тоска брала. «Верно, смерть моя приближается», вздыхая, говорила она своим сверстницам-соседкам. Вероятно, по этой причине желание повидаться с Баламиром превратилось у неё чуть не в болезнь. Поначалу она ограничилась письмом Баламиру, в котором умоляла его приехать в деревню хотя бы на несколько дней. Не получив ответа, она попросила соседей написать Баламиру второе письмо, наконец, третье. Ответом было молчание. Тогда она, вверившись Аллаху, пустилась в дорогу, увязав в клетчатую домотканую скатерть свои скромные гостинцы. Спасибо, председатель колхоза дал лошадь до пристани. Ещё наказал ей: «Смотри, бабушка Минзифа, обязательно профессору покажись. Баламир теперь городской человек, пусть сводит!»