Мистер Исаак Оконкво произнес короткую речь, предложив гостям «этот маленький кола». По меркам Умуофии Оконкво был состоятельным человеком. Двадцать пять лет он преподавал Закон Божий в миссионерском обществе и получал пенсию, составлявшую двадцать пять фунтов в год. Он первым построил в Умуофии «цинковый» дом. Поэтому все ожидали, что будет пир. Но никто не мог представить такого размаха, даже у Оконкво, который славился своей щедростью, порой граничащей с неосмотрительностью. Всякий раз, когда жена корила его за расточительность, он отвечал, что человек, живущий на берегах Нигера, не станет мыть руки слюной любимая присказка его отца. Странно, он отверг все, связанное с отцом, кроме этой единственной присказки. Может, просто забыл, что отец частенько ее повторял.
В конце праздника пастор произнес еще одну длинную речь. Он поблагодарил Оконкво за роскошный пир, такой не устраивают в наше время и на свадьбах.
Мистер Икеди приехал в Умуофию из небольшого городка и мог рассказать собравшимся, как захирели в городах свадебные застолья, с тех пор как изобрели пригласительные билеты. Многие слушатели с сомнением присвистнули, когда он сообщил, что теперь нельзя заявиться на свадьбу к соседу, если не получил одну из этих бумажек, на которых написано РЖБК («рис и жаркое в большом количестве»), что неизменно являлось преувеличением.
Затем мистер Икеди обратился к сидевшему справа от него молодому человеку.
Прежде, сказал он, Умуофия потребовала бы от тебя, чтобы ты вел ее войны и приносил домой человеческие головы. Но то было время тьмы, от которой нас избавила кровь Агнца Божьего. Сегодня мы посылаем тебя за знанием. Не забывай, что началом всяческой мудрости является страх Божий. Я слыхал о молодых людях из других городов, которые, уехав в страну белых людей, вместо того чтобы посвятить себя учебе, предавались услаждению плоти. А кое-кто даже женился на белых женщинах. Ропот собрания свидетельствовал о сильном неодобрении подобного поведения. Тот, кто поступает так, потерян для своего народа. Он что дождь, впустую излившийся на лес. Я бы предложил тебе жениться, прежде чем ты уедешь. Но времени осталось слишком мало. Тем не менее я знаю, за тебя нам нечего бояться. Мы посылаем тебя получать знания. Удовольствие может подождать. Не торопись бросаться в мирские развлечения, как та молодая антилопа, которая дотанцевалась до паралича, не дождавшись главного танца. Мистер Икеди еще раз поблагодарил Оконкво и гостей, принявших приглашение. Если бы вы отказались от этого приглашения, наш брат уподобился бы царю из Священного Писания, созывавшему гостей на свадебный пир.
Как только мистер Икеди закончил говорить, Мэри затянула песню, которую женщины разучили на своем молитвенном собрании:
Собрание завершилось песнопением «Слава Господу, от которого исходит всякое благословение». Гости прощались с Оби, многие из них повторяли советы, которые сегодня вечером уже звучали. Односельчане жали ему руку и во время рукопожатия вдавливали в ладонь подношения, на них можно было купить карандаш, тетрадку или хлеба в дорогу. Кто шиллинг, кто пенни нешуточное пожертвование в деревне, где деньги являлись редкостью, где мужчины и женщины вкалывали из года в год, выжимая скудное пропитание из неподатливой, истощенной земли.
Глава 2
Оби провел в Англии чуть меньше четырех лет. Иногда он не мог поверить, что так мало. Казалось, не четыре, а скорее десять. Когда приходила пора зимних напастей, страстное желание вернуться домой принимало остроту физической боли. Именно в Англии Нигерия стала для него больше, чем просто названием. Это была первая огромная заслуга Англии.
Но Нигерия, в которую Оби вернулся, во многих отношениях отличалась от того образа, что он хранил четыре года. Кое-что он не узнавал, кое-что, например лагосские трущобы, видел впервые.
Первые сведения о Лагосе Оби получил еще маленьким мальчиком в деревне Умуофия от солдата, приехавшего домой на побывку. Солдаты были героями, они видели большой мир. Рассказывали про Абиссинию, Египет, Палестину, Бирму и так далее. Кто-то прежде слыл деревенским оболтусом, а теперь вот стал героем. У солдат мешками водились деньги, и деревенские сидели у них в ногах, слушая их рассказы. Один из таких солдат постоянно таскался на рынок в соседнюю деревню и брал, что ему заблагорассудится. Он всегда ходил в полной форме, земля трескалась у него под ногами, никто не осмеливался его и пальцем тронуть. Говорили так: заденешь солдата, будешь иметь дело с государством.
Кроме того, солдаты были сильными, как львы, благодаря уколам, которые им кололи в армии. От одного из них Оби и получил первое представление о Лагосе.
Там не бывает темно, рассказывал тот своим восхищенным слушателям, потому что по ночам электричество светит, как солнце, и люди гуляют круглые сутки, то есть те, кто хочет гулять. А не хочешь гулять, просто махни рукой, и к тебе подкатит авто.
Аудитория издавала изумленные возгласы. Затем, отклоняясь от темы, солдат продолжал:
Завидишь белого человека, сними перед ним шляпу. Единственное, чего он не может, это вылепить человеческое существо.
Долгие годы Лагос ассоциировался в голове у Оби с электрическим светом и автомобилями. И даже несколько дней в городе перед его отлетом в Соединенное Королевство не сильно изменили этот образ. Конечно, тогда он увидел не очень много. Мысли его были устремлены на более, так сказать, высокие материи. Пару дней Оби провел со своим «соотечественником» Джозефом Океке, служащим топографического управления. Оби и Джозеф вместе учились в Центральной миссионерской школе Умуофии. Но дальше, в среднюю школу, Джозеф не пошел, потому что был уже большой, а родители его были бедные. Он поступил в армейское училище при 82-й дивизии, а когда война закончилась, занял должность клерка на службе нигерийского правительства.
Своего удачливого друга, когда тот был проездом в Лагосе по пути в Соединенное Королевство, Джозеф встретил на лагосском автовокзале и отвез к себе в Обаленде. Квартира состояла из одной-единственной комнаты. Голубая занавеска по всей ширине отделяла «святая святых» (так Джозеф называл свою двуспальную кровать на пружинах) от гостиного уголка. Кухонная утварь, коробки и другие личные вещи были убраны под «святая святых». В гостином уголке стояли два кресла (иначе называемые «я и моя девушка») и круглый стол, на который хозяин выложил фотоальбом. На ночь бой убирал стол и раскладывал себе на полу матрац.
Джозефу было так много о чем рассказать Оби в его первый вечер в Лагосе, что заснули они после трех. Джозеф говорил о кино, танцзалах и политических собраниях.
Танцы это сегодня очень важно. Не умеешь танцевать, ни одна девушка на тебя не взглянет. С Джой я познакомился в танцшколе.
А кто такая Джой? спросил Оби, очарованный тем, что узнавал об этом странном, греховном новом мире.
Это была моя девушка сколько? Дай посчитать Джозеф принялся загибать пальцы. Март, апрель, май, июнь, июль Пять месяцев. Она сшила мне эти наволочки.
Оби невольно приподнялся с подушки, на которой лежал. Он обратил на нее внимание уже раньше. На наволочке было вышито странное слово «лобызание», все буквы разных цветов.
Славная она была, хотя порой дурная до жути. Иногда мне даже жалко, что между нами все кончено. Джой от меня просто с ума сходила. Когда мы познакомились, она была девственница, такое тут очень редко встречается.
Джозеф говорил, говорил, под конец его речь почти совсем утратила связность. Затем, безо всякой паузы, монолог перешел в громкий храп, продолжавшийся до самого утра.
На следующий день Оби неожиданно для себя отправился на вынужденную прогулку по Льюис-стрит. Джозеф привел домой женщину, ясно дав понять, что присутствие Оби нежелательно. И тот пошел осмотреться. Девушка, как Джозеф позже объяснил Оби, была одной из его последних находок темная, высокая, с огромным накачанным бюстом под облегающим красно-желтым платьем. Губы и длинные ногти ярко-алого цвета, а брови вытянулись тонкими черными линиями. Она чем-то напоминала деревянные маски, что делают в Икот-Экпене. В общем, подруга Джозефа оставила отвратительный привкус во рту у Оби, как и цветастое слово «лобызание» на наволочке.
Через несколько лет Оби, только что вернувшись из Англии, стоял ночью у своей машины в трущобном, хотя и не самом ужасном районе Лагоса, и, поджидая Клару, которая должна была отнести ткань портнихе, вспоминал первые впечатления о городе. Он и подумать не мог, что такие места расположены бок о бок с электрическим светом и ярко наряженными девушками.
Автомобиль он припарковал у открытого ливневого стока, откуда поднимался сильный запах гниющего мяса. Это были останки собаки, которую, конечно же, переехало такси. Оби долго не мог понять, почему машины в Лагосе давят такое количество собак, пока однажды шофер, которого он нанял, чтобы тот научил его водить, не свернул с дороги специально, чтобы переехать собаку. Изумленный, шокированный, Оби спросил, зачем он это сделал.
На удача, ответил тот. Собака удача новой машине. Утка другое. Задавишь утка, будет авария или убьешь человек.
За стоком располагалась мясная лавка. Там не было ни мяса, ни мясника. Только какой-то человек работал за одним из столов на странной машинке. Она была похожа на швейную, но молола маис. Рядом стояла женщина и смотрела, как человек крутит машинку, чтобы помолоть ее маис.
На противоположной стороне улицы, под фонарем, замотанный в тряпки мальчишка продавал фасолевые лепешки акара. Миска с акара стояла в пыли, сам он клевал носом. Хотя вовсе не спал, потому что, как только мимо, размахивая метлой и керосиновой лампой и поднимая за собой клубы зловония, прошел ночной уборщик улиц, мальчишка быстро вскочил и начал ругаться. Уборщик набросился на него с метлой, но мальчишка уже убежал, взгромоздив миску с акара на голову. Человек, моловший маис, расхохотался, следом рассмеялась и женщина. Уборщик улыбнулся и, сказав что-то очень грубое по адресу матери мальчишки, двинулся дальше.
«Вот тебе и Лагос, думал Оби, настоящий Лагос, который я до сих пор не мог и вообразить». В первую свою английскую зиму он написал неумелое, ностальгическое стихотворение о Нигерии. Оно, вообще-то, было не про Лагос, но этот город являлся частью хранимого им образа Нигерии.
Оби вспомнил стихотворение и, обернувшись, посмотрел на гниющий труп собаки в ливневом стоке.
Я попробовал с ложки гниющее мясо собаки, осклабившись, продекламировал он сквозь стиснутые зубы. Подходит больше.
Наконец из переулка вышла Клара, и они тронулись в путь. Какое-то время ехали по узким многолюдным улицам молча.
Не понимаю, почему ты выбрала портниху в трущобах.
Клара не ответила и замурлыкала «Che sarа sarа».
На улицах теперь прибавилось народу, шуму, чего и следовало ожидать в субботу в девять часов вечера.
Через каждые несколько метров они видели танцевальные группки в одинаковых костюмах асо эби. К осыпающимся домам прилепились пестрые временные навесы, освещенные яркими флуоресцентными трубками; тут праздновали помолвки, свадьбы, рождения, продвижение по службе, успех в деле или поминали престарелого родственника.
Когда они приблизились к трем барабанщикам и большой группе молодых женщин в дамасте и бархате, скользящих по талии с легкостью шарикоподшипника, Оби притормозил. Водитель такси, ехавший сзади, нетерпеливо загудел, обогнал его и, высунувшись, прокричал:
Ори ода, куда ты ездить!
Ори ода чертов болван! огрызнулся Оби.
Почти в этот же момент дорогу переехал велосипедист. Он не обернулся, не подал никакого сигнала. Оби изо всех сил надавил на тормоза, колеса заскрежетали по асфальту. Клара слегка вскрикнула и схватила его за правую руку. Велосипедист на секунду оглянулся и помчался дальше. Свои планы на будущее он изобразил на черном багажнике велосипеда так, чтобы всем было видно, «Будущий министр».
Переехать из материковой части Лагоса в Айкойи в субботу вечером было все равно что попасть с рынка на похороны. Огромное лагосское кладбище, разделявшее два района, лишь усиливало это ощущение. При всех своих роскошных бунгало, жилых домах, дорогостоящей зелени Айкойи напоминал погост. Здесь городская жизнь замирала, по крайней мере, для местных африканцев. Они, конечно, не всегда тут жили. Прежде район считался европейской резервацией. Но ситуация изменилась, и немногочисленным африканцам, занимавшим «европейские должности», предоставляли жилье в Айкойи. Тут обитал и Оби Оконкво, всякий раз по дороге из Лагоса домой он поражался этим двум городам в одном, которые неизменно напоминали ему крошечные ядра, разделенные тонкой перегородкой в скорлупе пальмового ореха. Иногда одно ядрышко бывало блестяще черным, живым, а другое пыльно-белым и мертвым.
Чего ты такая мрачная?
Оби покосился на Клару, которая демонстративно уселась как можно дальше от него, прижавшись к левой двери. Та не ответила.
Скажи, любимая, попросил он, одной рукой взяв ее за запястье, а другой продолжая крутить руль.
Отстань, оджаре, буркнула она, выхватив руку.
Оби прекрасно знал, почему Клара такая мрачная. В своей осторожной манере, на пробу, она предложила сходить в кино. На данной стадии их отношений Клара никогда не говорила: «Пошли в кино». Она сообщала: «В «Капитоле» идет хороший фильм». Оби, которого кино интересовало мало, особенно то, какое Клара называла хорошим, после продолжительного молчания ответил:
Ладно, если ты настаиваешь, хотя мне не хочется.
Клара не стала настаивать, но очень обиделась. И весь вечер упивалась своими эмоциями.
Еще не поздно поехать на твой фильм, сдаваясь или делая вид, будто сдается, сказал Оби.
Если хочешь, можешь идти, я не пойду, ответила Клара.
Всего три дня назад они ходили на «очень хороший фильм», который привел Оби в такое бешенство, что он вообще поднимал глаза на экран, только когда Клара шептала ему что-то в пояснение. «Этого убьют», предсказывала она, и обреченного, конечно, тут же застреливали. Публика внизу с билетами по шиллингу шумно участвовала в этом событии.
Оби не переставало изумлять, что Кларе доставляют такое удовольствие кровавые оргии на экране. Вне стен кинотеатра мысль, скорее, забавляла его. Но, сидя в зале, он только скучал. Кларе это было прекрасно известно, и она, изо всех сил пытаясь развеять его скуку, стискивала ему руку или, прошептав что-нибудь, покусывала ухо.
В конце концов, иногда говорила она, я же не ссорюсь с тобой, когда ты начинаешь читать мне свои стихи.
Что было чистой правдой. Только сегодня утром Оби позвонил ей в больницу и попросил прийти к обеду, чтобы повидаться с другом, который недавно приехал в Лагос через Энугу. Клара уже успела познакомиться с этим другом, и он ей не понравился. Она ответила в трубку, что ей не хочется опять встречаться с ним. Но Оби настаивал, и Клара сказала:
Не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я встречалась с людьми, с которыми я встречаться не желаю.
А знаешь, Клара, ты поэт, заметил Оби. Встречаться с людьми, с которыми ты встречаться не желаешь Чистый Т. С. Элиот.
Клара не поняла, о чем он говорит, но к обеду на встречу с другом Оби, Кристофером, приехала. Так что меньшее, что Оби мог сделать взамен, это высиживать ее «очень хорошие фильмы», как она высидела скучный обед, во время которого Оби и Кристофер рассуждали о взяточничестве в государственном аппарате Нигерии. Всякий раз, когда Оби встречался с Кристофером, они принимались горячо спорить о будущем своей страны. Какую бы позицию ни занял Оби, Кристофер отстаивал противоположную. Он был экономистом, окончил Лондонскую школу экономики и всегда подчеркивал, что аргументы Оби игнорируют анализ фактов и научных данных, в чем нет ничего удивительного, поскольку у него диплом по английскому языку.