День летит быстро, вот и ужин, вот и расставание. Прощаясь, говорили друг другу: «До встречи», уверенные в том, что встреча состоится. Кто ж думает о плохом? Думает! Конечно, думает. А верит в лучшее что проснётся завтра, и послезавтра и будет так всегда. Не принимает сердце мысль о смерти, гонит прочь, но Вот и Фира не пришла, и Сени не видно. Тяжёлые это дни. Горечь к горлу подступает, петлёй сжимает страшно и больно в часы, когда нет никого рядом.
Кто придумал, что одуваны-одуванчики ничего не чувствуют? Неправда! Ох, как чувствуют! Дрожат на высохших стебельках убелённые сединами головы, колышутся от любого дуновения от перемены погоды или новости нежданной. Истончали сосуды, колет сердце, ноет душа, каждой клеткой своего увядшего тела чувствуют пустота, одиночество, смерть Но не сдаются, цепляются за край жизни, находя радость в самом существовании.
Иногда Люсю посещала мысль а что, если бы селили стариков среди молодёжи? Кто-то пожалуется: «Шумно!»
Кому? Слух у бабки давно не тот. Пусть балуют мне не мешают. Наоборот, смотреть, как юные ростки распускаются, смеются, целуются, несутся на скутерах, торопятся жить одно удовольствие! Так взяла бы и сама побежала вместе с ними. Не завидую. Радуюсь! Заряд жизненный получаю. Ва-ампи-ирша-а! Люся улыбнулась. Но улыбка тут же слетела с её лица: по коридору в медицинской тележке-кровати катили куль.
«Ещё один из нашего племени, Люсино сердце сжалось. Она забыла, куда и зачем собиралась идти. Вот и меня скоро покатят».
С чувством исполненного долга
Подруги толкали тележки в направлении церкви, той, что сразу за углом. По средам в ней выдают продукты малоимущим.
Женщины отметились в списках на входе. Галя окинула взглядом зал. Народищу! Не протолкнуться, разберут лучшее. Бабищ с Украины понаехало, и здоровенные все жопы вон какие разъели, а туда же.
«Баптистки!» Галя произнесла слово с особым презрением. С младых ногтей для неё в этом слове был заложен негативный смысл изменник, раскольник веры. Клише это прочно сидело у неё в голове. В религиозности не замеченная, она тем не менее позиционировала себя православной.
К евреям Галя претензий не имела. Евреи не в счёт, у них своя свадьба. А эти баптистки всё лучшее тащат, руки загребущие, хуже чёрных. Бедными прикидываются, а сами на кэш работают, в домах своих живут и ещё с государства вэлфер тянут.
Такую вот обиду имела она на этих улыбчивых, оборотистых, крепко сбитых женщин.
Люся, ты берёшь филе трески мороженой? спрашивала Мила.
Нет, моя кошка перестала её есть.
Пакет в руки дают. Возьми, Люсенька, мне, я Додику дам он любит.
А это что? Мила, посмотри, спрашивала Люся.
Масло ореховое.
Возьму внучке, Люся положила в тележку два пластиковых контейнера.
Булка, как всегда, просроченная, и язычки с яблоками тоже. А куры синие, как в СССР, пешком оттуда, что ли, шли?
Ничего, отварить порозовеют.
Капуста твёрденькая, дай вилок возьму, Ксана нашинкует.
Люся, ты мне рецепт дашь? Капустка твоя нравится хрустит сочненько, похвалила Мила.
А это в красивой обёртке что?
Бери, потом разберёмся.
Закончив «шопинг», женщины, сгорбившись, толкали тележки, доверху наполненные продуктами. Испытывали удовлетворение, будто смену отработали и зарплату получили. Есть чем порадовать близких.
Не могу! Устала. Аж дыхание перехватило. Сердце прыгает, кровь в виски бьёт, призналась Полина.
Девочки, на лавочке посидим, поддержала Мила.
Зазвонил телефон.
Чей? спросила Люся.
Это сынок твой. По сто раз на день тебе звонит.
Нет, Мила это твой.
Мила взяла телефон: «Додик, ты? Уже подъезжаешь? Так я тебя тут и встречу, увидишь меня на лавочке. Не потащу, подъедешь и всё заберёшь. Капусту себе оставлю Да-да. Жду».
Вы, девочки, идите, я тут Додика подожду. Только колледж закончил, зарплата пшик.
И я своим позвоню. Погода хорошая, посижу, а то тащи в квартиру, потом из квартиры, присоединилась к ней Полина.
«Леночка, ты приедешь? Я набрала полную тележку. Может, Саша приедет? Йогурты, он их любит Как не надо? Для кого ж я это всё?.. Я тебя неделю не видела. Стыдно?! Что стыдно? все таскают Вон потянулось войско наше, не для себя, для детей, для внуков тащим. Ты меня обижаешь. Я сейчас заплачу! Что? Не слышу. Приедешь? Ну, я здесь с Милочкой на въезде».
Мила и Полина остались на скамейке ждать родных. Люся и Галя, передохнув, продолжили путь. С утра до полудня, гружённые провизией, тянулись из церкви обитатели «русского» дома.
Люся закатила тележку в квартиру, час раскладывала продукты, что в холодильник, что в подсобку. Рейна кошара вылезла из шкафа, лезла под руки, тёрлась о хозяйку, мешала.
Сейчас я тебе вкусненькое дам, только не путайся под ногами, уронишь меня.
Опустошив тележку и разложив продукты, Люся села на диван. Уф, будто вагон разгрузила. Она ощутила тяжесть в отёкших ногах и холод мокрой от пота, прилипшей к телу рубашки.
Сил не осталось, но на душе было радостно. Завтра сын приедет, заберёт. Сколько вкусноты набрала!
Макбет
Люся, ты на Макбета записалась? спросила Мила.
На Вильяма на Шекспира?
На него родимого.
Нет ещё.
А ты запишись. Все идут.
Сто лет в театре не была
Тем более! И потом, Шекспир всё-таки!
Вот именно, это меня и пугает. Измены, предательства, убийства, кровь
Люся, это ж Америка! У них главное хэппи-энд! Всегда всё хорошо заканчивается. Меня недавно сын с невесткой на «Mamma Mia» сводили. Очень понравилось.
То мюзикл, а то Шекспир.
Ну и что? Билеты бесплатно. Театр, знаешь, какой красивый? Отвезут-привезут. Я тебя сама запишу.
К походу в театр женщины начали готовиться основательно, за месяц. Сначала личные гардеробы перемерили, затем наряды подруг. С трудом определились, что надеть, а потому сомнения в правильности выбора остались.
Люся постриглась. Полина постриглась и покрасилась. А Мила мало того, что постриглась и покрасилась, так ещё и маникюр сделала. Галя одолжила у знакомой волнистый, огненного цвета, парик. «Галя, тебе очень хорошо. Прям красотка», похвалила Люся.
За пару дней до спектакля примерки начались по новой здесь вырез большой, тут жмёт, сзади складка, рукав длинноват, бусы не подходят Подруги пребывали в том трепетно-волнительном состоянии, которое испытывает невеста перед походом в ЗАГС. «А вдруг жених не придёт, вдруг передумает, вдруг ногу сломает, вдруг» закрадываются сомнения. Ничего такого «вдруг» в головы женщин не приходило, но волновались они не меньше той гипотетической невесты.
В театре подружки держались друг за дружку, чтобы не потеряться. С местами работники помогли. Усадили.
Прозвенел звонок, шум в зале стих.
Занавес раздвинулся и действие началось. С первых же минут Люсю постигло разочарование актёры говорили по-английски. Это было настолько неожиданно, хотя и абсолютно предсказуемо, что Люся с удивлением спрашивала себя: «Как же я не подумала об этом раньше? Обязательно прочитала бы краткое содержание пьесы». О чём-то таком подумали и её подружки, а также большинство зрителей из «Русского Круга». Мила была исключением, она владела тысячью английских слов, плюс недавнее посещение «Mamma Mia» делало её опытной театралкой.
Люся помнила краткое содержание «Короля Лира», «Гамлета», «Ромео и Джульетты», но не «Макбета». Ей вспомнился яркий образ «Леди Макбет Мценского уезда», но ничего общего с Шекспировской драмой, кроме отсылки к названию, в повести Лескова не было.
В первой мизансцене три женщины странного вида вели беседу. Внезапно раздался грохот барабанов, и каким-то волшебным образом женщины исчезли. На сцену высыпали вооружённые мечами и копьями воины. Битва сопровождалась страшным шумом. Люся, не переносящая громких звуков, впала в транс. Очнулась, когда сражение закончилось, и взору зрителей предстала та же троица в ядовито-зелёном, фиолетовом и тёмно-синем платьях. Спутать невозможно. К ним присоединились двое мужчин в доспехах. Их квакающая, непривычная русскому уху речь стала утомлять Люсю, тем более что всё происходящее по-прежнему оставалось для неё полной загадкой. Мысли о том, как она придёт домой, заварит чай, покормит кошку, включит телек, ляжет на диван и отдохнёт, поглотили её. Очнувшись, подумала: «Как же утомительно ходить в театр. И было б ещё что смотреть и что слушать!» В этот момент на сцене завязалась очередная битва, сопровождаемая рёвом, криками, лязгом и скрежетом оружия. И от этого громыхания Люсю отключило окончательно. Её голова упала на грудь, послышался органично вписывающийся в происходящее на сцене храп. Люся была не одинока. Как минимум половина зрителей «русского» автобуса пребывала в полулетаргическом сне. Галя была среди них. Мила не спала, но на её лице отразились испуг, скука и разочарование. Полина выглядела бодрячком, она вынула слуховой аппарат, надобность в котором отпала, и уже одно это её радовало. К Шекспиру относилась уважительно. Шекспир дешёвку не писал, поэтому, если ей не нравится это её проблема. Значит не доросла!
Внезапно воцарившаяся тишина разбудила спящих. Антракт.
Женщины вышли в холл подразмяться и обменяться впечатлениями.
Кто эти трое? Сёстры? Любовницы?
Ведьмы! уверенно сказала Мила. Она отчётливо расслышала несколько раз произнесённое «witch».
Это же не сказка, это правдивая история из жизни. Одиннадцатый век. Какие ведьмы?
Настоящие! Их тогда всех сожгли и остались только глупые блондинки, вставила своё слово Полина.
И кто из них Макбет? Тот, что с бородой и в доспехах?
Да!
А кто тогда высокий худой в камзоле?
Брат его.
Какой брат! Это сын убитого.
Нет это король.
Тоже ещё выдумаешь!
Подруги разошлись во мнениях кто есть кто. Люся в споре не участвовала, но внимательно слушала. Ей хотелось вникнуть в сюжет, чтобы не сидеть дурой, раз уж предстоит пойти на второе отделение.
Увидим, кто из нас прав. Кому голову отрубят, тот и Макбет! заявила Мила.
Люся сжалась:
Ещё и головы рубить будут? И как долго?
Похоже, до конца.
Домашнее насилие. Средневековье! Что от них ждать? заключила Галя.
Люсю такая перспектива не обрадовала, но она покорно пошла в зал, хотя с удовольствием бы дождалась окончания спектакля в холле. Признаться в том, что великий классик ей не зашёл стеснялась. Люся не знала, что дюжина зрителей, а может и больше, были солидарны с ней. Но, как часто случается, никто не хотел признаваться. Общественное мнение трудно поколебать. Шекспир велик И крепок, как железобетон.
В следующем отделении предсказание Гали сбылось резали, убивали, причём убивали тех, с кем пировали, кого заключали в дружеские объятия. Коварству и подлости не было предела, кровища текла самая что ни на есть настоящая. Выглядело всё настолько натурально и правдоподобно, что повергало в ужас. Под занавес мужику в доспехах, обзаведшемуся к тому времени короной, действительно отрубили голову. Голова покатилась по сцене и чуть не упала в оркестровую яму. Мила устремила победный взгляд на Полину: «Ну что я говорила?! Кто Макбет?!» Полина, делая вид, что не замечает Милу, энергично хлопала в ладоши. Люся с облегчением выдохнула конец пытке! И на радостях присоединилась к общему рукоплесканию.
В гардеробной Мила призналась:
Люся, тебе и Гале хорошо, вы спали. А я весь спектакль мучилась, хэппи-энда ждала.
Ночью Люсе снились люди в доспехах и бронежилетах, с автоматами и мечами, они стреляли, кололи, резали друг друга отрезанные головы прыгали, вращали глазами, их бороды мазками оставляли на полу замысловатые кровавые узоры. Люся просыпалась среди ночи, не в состоянии пошевелиться, тело не слушалось, голова раскалывалась. Вот-вот треснет, и рубить не надо.
Такую же беспокойную ночь провели Мила и Полина. И даже не шибко впечатлительной Гале под утро приснился покойник-муж. Повёрнутый к Гале спиной, со сковородкой вместо головы, он сидел на той самой хорошо ей знакомой табуретке. Галя точно знала, что эту сковородку она всадила накрепко.
Утром за кофе Люся выразила общее настроение: «На Вильяма нашего Шекспира, девочки, больше не пойдём».
Возражений не было.
Полина
Последние дни перед отъездом Полина Абрамовна часто плакала, бесцельно перекладывала вещи в чемоданах, забывая то одно, то другое совершенно запутывалась, куда и что положила. На вопросы отвечала рассеянно, не слыша и не понимая, о чём её спрашивают. По телефону жаловалась старинной подруге: «Зять! Всё он! Ладно, мы евреи, а он-то русский, а больше нашего в Америку рвётся. Жили себе тихо, с голоду не умирали, летом на дачу, грибы, ягоды Говорю им: оставьте меня, езжайте, а я уж тут как-нибудь. Нет тащат меня за собой, как овцу на закланье».
Саша, смотреть на маму больно в столетнюю старуху превратилась. Убьёт её этот переезд. Может, устроимся, а потом заберём?
Без неё никак сама знаешь. Кто с Эммочкой сидеть будет? Левины сказали, маму забирайте, если что прокормит вас на пособие.
Всю жизнь мама у нас вроде курицы, несущей золотые яйца В кого превращаемся? Зачем едем? За хорошей жизнью? А будет ли она хорошей? Елена задавала вопросы скорее себе, чем мужу. Оставляемые без ответа они как мухи отмахнёшься от них, а они снова тут как тут.
В институте мхом всё поросло. Денег нет. Тему закрыли. Что ты хочешь? Чтобы я на базаре семечками торговал? Довольно! Всё говорено-переговорено, обратного пути нет.
Фира унитазы моет, продолжала Лена.
Как шутил Жванецкий, это ей не мешало ездить на «Мерседесе». Его Фире не мешало, нашей Фире не мешает, никому не мешает. Мы не глупее ни Левиных, ни Гуревичей. Никто обратно не попросился. Не трави душу себе и мне. Программистом пойду.
В Америке Полина Абрамовна прижилась. Вышло всё, как и говорили знакомые. Пока дочь Лена с зятем встраивались в новую жизнь, заботы о внучке легли на её плечи. Двадцать лет пролетели быстрее, чем ожидание зубного протеза. А уж его она ждала вся извелась, потому как без него ни пожевать, ни на людях показаться.
За эти годы внучка выросла, дети на приличных работах дочь в банке кредиты выдаёт, зять программистом в крупной компании.
Всё! Отдала долг. Выполнила-перевыполнила. Самое время для себя пожить, восьмой десяток разменяла, когда как не сейчас? Полина Абрамовна опёрлась на ходунки, подумала и, отставив их в сторону, осторожными шажками засеменила на урок рисования.
В прошлом биолог, кандидат наук, она всегда имела тягу к творчеству. Музыкальная школа, посещение студии «Юный художник» приобщили её к прекрасному ещё в детстве. Поэтому, несмотря на научную работу и житейскую рутину, она всегда находила время, чтобы помузицировать или набросать акварельку лес, река, закат.
И как не сейчас вернуться к любимым занятиям сначала «цветочки-лебесточки» рисовала, затем картинки позамысловатей птички-кошечки. Первое место на конкурсе. Среди жильцов работы Полины Абрамовны нарасхват, а самая большая и яркая холл украшает. Администрация жилищного комплекса ей грамоту вручила.
Жизнь у Полины Абрамовны, как в песне «Ой, полным-полна моя коробушка». Холодильник ломится, в серванте стекло чешское, ковёр, как в старой квартире на Фурцевой, четыре русских канала по телевизору, подруги любимые, занятия по интересам, и главное кавалер, брюнет белозубый итальянских кровей рояль фирмы Фациоли. Блестит, ни пылинки на его полированной поверхности результат её заботы о нём.
К сожалению, союз с итальянцем длился недолго Разлучили злые люди. А как старалась! Если и сбивалась, то переигрывала заново и погромче, как бы извиняясь. Люди дверью в зал туда-сюда хлопают, заглядывают, руками машут, улыбаются. «Нравится! Громче просят!» радовалась Полина Абрамовна и давай по клавишам пуще прежнего. Головой трясёт, аппарат слуховой падает, сняла без него даже лучше.
Ван Людвиг глухой был, а какую музыку сочинил, и я справлюсь у меня репэртуар попроще.
Как же я хорошо отыграла сегодня!
Взволнованная, она долго не могла уснуть. Под утро Полину Абрамовну сморило.
К ней подошёл Фабрицио маэстро, загорелый высокий брюнет с тонким лицом, обрамлённым тронутыми сединой баками. Элегантный, как рояль! Он взял её за руку и под аплодисменты проводил к инструменту. В зале был аншлаг. Полина Абрамовна заиграла арию Тореадора. О, как божественно он пел! Если есть счастье это оно! Как ни любила Володю, а к Фабрицио ушла бы без сомнений.
Последний аккорд, овации, цветы летят на сцену. Восторг переполняет Полину, и в этот момент из-за занавеса вылез палец и погрозил ей.
«Вовка!»
Полина проснулась. Она изменила ему с Фабрицио. Точно знала, что изменила. И ей, о Господи, не стыдно! Как же так?! И откуда этот Фабрицио взялся? И имя-то странное, сроду ни о каких Фабрицио она не слышала. Полина Абрамовна ещё какое-то время лежала в кровати, обдумывая случившееся.