Наконец, из первого подъезда, выходившего на улицу, выехали все, и Вера навесила на входную дверь большой замок. Битва за безнадежный дом продолжалась.
Несколько раз заходил с приятелем Эрик. Он был армянин и жил в Варшаве. Когда-то Эрик занимался борьбой и расхаживал по квартире невысокий, плотный, налитый бычьей силой. Душа его тянулась к Вериной живописи. Особенно нравились ее ранние работы, написанные в реалистической манере с присущим Вере сплавом темперамента и артистизма. Эрик мог купить Арарат (так он говорил), средства позволяли. Пока он разглядывал живопись, охранник сидел на кухне и пил чай. Зайти в комнату категорически отказывался (может, так ему было назначено) и сидел, погруженный в себя. Однажды спросил, бывают ли у Веры иконы.
В комнате за чаем Эрик говорил о Вере в третьем лице на удивительном горско-польском диалекте. Он почти дословно повторял Баламута.
Я не понимаю, говорил Эрик, обращаясь к общему приятелю, скульптору. Что делает здесь эта женщина? Если эти чиновники не понимают, с кем имеют дело, их нужно гнать, как быдло. Как так можно? Эрик косился на включенный обогреватель и возмущенно отмахивал рукой. Я сейчас предлагаю, поехали. Будете у меня жить, работать, сколько хотите.
Вера смеялась., прикрыв рот рукой. Скульптор хмыкал.
Я тебя прошу, Эрику было приятно быть богатым и щедрым. Я тебя прошу, Эрик обращался к скульптору. Дай ей моих денег, сколько захочет. Пусть работает без проблем
Трагедии, впрочем, пока не наблюдалось. В комнате было опрятно и чисто. Из кухни несли вскипевший чайник. Но батареи оставались холодными. Отопление в пустеющем доме включать не спешили. И не положено. К тому же многие батареи были сняты, и включать, собственно говоря, было нечего. Скульптор, приехавший вместе с Эриком, привез третий обогреватель. Лиля Александровна утром долго отлеживалась под одеялами и вставала поздно. Обогреватели разгоняли теплый воздух, и он перемещался по комнате потоками, как течение Гольфстрим. Сильно перегружалась сеть, часто вылетали пробки, и проводка начинала трещать. Вера пугалась. Из дома она теперь надолго не отлучалась. К тому же у нее начали болеть суставы. Жизнь становилась совсем мрачной.
Голос художницы
После института я часто ездила в село. Писала. Рисовала. У меня оттуда много работ. И осталась подруга Ефросинья. Я до сих пор с ее племянницей переписываюсь. Село называлось Велика Богачка, то есть, большая богачка. Дома было неспокойно, я волновалась и ходила на почту звонить. Днем никак не соединяли, говорили: Приходите ночью. Тогда линия не так загружена.
Выхожу я ночью во двор. Темно. Звезд нет. Луны нет. Дороги не видно. Вообще ничего не видно. Ефросинья мне говорит:
Йди по стовбах. Як до одного дійдеш, постій біля нього. Обійми. Відразу далі не йди. Відпочинь. На четвертому треба повернути. Тільки ж ти рахуй, як треба. А там вже недалеко. І будеш собі викликати. Голосно, бо вони там не чують. Я Велика Богачка. Я Велика Богачка[1].
Добралась я. Нашла телефон. Села возле него. Темень полная. А я сижу одна-одинешенька и кричу. Я-Велика Богачка. Я Велика Богачка
Это я запомнила. Только Богачки из меня не получилась. Ни великой, ни просто так
Реалистки и мечтательницы
На столе в хрустальной вазочке букет мелких голубеньких цветов.
Это такой сорт астр. Поясняет Люда. Виленкин частый гость в этом доме видит Люду впервые, но хозяйничает она уверенно, на правах подруги. Готовит чаепитие. Люда длинное нескладное создание, задрапированное по щиколотки в какой-то розовый хитон. Худющая, кажется, кости стучат друг о дружку под одеждой. Лицо вытянутое, бледное, с высоким лбом. Сразу видно интеллектуалка.
Садятся пить чай. Люда принесла, торжественно выложила две пачки индийского. Вызвалась заварить, как следует. По-осо-бому. Тем более, пить собираются из тончайших чашечек, а сам напиток настаивается под большой матерчатой куклой.
Здесь будет салон. Поясняет Люда.
Где это?
Вот здесь. Люда удивляется непонятливости Виленкина. Под стеной выстроился десяток чистых холстов, Вера запаслась. Но все равно не верится, что у комнаты есть будущее. Потолок густо покрыт разводами следами пожаротушения на верхних этажах. Штукатурка сыпется отовсюду, может и кусок обвалиться прямо в чай.
Испанки приходили сегодня работы смотреть. Сообщает Люда. Одну купили, за другой завтра придут.
А как им это вообще?
Верочка, как им твоя обстановка? Кричит Люда в коридор. Хозяйка разговаривает там по телефону. Не слышит Но здесь не может не понравиться.
Святая правда. Подтверждает Виленкин. Но все-таки.
Вера появляется и тут же исчезает. Телефон звонит непрерывно, назло маловерам. Связь есть. Похоже, салон уже начал работу. И гостям грех жаловаться. Мыслины, сыр, чай чудесное угощение. Маслины Вера покупает неподалеку. Человек восточного вида выносит столик из кафе, ставит рядом ящик с маслинами, и сидит без движения, без торгового азарта в глазах, погруженный в таинственные глубины самосозерцания.
Вера уважает продавца, что-то есть у них общее, не только земное. Так что маслины в доме не переводятся. Впрочем, пога-ненькие. Мелкие, сморщенные, приходится выгрызать косточку, или раздувшиеся с пустотой внутри. Но вкус есть именно, маслин. Это важно.
В Центральном брали чай?
Ага. Стояли час. Леничка, не трогай там ничего.
Леничка Людин сын. Малый лет шести, болезненно бледнокожий, как мать, растаскивает рисунки с бумажной свалки.
Прожила с ним два месяца в Ленинграде. Совсем разбаловался.
В Ленинграде? Культуру показывали? Вроде, рано еще.
Ничего не рано. Правда, сынок? Леничка подошел, лег щекой в мамины колени и глянул обиженно. Взгляд долгий и совсем недетский из-под розовых век. Такому, действительно, не рано.
Кроме того, там можно хорошо отдохнуть.
В Ленинграде? Там же есть нечего.
Вы давно были? Строго спрашивает Люда.
Давно.
Тогда откуда вы знаете? Есть нечего
Говорят. Виленкин чувствует себя как застигнутый врасплох сплетник. Но Люда благородная душа не обращает внимания на смущение.
Хотите, расскажу, как мы туда приехали? Хотите? Леничку я оставила дома, а сама пошла в булочную. И вернулась вот так. Люда выбрасывает вперед худющие руки, выворачивает ладонями вверх, будто несет охапку дров, а затем еще отчеркивает рукой изрядно выше головы. Смотрит значительно, наслаждается впечатлением. Виленкин потрясен. И что вы несли?
Несла я По лунному лику скользит лучик счастливого воспоминания. Во-первых, афганский изюм. Три рубля пакет. У нас рублей двадцать. Маслины. Рубль восемьдесят. Турецкие. Люда презрительно кивает на блюдечко. Я тех три штуки съем и, считай, пообедала. Сушки всякие. Конфеты. Да, вот еще. Суворовское печенье. Вы ели? Нет? Это такие маленькие пирожные, по виду, как грибок. Из сухого теста. А внутри шоколадный крем. Самая капелька. Но вку-у-сно. Берешь на кончик языка, само тает. Деликатес. Шесть штук два рубля.
Это что, дорого?
Дорого, конечно.
А почему, суворовское?.
Откуда я знаю. Но вку-ус. С чаем, кофе А маслины. Видя негаснущий интерес, Люда добивает окончательно. Вот такие. Люда подносит к носу Виленкина длиннющий палец и отщелкивает на нем две фаланги. Маслина выходит с небольшой огурец.
Что тут скажешь? Виленкин подавлено молчит.
А молочные продукты? Знаете? Вот такие. Люда неожиданно забрасывает левую руку за голову и берется ей за правое ухо, становясь похожей на скрипичный ключ. Лю-бы-е. Без всякой радиации. Я с ребенком была, прибор брала. Мы проверяли. На тридцать копеек дешевле, чем у нас.
На бутылке?
А на чем же? Сыр пяти сортов. Люда продолжает оставаться в позе индийской танцовщицы и только теперь размыкает композицию.
Виленкин сражен: Это что, всегда так?
Всегда. С маслом сливочным, правда, бывают перебои. Это да. Но я вам скажу. Я в обычной коммуналке жила. Приходит человек и вежливо, спокойно. Составляет список на каждого пенсионера. Кому что. И на следующий день, пожалуйста, получите. Так что, вы думаете, они будут переживать из-за этого масла?
Фантастика.
Фантастика. Эхом отзывается Люда. Я бы не поверила, если бы сама не увидела. Тем более, у меня совсем нет воображения. Мне папа всегда говорил. Люда, ты хоть раз в жизни можешь придержать язык? Или так и будешь выкладывать все подряд? Люда чуть грустит. Видно, вспоминает, когда наивность выходила ей боком.
Кстати, Вы видели, чтобы у нас продовольственные посылки кто-нибудь получал? Видели? Нет?
Сотрудница говорила, Виленкин старается быть объективным, что ее сестра в институте получала. Геологии. Они там какое-то месторождение открыли.
Х-ха. Месторождение посылок вот что они открыли. А к тем везут и везут. Сразу на месяц получают или два. Причем, все продумано. От соли до презервативов.
А зачем пенсионерам?
Откуда в Германии знают. Шлют блокадникам. А молодежь за сахар меняет. Между прочим, на наш украинский цукор. Вы бы видели, какая ванна в этой коммуналке. Ай-я-яй. Из розового кафеля. Вот такая. Люда оттягивает платье, создавая некоторое подобие груди. Я спрашиваю: сколько вам стоило? А они смеются. Собчак издал специальный указ, уволит любого, кто отфутболит хоть одну бумагу. Так они теперь сами бегут. Хоть ванну, хоть унитаз, хоть это, как его сейчас вспомню Только свистни.
Но, позвольте. Как же? Там карточки.
Конечно, карточки. А я не сказала? На макаронные изделия. С оливковым маслом бывают трудности. Подсолнечное есть, а за оливковым нужно постоять.
Иностранец
А как же вы? Если карточки
Ай. Отмахивается Люда. Больше для вида. У меня ни разу не спрашивали. Я похожа на ленинградку. Последнюю фразу Люда произносит с гордостью.
Это правда. Подтверждает Виленкин.
Слышно, как в коридоре, где хозяйка разговаривает по телефону, падают книги, несется плачущий голос: Это вы опять пришли? Я же просила.
Оля, наверно. С испанкой обещала Прислушивается Люда.
Представляете, как мыши разбегались. Появляется Вера. На меня ноль внимания.
Мыски, мыски. Леня бросается в коридор.
Ничего не боится. С гордостью говорит Люда. Вера, садись чай пить. И опять обращается к Виленкину. Вот такой, индийский, там в каждой булочной. А за Дунканом нужно стоять.
А кофе? Это Виленкин спрашивает.
Люда смеется, а затем восстанавливает знакомую композицию. Забрасывает руку в обход затылка и берется за ухо: Понятно? Растворимого они вообще не пьют.
Мыски, мыски. Азартно кричит Леня из коридора. Мама, иди сюда. Смотри. Еще одна.
Ты бы испанку предупредила, говорит Люда, а то выскочит в самый неподходящий момент.
Думаю, Виленкин дополняет, испанцы мышей не боятся. Коррида воспитала. А холсты нужно переставить, погрызут. Это для них, как суворовское печенье.
А мыши краски едят? Спрашивает Люда.
Еще как. В Ленинграде, наверно, нет. Там зажрались. А здесь набросятся
Собчак для них святой. Досказывает на ходу Люда. Сам, если что, по квартирам разносит. Кому что биде, вот, я вспомнила
Она искусствовед? Спрашивает Виленкин Веру. Люда с сыном сели в троллейбус, а они идут дальше.
Кто? Люда? Ой, она очень хороший человек. И стихи пишет, и натурщица.
Натурщица? Она же худая. Ноги, как трубки от раскладушки.
У нее очень красивое тело. Теплое такое. Ты не понимаешь.
Да. Пристыженно соглашается Виленкин. Не понимаю.
Виленкин возвращается домой, полный впечатлений, и тут, кстати, звонок. Представляешь, там ирландское мясо по семь рублей. И не берут.
Не берут? Ахает трубка А очередь?
Какое. Семь человек Для эффекта Виленкин даже думает сказать пять, но потом называет точную Людину цифру. В мясо маникюром тык. И не берет. Мороженное для нее. Ирландское. Представляешь?
Ирландское? Так это вырезка. А здесь? Вот, сволочи. Я все время Вадику говорю: беги в посольство, бери анкету, пока не поздно.
Собеседница преподает в консерватории, лето с мужем, дочерью и безымянной морской свинкой проводит на даче. И вот дачная история. Свинка в картонном ящике жевала травку и в благодушном настроении была замечена бродячим котом. Хорошо, что дочь оказалась рядом, успела спасти.
Представляешь, что творится? Никогда такого не было. Среди бела дня. Скоро на улицу нельзя будет выйти.
Но жива? Волнуется Виленкин.
Жива. Только тронулась. Из клетки за ноги тащу, чтобы почистить. Этого еще не хватает.
Нормально. Сейчас народ вечером дома сидит.
Это, по-твоему, нормально? Ну, знаешь
Ночью Виленкина давит тяжкий сон. На вытянутых руках он несет глыбу мороженого ирландского мяса. Несмотря на лед, жарко, впереди на плите урчит огромная сковорода. Еще немного. Но тут на гладкой поверхности кондиционного продукта с фиолетовым ирландским клеймом вздымается рыжая шерсть и на Виленкина таращится чудовищных размеров морда с кровавым следом кошачей лапы под тусклым стеклянным глазом. От неожиданности Виленкин роняет ношу, и свинка с грохотом валится ему на ноги
Есть от чего проснуться. Виленкин открывает глаза. Страшилище исчезает, а грохот, наоборот, рвет уши. Это трубы. Летом горячей воды, как обычно, нет. Но, в отличие от прошлых лет, жильцы не жалуются. Горячая, говорят знающие люди, идет с радиацией. Так что лучше мыться холодной. Зато теперь, когда дали горячую, трубы отвечают оглушительным ревом. Как объясняет сантехник грамотный человек выравнивается давление в системе. Где-то за несколько этажей ранняя бабушка, из тех, что, кажется, вовсе не ложатся, открывает воду. И сонный люд срывается крутить краны, выравнивать капризное давление. Виленкин влетает в ванну, заполненную тугим банным паром, и видит, как бьется, стреляя кипятком, кольцо душа. А за окном на самом дне белого тумана мерцают огоньки первого автобуса. Окончательно Виленкин просыпается от тишины. В утренней телепрограмме рекламируют круиз в южные моря для капитанов отечественного бизнеса.
Помощница Виленкина является точно в срок. Миловидная, спокойная, сосредоточенная, настоящая учительская дочь. Забот дома по горло, но успевает везде. Работают долго, голова не занята, самое время оживить воспоминания:
Представляете, вернулся человек из Ленинграда. Рассказывает, что там продуктов навалом.
Где, где?
В Ленинграде.
Не выдумывайте. Нет там никаких продуктов. Петина тетка раньше всегда передавала. А теперь просит, масла прислать.
Сливочного?
А какого же?
Это верно. Спокойно подтверждает Виленкин. Со сливочным там перебои. Обходятся оливковым, подсолнечным. Скажите вашему Пете, что его тетка не выдерживает испытания изобилием.
Да, вы что. Виленкин с огорчением отмечает, в женском тоне появляются насмешливо-пренебрежительные интонации. Какое оливковое? Я ей две банки майонеза отправила. Пишет, что молится за нас. Будет с сухарями чай пить.
Не знаю, как с майонезом, а насчет сухарей передайте, чтобы не ломала последние зубы. Хотя ветеранам бесплатно вставляют. Пусть лучше купит суворовское печенье.
Какое, какое? Женщина не думает скрывать насмешку.
Суворовское. Полководец, если помните. Виленкин берет официальный тон. Что вы кривитесь? Во рту Виленкина появляется восхитительный вкус, и он документально фиксирует. Грибок из сухого теста. Сверху глазурь из шоколада, а под шляпкой капелька крема. Виленкин вспоминает Люду. Между прочим, очень полезно для женской фигуры.
Вы сами ели?
Нет. А человек был, вернулся и рассказывает.
У меня нет времени это слушать. Ребенку пойду звонить.
Возвращается и начинает лихорадочно собираться. Нельзя на минуту оставить. Налила утром в чайник кислоты, накипь отодрать. Три раза предупредила. А он чай выпил, мама, чего кислый такой, горло сильно щипет