Художник и его окружение - Ялкут Селим Исаакович 9 стр.

И последнее. Вечером заходит Вадик, поправить замок. Вадик создан, чтобы приходить друзьям на помощь. Белая бородка. Точные пальцы так и летают. Щелк-щелк. Теперь маслицем смажем, чтоб навек.

 Ты учти. Масло я достала.  Говорит Наташа. Подруга Вадика, работают вместе. И зашли вместе. Наташа высокая, красивая, вид спортивный. Белая блузка с распахнутым воротом, смелые глаза, темные волосы крупными кольцами по плечам. Как с портретов старой европейской знати мужчины женственны, дамы неприступны. Там бы Наташа была на месте.

 Как-то после ресторана в Сочи,  занимает она рассказом,  захотелось побыть одной. Устала от этой пошлости. Плыву себе. Берега не видно. Тут пограничный катер. Как он меня заметил.

 Ты женщина видная.  Вставляет Вадик.

 Вот именно. Один круг, второй. Поднимают на борт. Капитан вежливо:  Что вы тут делаете? Не заблудились? А я ему:  Может, у меня здесь свидание. Нечего вмешиваться в личную жизнь. Познакомились и отпускайте. А он С турком свидание?  Почему это с турком?  Потому, что здесь нейтральные воды. Турция скоро. Нельзя так далеко заплывать.  Кому это? Нельзя с дамой разговаривать, когда она перед вами вот так Тут он снимает с себя китель, накидывает мне на плечи и ведет на мостик.  Даже, если свидание, говорит, такая женщина, как вы, не должна ждать. Поплывем назад в Сочи. Согласны? Выскочил на причал, руку подал. Их хорошо воспитывают, не то, что некоторых.

 Оркестра не было?  Спросил Виленкин.

Наташа обдала взглядом:  Это военная база. Но все равно. Я подарила ему розу. Желтую.

 А роза откуда?

 Как откуда? Из ресторана. Я с ней плыла. А на работу бумага пришла. Что я нарушаю правила поведения в погранзоне. Помнишь, Вадик? Ну, что за мужики.

 А если ты наркокурьер. Это его долг. Пограничный.

 В Ленинград в командировку еду.  Сообщает Вадик.

 Ты мне лампочек купи. Перегорели, новых взять негде. А там есть.

 Что-то не видел. Недавно был. Пустой город.

 Что вы, ребята, жуете кислятину.  Вмешивается Наташа.  Что, почем Как бабы. Скучно. Тут ко мне приехали из Донецка. Вы бы видели, какая девочка, умирает по мужику, а он тьфу. Хоть бы голову повернул. Вот там драма. А вы: лампочки, лампочки

 Ты ей подскажи.  Говорит Виленкин.  По телевизору видел. Выступал главный колдун России. Назначили специальным указом. По либеральной квоте. Диктовал средство для пробуждения чувства. Семена календулы заворачиваешь в лавровый лист, вроде голубца, заматываешь в голубой шелк и тихонько ему за подкладку пиджака. Две недели и готов. Можно голыми руками брать. Запиши, или так запомнишь?

 Мне не нужно.  Гордо отвечает Наташа.

Вадик переводит разговор.  Поехали за грибами на субботу и воскресенье.

 Не могу.  Это Виленкин говорит.  Я к тебе потом зайду. Только приготовь, как следует. От грибов, я слыхал, отравления сумасшедшие.

 Ничего. Есть, чем запить, на пиве и томатной пасте. Такой бимбор, любую отраву перешибает.

 Я вам завидую.  Говорит Наташа.

 И ты приходи.  Приглашает Виленкин.

 Куда? Меня его жена разорвет.

 Может, и нет. Ей сейчас не в голове.  Говорит Вадик.  Она меня с анкетами грызет. Тебя, кстати, вспоминает.

 Меня?

 Не тебя. Наташку. У нее жених в Америке.

 Правда, Наташа? А где?

 В Голливуде.

 Ого. Ну, а ты?

 Пусть сначала здесь поживет.

 Очень хорошая мысль.  Тут Виленкин вспоминает нечто важное.  Кстати, о грибах. Вадик, обязательно привези из Ленинграда суворовское печенье. Там должно быть. Как Наташа?

 Обязательно, Вадюша. Я тоже слышала. Там оно на каждом углу.

Голос художницы

В Грузию я ездила с сыном. С горы, если смотреть, вниз шли лесенки с домиками, крышами, балкончиками. Белье висит. Перец гроздьями. Меня очаровали эти резные галерейки, веранды. Мы как-то с горы спускались. Керосиновая лампа светится. Я зашла на веранду. Никого. Дом пустой. Я в комнату заглянула. И там никого. А потом вижу, тут же на веранде в углу сидит пожилая женщина. Сидит в темноте, одна и молчит. Я к ней подошла. Она меня за стол усадила, и мы с ней долго разговаривали. О чем, уже не помню. А вот это состояние вечера и разговора со мной осталось. Еще помню, картинку около бань. Как оттуда выходят чистенькие грузины и грузинки. Напаренные такие, отмытые, будто блестят. Я была в восторге. Я и раньше Пиросмани любила, а тут в Тбилиси я его заново увидела. Это нечто особенное. Незабываемое. Вершина всего. Никакой не примитив. Наив, причем гениальный наив. От Бога. Нигде больше ничего подобного нет.

Идут экстрасенсы

Две комнаты, оставшиеся после смерти Марфуши, пока никого не заинтересовали и были определены в, так называемый, нежилой фонд. Марфушины кошки (числом с десяток) далеко не уходили, а жили рядом, высматривая новые источники пропитания. Раньше был петух, но теперь пропал. Остались подозрения и даже перья, но обвинения не были предъявлены. Нашлась коллекция бутылочек и флакончиков, содержавших когда-то алкоголь и предназначенных для самых разных целей, кроме той единственной, для которой их практиковала покойница. Диван, на котором Марфуша не проснулась после возлияния, дворник, кривясь от кошачьего запаха, разбил во дворе и забросил на мусорник. Там он и хранился дольше и надежнее, чем в музее. На Марфушину дверь навесили замок.

Но вот рядом освободились еще три комнаты, раньше их занимала какая-то организация с исчерпывающим названием пусконаладка. Теперь налаживать стало нечего, весь флигель разом освободился, и общая площадь стала представлять интерес. Весной внутри зашевелились штукатуры и маляры. Миновало лето. Теперь вовсю хозяйничала осень. Вера встала рано (часов в восемь) и, распахнув дверь, выглянула во двор. Просыпающееся солнце зловеще багровело в окнах. Ослепительно синее небо было выстужено на всю бездонную глубину. Над деревьями беспокойно кружили галки. Природа замирала, Вера залюбовалась. И с удивлением заметила перед собой, на лавке, где днем любила отдыхать Лиля Александровна, застывшую от холода одинокую фигуру. И человек встрепенулся, будто ждал Вериного появления. Невзрачный мужичок средних лет.

 Поликлиника когда работать начнет?  Странник прятал озябшие руки в карманах пальто.

 Нет здесь поликлиники.  Как все полуночники, Вера реагировала с утра несколько замедлено.

 Экстрасенсы когда открывают?

 Экстрасенсы?

 Ну, да  Посиневшее от холода лицо повернулось в сторону флигеля.  Вот там они, экстрасенсы. Я пришел пораньше, думал, очередь. Первых обещали бесплатно.

 Не знаю  Тянула Вера.

 Ладно.  Сказал человек упрямо.  Буду дальше сидеть.

 Может, зайдете, выпьете чая,  предложила Вера.  Вы ведь замерзли.

В глубине квартиры вставала мама. Топчан на кухне был завален рисунками. Вера усадила гостя в коридоре и вынесла кружку с чаем. Так она с удивлением узнала, что во дворе открылся прием, и люди под названием экстрасенсы лечат разные болезни. Однако, дверь по адресу, который хранится вот здесь (пришелец похлопал себя по карману поношенного пиджака), открыл несимпатичный мужчина в длинных трусах, обругал за беспокойство и сообщил, что какие-то бабы в халатах крутятся дальше, во флигеле. В грубияне Вера узнала соседа Степана.

 Правда, если бы меня подняли затемно, я бы и не такое сказал.  От чая гость порозовел и расхрабрился, на красном кончике носа заблестели, как роса, капельки влаги. Странник утер их кончиком шарфа и несколько раз с удовольствием чихнул.

 Вот так всегда от горячего.  Сообщил он Вере.  Но теперь уже все равно.

Вере (такой это человек) стало не по себе.  Куда вы пойдете? Сидите пока здесь. А увидите очередь, сразу бегите занимать. Я дверь приоткрою.

Так оно и случилось. Гость задержался в коридоре, чихал много, с каждым разом все громче, будто прогревая застывший мотор. Там на него наткнулась Верина мама. За долгую жизнь Лиля Александровна не отвыкла удивляться, но держала удивление при себе. Поэтому разговор возник позже, когда гость уже исчез, снялся незаметно, как отдохнувшая от долгого перелета птичка.

 Верочка,  Сказала Лиля Александровна, управляясь на кухне,  там у нас в коридоре, по-моему, кто-то сидит. Ты видела?

 Да, мама. Это он к экстрасенсам очередь занял.

 К кому?  Лиля Алексанжровна сориентировалась на Веру ухом.

 К экстрасенсам. Громко и отчетливо повторила Вера. Из разговора с пришельцем она уже выяснила, что речь идет о здоровье.  Мама, я тебя прошу, займись собой.

 А что они лечат?

 Понятия не имею.

 Тогда откуда я знаю, на что жаловаться?  И Лиля Александровна царственно удалилась. Вера поглядела вслед, отметила тяжесть походки и решила все бросить и заняться маминым здоровьем.

Вскоре мимо Вериной квартиры потек в сторону флигеля ручеек страждущих. Эти люди были заметны. Зайдя во двор, они начинали оглядываться, отыскивая нужный адрес, и медленно двигались от двери к двери, как посетители художественных выставок от картины к картине. Теперь летняя досужая публика собиралась реже и задерживалась меньше. Смена лиц совпадала со сменой времен года, напоминая средневековый календарь, где каждому месяцу соответствуют свои занятия и планы, а пора летних хлопот и праздников сменяется временем предзимних тревог.

Заглядывали к Вере, к другим соседям, само нечастое слово экстрасенсы обрело будничность, обозначив направление поиска нужной двери. Число страдальцев прибывало, и вместе с ним росло число людей, называющих себя экстрасенсами и деловито спешащих по утрам к флигелю сквозь почтительно

расступающуюся толпу. Именно толпу, пусть небольшую, но все же. Теперь само понятие экстрасенсы, казавшееся еще недавно однозначным и цельным, стало распадаться на более звучные и загадочные составляющие. Трансцендентная медитация. Астральная диагностика. Гравитация биополя Все это можно было теперь прочитать на дверях Марфушиной опочивальни. Диагностика по радужной оболочке глаза, по форме протертой спиртом ушной раковины, по запаху пота шейного платка, по линиям руки и, конечно, по содержанию снов. Даже по картам (и такое было), для чего дважды в неделю привозили из табора особого эксперта, предварительно упрятав под замок каракулевые шубы других специалистов.

Недоверчивый хмыкнет, скептик не станет слушать, но ведь даже недолгий голод не тетка, а болезнь и того хуже (лечебное голодание, кстати, тоже было). Исцелений, в том числе самых невероятных, набиралось более, чем достаточно. И по телевизору каждый день показывали, там заговоренная вода давала разительный эффект. Умный человек всему научится.

Как раз в тему. Поэт размахнулся, оставил запись в Книге отзывов. Вдохновение не позволит соврать. Именно так все и есть. Мир делится на энтузиастов и маловеров. И вам решать, за кем будущее и ваше, в том числе. Экстрасенсы были приметой, загадкой и, пожалуй, гордостью нынешнего времени быстрых сдвигов, перемен и реформ. Эти люди, неожиданно открывшие в себе чудесные способности и успешно развившие их на ускоренных курсах, быстро заполняли пространство, откуда уходила идеология. Как океанский отлив, она (идеология) оставляла после себя множество ненужного хлама, остовы разбитых заводов и брошенных строек, тома сочинений, письмена, вершившие еще вчера судьбы целых народов все это осталось на обросших водорослями камнях.

А взамен рождались диковинные организмы, неутомимо ползущие и ковыляющие посреди разора и запустения и жадно поглощающие все подряд. Старый мир съеживался у всех на виду, как теряющий высоту воздушный шар. Пробуждалась новая жизнь, новый способ существования, пока еще скрытый, малозаметный, осязаемый непрерывными усилиями липких щупалец, сортирующих на свой манер извечные монады света и тьмы, веры и заблуждений, разочарования и надежды, и укладывающие их в новое содержание. В пользу отлива. Это и есть новая идеология. Пробудившаяся новая жизнь, взамен недавних теорий и учений. Теперь, когда исцеление кажется таким простым и очевидным, лишь остается немного потерпеть, а потом талифа куми (встать и идти), преодолевать последние испытания экономикой и бытием. Дальше будет легче, как некоторым самым удачливым легко уже сейчас. Торжествующая идеология (новая!) всегда праздник, родившийся из жертвы или даже из множества жертв. Зато выжившие будут счастливы. Так оно задумано и обещано.

Фламенко

Но возникают разочарованные, одинокие люди (не нужно наговаривать, они были всегда), которые назло воодушевленному обществу взялись хворать и помирать именно сейчас, будто не могли позаботиться о себе, пока можно было купить нужные лекарства или, в случае печального исхода, напитки и закуску для поминальной трапезы. Времени хватало, не зря названого застойным. Жили, как кажется, без забот и можно было подумать о себе впрок. Но нет. Зато теперь все зашевелились, выползли из-под скомканных одеял, из несвежих простынь, из засохших бинтов, клеенок и подстилок, и отправились бродить в поисках врачей и прочего персонала. Но не тут-то было. Отлив прибрал за собой множество профессий и услуг. Куда-то подевались лекарства, куда-то исчезли стоматологи и медсестры, и болезни стали какие-то новые, пугающие, как казни египетские. Примерно так и должно быть (если по теории), хоть как-то уж слишком и долго И тогда в пространстве распада, безвластия и апатии стали возникать экстрасенсы вчерашние инженеры и портнихи, честолюбивые аспиранты, учителя разных классов, страдальцы с сотрясением мозга (в анамнезе и сейчас), божьи люди, пленники внеземных цивилизаций, счастливо возвращенные на землю, гуру, живущие энергией далеких звезд, матросы, пережившие кораблекрушение, посланцы Святой Девы, какие-то обмороженные с калом снежного человека под черными ногтями, дипломанты самодеятельных академий (с новыми визитными карточками), демобилизованные, состоящие на разных учетах и снятые оттуда, со справкой и без, страстотерптцы и греховодники, и, конечно, пенсионеры и домохозяйки. Здесь можно было встретить всех, кроме, пожалуй, банкиров, бухгалтеров и экономистов закономерность, о природе которой можно писать отдельный трактат. Не обошлось, увы, без некоторого количества аферистов с поддельными дипломами, выписанными в филиппинских джунглях. Вся эта разноликая, разнородная масса пузырилась и перекипала в спорах об истинности учения, впрочем, здесь больших разногласий не было, а страсти взвинчивались больше по мелочам, о разграничении сфер астрального, ментального и финансового влияний.

Представим себе, что поиски истины велись и на Верином дворе. Как-то днем, когда ее не было дома, в дверь позвонили и перед Лилей Александровной явилась дама с крупным властным лицом, застывшим до неподвижности камня.

 Здравствуйте.  Сказала дама и попыталась улыбнуться, от чего величественные черты дрогнули и задвигались, как горные склоны от подземного толчка.  Это вы здесь живете? Выезжать не собираетесь?

Есть лица, которым улыбка противопоказана. Это, по крайней мере, честно. Глаза смотрели испытующе.

 Нет.  Удивилась Лиля Александровна.  А почему?..

 Сейчас многие выезжают.  Лицо посетительницы, отулы-бавшись, заново окаменело.

 Нет, не собираемся.  Во рту Лили Александровны стояла противная сухость. Вера была права, пришла пора проверить сахар.

 Может, куда-нибудь? В этом районе. Или квартиру на массиве. Ближе к природе.

 Нет, не хотим. Я всю жизнь здесь прожила.

 Жизнь долгая.  Сообщила гостья.  Можно не одну квартиру сменить. Пожилым на окраине лучше.