Я не теряла надежды, что в парке встречу Джека, только он, похоже, туда и не заглядывал. Однажды я рассказала про него Монике.
Неужели тебе нравится мальчишка?
Он не такой, как остальные, Моника, совсем не такой.
И в чем же разница?
Я потерла переносицу так лучше думалось.
Это трудно объяснить. Наверное, дело не в нем самом, просто, когда я на него смотрю, у меня в животе словно пузырьки булькают.
Тебя тошнит, что ли?
Да нет же! При чем тут тошнота?
При том, что тогда тоже все внутри булькает и наружу просится. Фу!
Ничего у меня наружу не просится. И Джек никакое не фу.
Нет, ну а что ты все-таки чувствуешь?
Я закрыла глаза и стала припоминать.
Знаешь, сказала я наконец, это вроде Святой Троицы. Непонятно, а чудесно.
Три человека в одном вот что есть Святая Троица. Моника заговорила тоном сестры Аквинат. Это просто, и лишь маленькие варвары, которые дурно учатся и ленятся, ничего не могут уразуметь.
Всегда Моника меня смешила, причем вроде совсем без усилий.
Короче, я, когда вырасту, выйду за Джека замуж, если так тебе понятнее.
Что ж, счастья вам обоим в семейной жизни.
Спасибо за добрые пожелания, Моника Молтби.
Пожалуйста, Морин ОКоннелл. Обращайся, если что. И Моника смешно скосила глаза.
Я так и прыснула:
Вообще-то я не шучу.
Насчет чего?
Насчет выйти за Джека.
И кто же осчастливит его этой новостью?
Я сама и осчастливлю. Вот стукнет мне шестнадцать, тогда и скажу.
Для него это будет сюрприз надеюсь, приятный. Еще надеюсь, что до тех пор твой Джек не встретит другую девушку.
Не волнуйся, не встретит.
Откуда такая уверенность?
Просто он мой суженый.
А!.. Ну, если суженый, тогда конечно.
Возвращаясь из школы, я сразу бежала в сад и занимала место на своем наблюдательном пункте. Глядела на Джека наглядеться не могла. Подмечала каждую подробность: как Джековы золотистые волосы ложатся на воротник, как он почесывает маленькое нежное местечко у себя за ухом. Он меня не видел, он думал, что рядом никого нет. Он отдавал команды своим солдатикам и сам же за них по очереди отвечал, а я млела от его голоса. Мне казалось, я весь день могу просидеть на дереве мне не наскучит, не захочется поесть или в уборную. Ничего мне не надо, кроме Джека. Я раздвигала ветки и смотрела, смотрела Однажды папа сказал, что скоро листва облетит и тогда меня станет видно с земли. Я об этом как-то не думала.
Что же мне тогда делать, папа?
Что же Морин тогда делать? эхом повторила Бренда.
Если хочешь, могу просверлить дырку в заборе, с улыбкой предложил папа.
Я его обняла:
Ты лучший папа на свете, так и знай.
А ты лучшая дочка на свете, Морин.
А я? пискнула Бренда.
Ты тоже, родная. Вы обе мои самые любимые девочки.
Не бывает так, чтобы двоих любить одинаково.
Бывает. Потому что у папы очень-очень много любви.
И на маму хватит? уточнила Бренда.
Конечно, заверил папа.
Мне нравилось, когда Джек был один. Ни с кем я его делить не хотела, а уж тем более с этим замурзанным Нельсоном в рваном джемпере. Однажды у меня нога соскользнула, я едва не упала и, наверно, наделала шуму, потому что Нельсон поднял голову, пихнул Джека локтем и зашептал ему на ухо. Джек посмотрел вверх и крикнул:
Эй, там! Покажись!
Покажись! повторил Нельсон.
Вот черт! Кое-как удерживаясь при помощи одной руки, я стала вытаскивать из панталон подол платья. Не хватало, чтобы Джек увидел мои панталоны. Ладно бы хоть воскресные так нет же, был будний день, и панталоны на мне были штопаные-перештопаные. Наконец я справилась с платьем, раздвинула ветки и выглянула.
Ты что, шпионишь за нами? крикнул Джек.
Нет! Я хотела ответить нормальным голосом, но он куда-то пропал, и вышел жалкий писк.
Что? Говори громче, тебя не слышно! велел Джек.
Тебя не слышно! повторил Нельсон.
Джек что-то шепнул ему на ухо, а меня спросил:
Знаешь, что бывает со шпионами, когда их ловят?
Я не шпионка, возразила я, откашлявшись. На сей раз получилось громко.
Нет, ты шпионка! Берегись нос твой любопытный оторвут!
Нос любопытный оторвут! повторил Нельсон.
Вот паршивец! Еще грозится!
Слушайте, у нас тут свободная страна, это дерево растет возле моего дома, а значит, я имею право делать на нем что захочу!
А ты бойкая, одобрил Джек и улыбнулся.
Я тоже ему улыбнулась. Какой он был красивый! И насчет глаз я не ошиблась они и правда оказались синие-пресиние. Я только досадовала на Нельсона шел бы он восвояси, оставил бы меня с Джеком.
А почему я тебя в школе не видел? спросил Джек.
Потому что я хожу в школу при монастыре Святого Сердца.
Значит, тебя пингвины учат?
Какие пингвины?
Ну как же! Эти монашки они ведь в черно-белом, вот и похожи.
И впрямь!
Как тебя зовут?
Морин ОКоннелл. А тебя?
Конечно, я уже знала его имя, да он-то не знал, что я знаю!
Ты ведь шпионка вот и выясни, усмехнулся Джек.
Так нечестно. Я ведь назвалась, значит, и ты должен.
Чем докажешь, что ты не шпионка?
А ты чем докажешь, что ты не идиот?
Он не идиот, встрял Нельсон.
А тебя вообще не спрашивают, оборвала я.
Нельсон не нашелся с ответом.
Можешь не говорить. Я все равно знаю, что твое имя Джек.
Вот ты и попалась. Если знаешь, стало быть, шпионила за мной.
Ничего не шпионила. Просто у меня хороший слух. Джек рассмеялся:
Меня зовут Джек Форрест.
Очень приятно познакомиться, Джек Форрест.
Мне тоже, Морин ОКоннелл.
А его как звать? Я кивнула на Нельсона.
Сама и спроси.
Имя ему дали в честь знаменитого адмирала. А фамилии я не слышала.
Нельсон мялся назвать свою фамилию или нет. Джек его подбодрил:
Скажи ей соседка все-таки.
Нельсон пролепетал что-то невнятное.
Как-как? Чего мямлишь?
Тогда он выкрикнул:
Перкс!
Приятно познакомиться, Нельсон Перкс.
Нельсон сверкнул на меня глазами.
Есть у тебя братья, Морин? спросил Джек.
Нету. Только младшая сестра.
Жаль, сказал Джек.
Жаль, повторил Нельсон.
Я смерила его взглядом:
А ты всегда попугайничаешь?
Даже сверху было видно, как Нельсон смутился. Глаза опустил, принялся ковырять землю носком ботинка. Наконец прошептал:
Нет.
А похоже, что всегда.
Джек засмеялся, и я расхрабрилась:
То есть своего ума у тебя нету, а, Нельсон Перкс?
Он поднял взгляд и выдал:
Ты просто глупая девчонка.
Зато не попка-дурак.
Мне домой пора, буркнул Нельсон и поплелся к калитке.
Джек сник:
Ты моего друга обидела. Теперь мне не с кем играть.
Ничего, переживешь.
С этими словами я спрыгнула на землю и побежала прочь. В дом я влетела, улыбаясь от уха до уха. Папа что-то помешивал в кастрюльке.
У тебя, Морин, вид как у кошки, которой сливок дали.
Представляешь, папа, он со мной говорил!
Кто с тобой говорил?
Соседский мальчик, да, Морин? догадалась Бренда.
Он самый.
И теперь он твой жених?
Пока нет, но это дело времени. Мы поженимся и будем жить долго и счастливо.
Как Золушка и Принц?
Вот именно.
А можно я на твоей свадьбе буду подружкой невесты?
Конечно, Бренда!
Кем же я тогда буду? спросил папа.
Подружкой невесты номер два, улыбнулась я.
Э, нет! Я, лопаясь от гордости, поведу тебя к алтарю, доченька моя дорогая.
Честно, папа?
Честно-пречестно.
И вдруг вся моя радость улетучилась. Папа сел рядом со мной:
Что не так, родная?
Я обидела Нельсона.
Кто такой Нельсон?
Это друг Джека. Я его обзывала.
И он заплакал? встревожилась Бренда.
Нет, но все равно
Это хорошо, что не заплакал, рассудила Бренда.
Почему ты обидела Нельсона, Морин? спросил папа.
Я пожала плечами:
Сама не знаю.
Это была неправда. Все я знала. Мне хотелось порисоваться перед Джеком, явиться остроумной и находчивой, чтоб не думал, будто я какая-нибудь глупая надоеда. Но я не придумала ничего лучше, чем обидеть при Джеке его самого близкого друга, и вот мне расплата стыд взамен радости. Вовсе я не остроумная и находчивая, а просто злая. Тем вечером, уже в постели, я думала про Джека до чего он красивый, и какой у него приятный голос, и какая чудесная улыбка. Я старалась вспомнить каждую мелочь, и у меня почти получилось. Но вдруг, когда я уже проваливалась в сон, меня словно толкнули перед глазами очень явственно возникло несчастное, обиженное лицо Нельсона, в ушах зазвучало: «Своего ума у тебя нету» и «Зато не попка-дурак». И образ Джека рассыпался, и восстановить его в памяти я не сумела.
Глава десятая
Виноватая перед Нельсоном, я с тех пор всячески выказывала ему дружелюбие. Догадалась, что Джек дорог Нельсону не меньше, чем мне. Одной из любимых забав у мальчиков была игра в шарики. Иногда они делали нам с Брендой одолжение разрешали тоже поиграть. У нас шариков не было, и Нельсон уступал мне свои, причем самые красивые, и учил меня правилам игры. Чем больше я с ним общалась, тем больше убеждалась, что он очень хороший. Нет, конечно, до Джека ему далеко, с Джеком вообще никто не сравнится, но Нельсон добрый и не затаил на меня обиду, что, без сомнения, сделал бы любой другой мальчишка. Придя в церковь, я ставила две свечки как и раньше, за песика, раздавленного лошадью молочника, а теперь еще и за Нельсона. Джек был у нас заводилой, мы с Нельсоном ему в рот глядели. Моника тоже прониклась к Нельсону. Мне даже стало казаться, что Нельсон ей больше по сердцу, чем Джек. Может, они с Моникой поженятся, когда вырастут. Это было бы здорово я и Джек, Моника и Нельсон, мы бы поселились в одном доме и дружили бы всю жизнь.
Выяснилось, что Джек и Нельсон ровесники и они всего на год старше нас с Моникой, а я-то думала, Джеку больше лет. Ни у того ни у другого не было ни братьев, ни сестер наверно, поэтому они и подружились. Нельсон однажды сказал, что Джек ему все равно что родной брат. Меня досада взяла. Впрочем, узнав Нельсона поближе, я перестала ревновать.
Интересно, думала я, сколько у нас с Джеком родится детей? Моника говорила, ей хочется двоих мальчика и девочку и чтобы мальчик непременно был старшим. Я заранее выбрала имя для дочери Маргарет Роуз, в честь принцессы, которая только-только появилась на свет. А Моника сказала, что свою дочь назовет Элизабет Александра Мария ведь если выбирать из двух принцесс[8], то, конечно, старшая куда предпочтительнее. Я помалкивала, а про себя прикидывала: нет, такое громоздкое имя хорошо только для особы королевских кровей. Живешь ты, к примеру, во дворце, у тебя полно слуг, нарядных платьев и прочего пожалуйста, зовись на здоровье Элизабет Александрой Марией. А вот если твой дом в Качельном тупике, с этаким имечком тебя засмеют. Да что там, его и не выговорит никто. Вот так притязания, оказывается, у нашей Моники! Это словечко «притязания» я подцепила у лавочника. Очень оно мне нравилось. Лавочник, мистер Чу, употребил его по отношению к одной нашей соседке: вот, мол, притязания у дамочки курорт Брайтон ей негож, она отдыхает исключительно на острове Уайт.
Имена-то мы своим будущим детям выбирали, а вот как эти самые дети получаются, у нас с Моникой не было ни малейшего понятия. Одна девочка из нашего класса, Ширли Грин, утверждала, что малышей приносит аист. Едва ли, думали мы: уж наверное, мы бы хоть разок заметили над пирсом аиста с младенцем в клюве. И тогда обязательно сообщили бы полисмену. Руфь Уоткинс располагала другими сведениями будто бы детей в больнице раздает сиделка, причем они у нее расфасованы по черным мешкам. Допустим. Тогда как бедняжки умудряются не задохнуться? По версии Кристины Уорд, чтобы забеременеть, достаточно поцеловаться с мальчиком. Чушь! Если бы так, за Джули Бакстер бегал бы уже целый выводок малышей. Впрочем, рассудили мы с Моникой, без мальчиков тут все же не обходится. Вопрос: каким именно образом они причастны к деторождению? Спрашивать святых сестер бесполезно что они могут знать, они ведь сами бездетные! Даже сестра Мэри Бенедикт, которая с виду точь-в-точь артистка, и та явно не знает. Оставалось строить догадки.
Ты бы, Морин, спросила своего папу, однажды посоветовала Моника. Он бы тебе врать не стал.
А ведь это дело, подумала я: папа всегда правдиво отвечает на любые мои вопросы. И вот я дождалась дня, когда мы с папой и Брендой пошли на прогулку. Собралась с духом и выпалила:
Папа, скажи, откуда берутся дети?
Папа как раз курил. От моего вопроса он неудачно вдохнул дым и жестоко закашлялся. Я даже испугалась, что он вовсе задохнется.
Кто-кто берется, Морин? наконец вымучил папа.
Дети. Младенцы.
Папа поскреб в затылке, и волосы у него стали дыбом он забыл про маргариновую смазку.
Видишь ли
Я знаю про младенцев! заявила вдруг Бренда.
Ты? Не может быть!
А вот и может.
Ну и откуда они берутся?
Сестра Мэри Бенедикт говорит, что детей посылает сам Господь, потому что они Его благодать. Сестра Мэри Бенедикт наверняка знает, она же Господу Богу жена.
Папа выдохнул с облегчением:
Это истинная правда, доченька.
А меня объяснение Бренды не удовлетворило. Господь посылает, ха! Нет, здесь всё куда сложнее. И я непременно выясню что да как.
Ладно, Бренда, допустим, ты права. Но ведь как-то же младенец попадает к маме в животик?
Бог вдувает его через соломинку, не моргнув глазом, выдала Бренда.
Глупости, отрезала я.
Ничего не глупости. Верно, папа?
Кто тебе это сказал, милая?
Бренда прикусила губу:
Не знаю.
Потому что это чепуха, объявила я.
Бренда не сдавалась:
Ну а как, по-твоему, они в животик попадают? Как?
Я пытаюсь выяснить. Уже давно выяснила бы, если б ты хоть на минутку закрыла рот.
Теперь мы обе буравили папу глазами. Он молчал, и мы в один голос воскликнули:
Ну папа!
Он присел на корточки и стал возиться со шнурками ботинка будто все никак не мог правильно их завязать. Наконец откашлялся и говорит:
Вы лучше у мамы спросите, девочки.
Сам знаешь, что она не ответит. Ведь не ответит, а, папа?
Ну-ка напомните папе, сколько вам лет?
Мне почти девять, сказала я.
А мне скоро семь, похвасталась Бренда.
Вот стукнет тебе шестнадцать, Морин, тогда и спросишь.
ШЕСТНАДЦАТЬ!
Да, не меньше.
Значит, это что-то запутанное, про младенцев? рассудила Бренда тоном столь серьезным, что мы с папой так и прыснули.
Да, родная, очень-очень запутанное.
Так я и думала, мрачно подытожила Бренда.
Папа вдруг пустился бежать.
Айда за мной, девочки! Будем скатываться со склона!
Ну и вот, этим мы полдня и занимались вместо того, чтобы выяснять насчет детей.
* * *
Позднее мы с Моникой сидели рядышком на качелях.
Знаешь, я спросила папу, а он обещал рассказать, когда мне стукнет шестнадцать. Только я все равно не верю ни в аиста, ни в сиделку с черными мешками.
Моника перестала раскачиваться, откинула свои рыжие косы и говорит:
Мне кажется, в этом деле без пиписки не обходится.
Я даже лицо прикрыла ладонью так мне стало гадко.
Ты правда так думаешь?
Да, Морин.
Но с чего ты это взяла?
Моника почти улеглась на качелях. Теперь ее косы едва не подметали землю.
Просто мозгами раскинула.
Я никогда не видала пиписки.
А я видала.
Да ну?
Я видала братишку голеньким, когда он был со-всем малыш.
Ну и на что она похожа?
Она она похожа раздумчиво начала Моника.
Я ее оборвала:
Слушай, мы еще не ужинали, так что ты лучше пока не рассказывай.
Как знаешь.
По-моему, нам про это еще гадать и гадать, Моника.
Точно, Морин.
Отныне я, когда смотрела на Джека, думала только про то, что пиписка имеется и у него. А ведь был еще Нельсон. И папа, и дядя Фред, и дядя Джон, и молочник, и угольщик, и лавочник; кого ни возьмешь у каждого пиписка! Бренде я ничего не говорила не надо ей про такое знать, она еще маленькая. Ладно хоть нам с Моникой хватило ума не спросить о младенцах святых сестер!
Глава одиннадцатая
Бренде исполнилось семь пора было ей принять первое причастие. Сама я приняла первое причастие еще в старой школе, в Карлтон-Хилл. Это не так-то просто. Причащают не всех подряд, а лишь тех детей, которые сподобились благодати. Лишь таким дают вкусить Тела Христова, и то сначала надо целый год ходить на исповедь. Кто не исповедовался накануне, а в воскресенье принял от святого отца себе на язык облатку (она и есть Тело Христово, или Святые Дары), тот совершил смертный грех. И еще перед таким делом нельзя завтракать, поэтому на мессе только и слышно, как бурчат голодные животы, и громче всех твой собственный.