Я выключил машинку, сделал несколько бутербродов и ел их, стоя на кухне возле окна. Внизу по дороге, под начинающим сереть, но по-прежнему синеватым небом, кто-то быстро прошагал. Из туннеля одна за другой выехали две машины. Мне необходимо было выйти куда-нибудь. Дома сидеть больше не получалось.
И тут в дверь постучали.
Я открыл. За дверью стояла женщина лет тридцати в футболке и брюках. Черты лица мягкие, нос крупный, но не чрезмерно. Глаза карие. И добрые. Темно-русые волосы стянуты в хвост.
Добрый день! сказала она. Вот решила с тобой познакомиться. Я твоя соседка сверху. И еще мы с тобой коллеги. Я тоже учитель. Меня Туриль зовут. Она протянула мне руку.
Пальцы у нее были тонкие, но рукопожатие крепкое.
Карл Уве, представился я.
Добро пожаловать, она улыбнулась.
Спасибо, поблагодарил я.
Я слышала, ты вчера приехал?
Да. На автобусе.
Ясно. Поболтать мы с тобой еще успеем, а сейчас я просто хотела сказать, что если тебе что-то понадобится ну, там, сахар, кофе или постельное белье, да мало ли что ты заходи, не стесняйся. Вот, например, радио у тебя есть? У нас одно точно лишнее!
Я кивнул.
У меня плеер есть, сказал я, но спасибо. Очень мило с вашей стороны.
«Очень мило».
Она заулыбалась.
Ну, тогда увидимся, проговорила она.
Да, увидимся, ответил я.
Она ушла, а я все стоял в прихожей. Да что же это со мной творится?
После каждой встречи как ударенный.
Нет, надо пройтись.
Я оделся, чуть замешкался в ванной перед зеркалом, поправляя берет, вышел, запер дверь и направился вниз по дороге. Когда я спустился чуть ниже, из-за полосы гор показалось море, четкой линией отрезанное от неба. В небе неподвижно висели два больших белых облака. Вдоль противоположного берега фьорда шел маленький ботик. Фюглеойфьорден вот как этот фьорд называется. А остров разумеется, Фюглеойе, Птичий остров. Первопроходцы, небось, посмотрели и подумали: так, как этот фьорд назовем? Фискефьорден Рыбный фьорд? Нет, так мы уже предыдущий назвали. А давайте назовем его Птичий фьорд? Да! Отлично придумано!
Я двинулся дальше, мимо рыбоприемника, совершенно пустынного, с нахохленными чайками на крыше, а затем до поворота, откуда дорога вела наверх. Прямо за последним домом вставала гора. Здесь не было никаких промежуточных этапов, к которым я привык там, где вырос, никаких зыбких, непонятно как называющихся участков, не принадлежащих ни человеку, ни природе. Здесь природа и не та ласковая тихая природа Сёрланна, а дикая, суровая и обветренная, арктическая начиналась прямо у порога.
Тут домов сто, навскидку?
Здесь, на дальнем севере, у подножия гор, у самого моря.
Ощущение было такое, будто я иду по краю света. Будто за ним ничего уже нет. Еще шаг и мир останется позади.
Ох, как же потрясающе, что я буду здесь жить.
Кое-где в окнах домов, мимо которых я проходил, я замечал движение. Блики телевизора. Все это словно тонуло в шуме разбивающихся о берег волн или вплеталось в него, а ровный и размеренный рокот моря как будто превратился в свойство воздуха, так что воздух теперь мог не только похолодеть или потеплеть, но и звучал громче или тише.
Передо мной появился дом, где, судя по всему, жила эта самая Хеге. По крайней мере, возле дома стояло несколько машин, из-за открытой двери на веранду доносилась музыка, а за большими окнами по моде семидесятых я разглядел сидящую за столом компанию. Меня тянуло подойти и постучаться, вряд ли они ждут от меня чего-то, я тут никого не знаю, вот и стесняюсь, все вполне естественно, поэтому можно будет просто молча сидеть и пить, пока выпивка не подействует и не растопит сжавшееся в комок сердце.
Раздумывая так, я не остановился и даже шаг не замедлил: заметь они, что я остановился в замешательстве, и решат, будто что-то обо мне знают.
Наверное, мне хочется выплеснуть радость, но это было совершенно ни к чему, к тому же мне надо писать, думал я, шагая дальше; и вот уже дом остался позади. Ну все, теперь слишком поздно.
Возле своей двери я посмотрел на часы. Всю деревню я обошел за пятнадцать минут.
Значит, в течение целого года вся моя жизнь будет протекать внутри этих пятнадцати минут.
По телу пробежала дрожь. Я вошел в прихожую и снял верхнюю одежду. И, хотя знал, что это лишнее, запер дверь и не отпирал ее всю ночь.
На следующий день я никуда не выходил сидел за столом, печатал, смотрел на людей, которые время от времени появлялись внизу на дороге и снова исчезали из виду, расхаживал по квартире, размышлял, что скажу во вторник на уроках, придумывал одну за другой приветственные фразы и пытался разработать стратегию в отношениях с учениками. Сперва надо выяснить, какой у них уровень. Может, в самом начале следует провести тесты по всем предметам? И уже по результатам решать, что дальше? Хотя нет, тесты это чересчур, как-то очень авторитарно получится, слишком по-учительски.
Тогда, может, придумать им задания и пускай дома их сделают?
Нет. Каждый урок надо чем-то занять, так что лучше дать задания прямо в классе. Завтра их и придумаю.
Я пошел в спальню и, улегшись в кровать, принялся за две купленные книжки, а дочитав их, переключился на статьи в привезенном из Осло литературном журнале, но мало что понял. Большинство слов выглядели знакомыми, но их смысл словно ускользал, как будто они рассказывали о незнакомом мире, на который язык из мира прежнего не рассчитан. Но одна вещь выделялась из всего остального описание книги под названием «Улисс», которое в своей чужеродности показалось мне невероятным. Мне рисовалась гигантская башня, словно блестящая от влаги, вокруг нее туман и слабый, бледный солнечный свет, едва пробивающийся из-за туч. Эту книгу называли венцом модернизма, а для меня модернизм означал стремительные гоночные машины, летчиков в авиашлемах и кожаных куртках, цеппелины, парящие над небоскребами в сверкающих, но темных городах, компьютеры, электронную музыку. И такие имена, как Герман Брох, Роберт Музиль, Арнольд Шёнберг. И в этот мир, понял я, оказались подняты со дна элементы прежних, давно исчезнувших культур; например, Вергилия поднял Брох, а Одиссея Джойс.
Вчера в магазине я не учел, что сегодня воскресенье, поэтому опять ел бутерброды с паштетом и майонезом, когда в дверь вдруг позвонили. Тыльной стороной ладони я вытер рот и поспешил в прихожую.
За дверью стояли две девушки. Одну из них я тотчас же узнал это она сидела неподалеку от меня в автобусе по пути сюда.
Она улыбнулась.
Привет! поздоровалась она, узнаешь меня?
Разумеется, сказал я, ты девушка из автобуса.
Она рассмеялась:
А ты новый учитель в Хофьорде! Я когда тебя увидела, так и подумала, но засомневалась. Но вчера на вечеринке стало уже точно ясно.
Она протянула мне руку.
Меня Ирена зовут, представилась она.
Карл Уве, я улыбнулся.
А это Хильда, она показала на другую девушку, и я пожал руку и той тоже, мы двоюродные сестры. Я к ней в гости пришла. Но на самом деле это просто предлог, чтобы с тобой познакомиться. Она рассмеялась: Ладно, шучу.
Зайдете? спросил я.
Они переглянулись.
Да, конечно, сказала Ирена.
На ней были синие джинсы, синяя джинсовая куртка, а под ней белая кружевная блузка. Девушка была полноватой, с широкими бедрами и пышной грудью. Волосы светлые, до плеч, кожа бледная, на носу редкие веснушки. Голубые глаза большие и озорные. В прихожей я почувствовал аромат ее духов, а когда она сняла куртку и, так как вешалок там не было, чуть нерешительно протянула ее мне, у меня снова встал.
Давай твою тоже, сказал я Хильде, на которую двоюродная сестра совершенно не обращала внимания, и та, застенчиво улыбнувшись, протянула мне куртку. Я повесил их на спинку стула, стоявшего возле письменного стола, и сунул руку в карман брюк, чтобы девушки не заметили, как оттопырились у меня брюки. Мои гостьи немного нерешительно вошли в комнату.
Мои вещи еще не доехали, сказал я, но скоро доедут.
Да, грустновато тут. Ирена улыбнулась.
Девушки уселись на диван и плотно сдвинули колени, а я, сев на стул напротив, закинул ногу на ногу, потому что бугор на штанах никуда не делся. Еще бы, ведь она сидела в метре от меня.
Сколько тебе лет? спросила она.
Восемнадцать, ответил я, а тебе?
Шестнадцать, сказала Ирена.
Семнадцать, подала голос Хильда.
Ты, значит, только после гимназии? спросила Ирена.
Я кивнул.
А я во втором классе гимназии учусь, сказала Ирена, в Финнснесе. Там школа-интернат. Я в общежитии живу. Если хочешь, заходи в гости. Ты наверняка будешь в Финнснесе.
Хорошо, зайду, согласился я.
Наши взгляды встретились.
Она улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.
Но вообще-то я из Хеллевики. Это такая деревня если дальше ехать, через гору, то приедешь в Хеллевику. Несколько километров отсюда. Ты машину водишь?
Нет, сказал я.
Жалко, она вздохнула.
Мы немного помолчали. Я встал, принес пепельницу и пачку табака и скрутил себе самокрутку.
Не угостишь? попросила она. Мои в куртке лежат.
Я бросил ей пачку.
Я когда вчера тебя в автобусе увидела, проговорила она, мастеря самокрутку, то даже посмеялась. У тебя был такой вид, будто ты в окно решил вылезти.
Они расхохотались. Ирена облизнула клейкую полоску на бумаге, примяла самокрутку указательными и большими пальцами, сунула ее в рот и закурила.
Здесь так охрененно красиво оказалось, сказал я, а я же не знал, как оно тут будет. Я про Хофьорд только название и знал, да и его узнал недавно.
А почему тогда ты сюда приехал?
Я пожал плечами:
Мне на бирже труда дали список мест, и я выбрал это.
Этажом выше послышались шаги, и мы все посмотрели на потолок.
Ты уже познакомился с Туриль? спросила Ирена.
Да вроде как, ответил я, а ты ее знаешь?
Конечно. Тут все друг друга знают. В Хеллевике и Хофьорде.
И на Фюглеойе, добавила Хильда.
Повисла тишина.
Хотите кофе? я привстал.
Ирена покачала головой:
Нет, нам, наверное, пора. Что скажешь?
Надо идти, поддакнула двоюродная сестра.
Мы встали, я взял их куртки и, подавая ей куртку, подошел ближе, чем, строго говоря, требовалось. Полный воспоминаний о ее бедрах, туго обтянутых джинсами, о ее икрах, лодыжках и удивительно маленьких ступнях, о ее горле и полной груди, ее небольшом носике и голубых глазах, одновременно доверчивых и наглых, я прикрыл дверь. Девушки просидели у меня минут десять, может, пятнадцать.
Я пошел на кухню варить кофе, когда в дверь снова постучали. Она вернулась, но на этот раз одна.
На следующие выходные в Хеллевике вечеринка будет, сказала она. Я поэтому и заходила хотела тебе сказать. Хочешь сходить? Как раз с местными познакомишься.
Ясное дело, хочу, ответил я. Если получится, то обязательно приду.
Получится? переспросила она. Просто поезжай с кем-нибудь туда все поедут. Там и увидимся! Она подмигнула, повернулась и пошла вниз по дороге, к Хильде, которая ковыряла ботинком асфальт на обочине.
На следующее утро, когда едва перевалило за восемь, я впервые за сутки вышел из квартиры. Солнце, висящее над горами на востоке, светило прямо в дверь, а когда я закрыл ее, то лицо мне погладил ласковый летний воздух. Однако стоило мне отойти на несколько метров, туда, где тянулась тень от гор, как стало холоднее, и мысль о том, что в воздухе тоже существуют омуты, течения и заводи, стремнины и пороги, странным образом бодрила. Передо мной, на небольшой площадке, располагалась школа. Я не то чтобы боялся туда идти, но нервничал, и по мере приближения меня крошечными молниями пронзала тревога.
Школа ничем не отличалась от других: с одной стороны длинное одноэтажное здание, связанное смахивающим на туннель переходом с другим корпусом, более новым и высоким, где располагались мастерские, спортзал и маленький бассейн. Между двумя корпусами был школьный двор, он продолжался и позади, до полноценного футбольного поля. За ним на насыпи возвышалось здание, которое я принял за общественный центр.
Перед входом в школу стояли две машины большой белый джип и низенький черный «ситроен». В школьных окнах блестело солнце. Дверь была открыта, и я вошел в вестибюль, где линолеум казался почти белым в солнечных лучах, падающих длинными полосами сквозь стекло на двери. Пройдя по коридору, я завернул за угол и увидел три двери справа и две слева, а дальше коридор заканчивался просторным помещением. Там кто-то стоял и смотрел на меня. Это был мужчина с бородой и лысиной. Лет тридцати тридцати пяти.
Привет! сказал он.
Привет, ответил я.
Ты, наверное Карл Уве?
Так и есть, да. Я подошел ближе и остановился.
Стуре, представился он.
Мы обменялись рукопожатием.
Что ты Карл Уве, это чистая догадка, он улыбнулся. Просто на Нильса Эрика ты не похож.
На Нильса Эрика? не понял я.
Да, вас тут двое учителей с юга. Ты и Нильс Эрик. Все остальные наши местные, без специального образования, поэтому их я знаю.
А вы отсюда?
А то!
Он несколько секунд смотрел мне прямо в глаза. Мне сделалось неприятно. Он что, как-то проверить меня решил? Но сдаваться не хотелось, и взгляд я выдержал.
Ты очень молодой, проговорил, наконец, он и посмотрел в сторону, на дверь, возле которой мы стояли. Но мы это знали. Все будет хорошо! Иди познакомься с остальными.
Он показал на дверь. Я открыл ее и вошел внутрь. За ней оказалась учительская. Кухонный уголок, кресла, диван, заваленный бумагой закуток с ксероксом и боковая комнатка с письменными столами по обе стороны.
Здравствуйте! сказал я.
За столом сидело шесть человек. Все взгляды обратились ко мне.
Они закивали и забормотали приветствия. Тут из кухонного закутка вышел невысокий, но крепкий и энергичный мужчина с рыжей бородой.
Карл Уве? Он широко улыбнулся, а когда я кивнул, пожал мне руку и повернулся к остальным.
Этот молодой человек Карл Уве Кнаусгор, он приехал к нам работать из самого Кристиансанна!
Потом он представил мне всех сидевших в учительской, но их имена я забыл в следующую секунду. У каждого была чашка с кофе в руках или на столе, и все, кроме одной женщины, были молодые. Насколько я мог судить, слегка за двадцать.
Присаживайся, Карл Уве. Кофе выпьешь?
С удовольствием, я втиснулся сбоку на диван.
Следующие несколько часов директор ему было около сорока, и звали его Ричард рассказывал нам про школу. Практикантам показывали разные помещения и выдавали ключи, потом между нами распределяли столы, а после мы знакомились с расписанием и всякими мелочами. Народу в этой небольшой школе училось так мало, что на многих уроках классы объединяли. Туриль взяла классное руководство в первом и втором классах, Хеге в третьем и четвертом, я в пятом, шестом и седьмом, а Стуре в восьмом и девятом. Почему именно меня назначили классным руководителем, я понятия не имел, но мне сделалось не по себе, во многом оттого, что Нильс Эрик другой учитель-практикант, тоже с юга, был, во-первых, существенно старше меня, ему было двадцать четыре, а во-вторых, на следующий год он собирался в пединститут. К работе он относился серьезно, видел в ней будущее, мне же было все равно, уж кем-кем, но учителем становиться у меня и в мыслях не было. Остальные практиканты были местные, знали особенности работы и наверняка лучше справились бы с ответственностью за собственный класс. По всей видимости, директор выбрал меня исходя из моего резюме, и мне стало не по себе, потому что там я приукрасил себя больше, чем позволяют приличия.
Директор показал нам, где лежат поурочные планы, и рассказал о вспомогательных материалах, которыми нам можно пользоваться. Примерно в час мы закончили, и я дошел до расположенной на другом конце деревни почты завел там себе абонентский ящик и отправил несколько писем, дальше отправился в магазин за продуктами, а дома приготовил ужин, валялся на кровати, писал соображения насчет преподавания, но получалось глуповато, как-то чересчур очевидно, поэтому я смял записи и выкинул.