Марк Булгач
Вот почему я врач. Медики рассказывают о самых незабываемых моментах своей работы
Mark Bulgutch
THATS WHY IM A DOCTOR: PHYSICIANS RECOUNT THEIR MOST MEMORABLE MOMENTS
Copyright © 2020 Mark Bulgutch
Published by permission of Douglas & McIntyre Publishers (Canada) and Acacia House Publishing Services Ltd. (Canada) via Alexander Korzhenevski Agency (Russia)
© Шнейдер Наталья, перевод на русский язык, 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Когда ты счастлив, писать книгу легче. И я счастлив. Почти все время. Потому что в мире есть четверо самых близких мне людей. Моя жена Ронда не врач, но она поддерживает мое умственное и физическое здоровье почти сорок четыре года. У нее просто сверхъестественная интуиция в том, что касается медицины. Она узнает, что я болен, раньше меня.
Моя старшая дочь Мелисса. Однажды после посещения врача она плакала, потому что ей не сделали укол. Она думала, что врачи всегда делают уколы, и ждала этого.
Моя младшая дочь Джессика бывала у врачей слишком часто. Ссадины тут и там. Переломы то там, то здесь. Ее все время латали, чтобы она могла получить новую травму.
Моя внучка Рейн обожает играть с тем же докторским набором, с которым когда-то играла ее мать. Она говорит, что не хочет быть врачом, когда вырастет, но пока еще слишком рано. Не проходит и дня, чтобы я не чувствовал себя счастливым оттого, что они есть в моей жизни.
Предисловие
Первым, кто возложил на меня руки еще прежде матери, стал врач. Был Йом Киппур, самый важный день в еврейском календаре. А врач был евреем. Так что, наверное, он не хотел идти в тот день в больницу. Но когда у моей матери начались схватки, он ответил на звонок и сделал то, что от него ожидалось: позаботился о своем пациенте (о моей матери, не обо мне).
Он встретил меня в этом мире и, поскольку еще не было одиннадцати утра, возможно, вернулся в синагогу весьма довольный положением дел. Надеюсь на это.
Я рад сообщить, что с того дня мои отношения с врачами были именно такими, как мне хотелось бы: отдаленными. Я пережил обычные детские болезни и медосмотры под присмотром семейного врача (который приходил на дом), но ничего серьезного. У меня до сих пор на месте миндалины и аппендикс.
Летом между окончанием школы и университетом я работал на мясокомбинате. За несколько дней до увольнения я умудрился отрезать кончик пальца, работая на ломтерезке для мяса. Один из супервайзеров отвез меня в больницу ту же самую, где я родился. После того как кровотечение остановили, пластический хирург осмотрел мою руку и сказал:
Какую карьеру планируешь? Как думаешь, тебе понадобится этот палец?
Я не был уверен, что он шутит. Но если и так, я был не в том настроении. Я сказал, что собираюсь стать журналистом и травмированный палец был один из тех двух, которыми я тарабанил по клавишам, набирая текст.
Ладно, ответил он. Тогда нам лучше исправить его.
Так он и сделал.
Я до сих пор печатаю двумя пальцами на протяжении всей долгой и успешной карьеры.
В течение нескольких лет после окончания университета я перевидал немало врачей: мы пытались найти причину болей в коленях. Прошло много времени, прежде чем у меня диагностировали болезнь Крона. Это заболевание кишечника, который далековат от колен, вот почему диагностика была столь долгой. Боль в колене одно из так называемых внекишечных проявлений болезни Крона.
После того как у проблемы появилось имя, меня перенаправили к гастроэнтерологу (специалисту по желудочно-кишечному тракту). Довольно быстро я распрощался с двумя из них. С первым потому что переехал из Монреаля в Торонто. А второй уже в Торонто не слишком внимательно отслеживал снижающийся уровень железа в моей крови. Это обнаружилось благодаря моему семейному врачу Биллу Вишински. Однажды около десяти вечера он позвонил мне на работу (в те дни я работал с одиннадцати утра до полдвенадцатого ночи) и спросил:
Как вы себя чувствуете?
Я ответил:
Замечательно. А что, не должен?
Ну, я получил результаты вашего анализа крови, и либо они неверны, либо вы покойник.
Кажется, большинство врачей должны были стать комиками. Он продолжал:
Уровень железа очень низкий. Вы уверены, что чувствуете себя хорошо?
Он был так обеспокоен, что велел мне отправиться в отделение неотложной помощи в центральной больнице по дороге домой. Он собирался перепроверить там анализ крови.
Я появился в больнице около полуночи, сдал анализ, и тот несомненно продемонстрировал, что уровень железа в моей крови крайне низок (что типично для болезни Крона), а мой гастроэнтеролог это упустил.
Семейный врач посоветовал сменить специалиста. Что я и сделал.
Своему третьему гастроэнтерологу я остаюсь верен вот уже более тридцати лет. Его зовут Фред Саибил. И он одна из причин, по которым существует эта книга.
Одно из «удовольствий» болезни Крона необходимость регулярных колоноскопий. Практически каждый год Фред записывает меня на эту процедуру. Я выпиваю некоторое количество мерзкой на вкус жидкости, чтобы обеспечить пустой кишечник, на следующее утро приезжаю в больницу и въезжаю на каталке в комнату, где Фред улыбается мне, перед тем как «отключить», чтобы иметь возможность покопаться в моих внутренностях. Он оставляет мне записки, которые я читаю после пробуждения. Обычно там написано что-то вроде «Выглядит, будто ваши кишки пожевала собака». Доктор-комик наносит очередной удар.
Фред выписывал лекарства, надеясь, что какое-нибудь из них поможет. Этого никогда не случалось, но я привык к симптомам, и болезнь не мешала мне делать то, что я хотел, ни в качестве журналиста, ни в качестве отца и мужа. Тем не менее Фред упорно планировал колоноскопии и снова и снова рассказывал, насколько все плохо. Так продолжалось лет двадцать, прежде чем он убедил меня, что пора удалить поврежденную часть кишечника моя первая (и единственная) операция.
Хорошая новость: с тех пор как я потерял пораженную часть толстого кишечника, колоноскопии мне больше не нужны. Но я не полностью соскочил с крючка. Фред все еще инспектирует мои внутренности. Для тех, кто не в теме, это называется сигмоидоскопией. Я все еще пью мерзкую жидкость для подготовки, но не так много, и процедура безболезненна, так что я остаюсь в сознании.
Во время последней сигмоидоскопии Фред, маневрируя инструментом у меня в тылу, спросил:
Так когда вы собираетесь написать еще одну книгу?
За несколько лет до того я написал книгу про журналистов. Фред даже приходил на ее презентацию. Я сказал:
Ну, у меня есть идея книги про врачей. Я хочу, чтобы врачи рассказали мне о случаях, произошедших за время их работы, которые подтвердили бы, что они были правы, решив заняться медициной.
Другими словами, я не хотел знать, почему они стали врачами. Я хотел услышать о некоем опыте, который принес им столько удовлетворения, столько радости, столько благодарности самим себе, что каждый из них подумал: «Вот почему я врач».
Фред заметил:
Звучит неплохо.
Проблема в том, что мне надо где-то найти множество врачей, чтобы побеседовать с ними, а я не знаю множества врачей.
Фред сказал:
Зато я знаю.
Вместо того чтобы подождать, пока меня вытолкают в комнату отдыха, он пошел со мной и за пару минут согласился помочь найти нужных мне врачей. Он сдержал обещание и вот результат.
Помогали мне и другие люди. Кен Шерман, писатель и поэт, работал со мной в волонтерской организации YMCA. А чтобы найти собеседников за пределами Торонто, я обратился к бывшим коллегам по CBC News с вопросом, не знают ли они хороших врачей. Особенно помогли Девид Кокрейн, Брюс Рейнни, Ненси Во, Каролин Батлер, Йен Ханомансинг и Стив Сильва. Даже мой зять, Алан Спирс, поучаствовал.
Я благодарен всем врачам за то, что они согласились побеседовать и неизменно проявляли терпение, когда я просил их перевести медицинские термины на доступный английский. Я мог бы сделать эту книгу процентов на десять длиннее, просто перечислив их научные степени, звания, награды, должности и места работы, но решил, что сами истории наилучшим образом расскажут все, что вам нужно знать об их героях.
Я собрал разные истории длинные и короткие. Истории о помощи миллионам людей и о помощи одному человеку. Истории, произошедшие в первые годы работы врачом и на поздних этапах карьеры. Мне рассказали истории практически о каждой части тела от мозга до кончиков пальцев ног и обо всем, что расположено между.
Однако в некоторых рассказах и вовсе не упоминаются части тела. Вместо этого речь идет о политике в области здравоохранения. Эта часть медицины становится все более важной, и такие истории не только увлекательны, но и заставляют задуматься. Они позволяют взглянуть на медицину через призму, сквозь которую вы, возможно, никогда прежде не смотрели.
Что связывает все эти истории, так это чувство небезразличия. После бесед с врачами я обрел глубокое понимание того, насколько преданы они идее хотя бы ненамного улучшить жизнь всех остальных. Надеюсь, после того как вы прочтете их слова, вы тоже это испытаете.
1
Бег ради жизни. Сунит Дас
Для некоторых врачей экстренные ситуации часть повседневной жизни. Но каждый экстренный случай особенный. И когда врач пытается разрешить кризис, спасая чью-то жизнь, правила не должны вставать у него на пути.
Сунит Дас сейчас нейрохирург и специалист по опухолям головного мозга в больнице Святого Михаила в Торонто нарушил правила однажды зимним днем и не жалеет об этом.
Фото предоставлено больницей святого Михаила
Позвольте начать с того, что во время учебы в медицинском институте я долго пытался понять, на своем ли я месте. Будучи студентом второго курса медицинского факультета, я подал заявку на стипендию Родса[1] и стал полуфиналистом. Если бы я победил, то наверняка занялся бы изучением гуманитарных наук. Но поскольку я остался в медицине, то планировал стать психиатром. Наверное, из всех врачебных специальностей она имеет меньше всего отношения к медицине. Таковы были мои предпочтения. Но каким-то образом я стал хирургом. Я вовсе этого не ожидал. Я потратил много энергии, чтобы убежать от медицины.
История, которую я собираюсь рассказать, произошла, когда я работал старшим ординатором в нейрохирургическом отделении. Дело было в Чикаго, в Северо-Западном университете. Когда ты старший ординатор, да к тому же нейрохирург, ты живешь в совершенно безумном режиме, потому что отвечаешь за все вокруг. Я дежурил через день, но чувствовал себя довольно закаленным. Мне казалось, что не может случиться ничего, с чем я бы не справился. Считайте это высокомерием молодости.
За шесть месяцев до того у нас с женой родился первый ребенок, девочка. Как происходит с большинством людей, у которых появляются дети, рождение дочери изменило мою жизнь. Я был ей очарован. Мы втроем жили в многоквартирном доме в центре Чикаго, в трех кварталах от больницы. И я всегда говорил себе, что в больнице не может случиться ничего такого, что заставило бы меня потерять достоинство и бежать туда всю дорогу от дома. Другими словами, в Северо-Западной мемориальной больнице не могло случиться ничего настолько срочного, чтобы не подождать, пока я приду.
Одним субботним днем в сезон рождественских праздников я был на домашнем дежурстве. Это означает, что в больнице находился младший ординатор, а я оставался дома на всякий пожарный. Родители жены приехали навестить нас из Вирджинии и решили пообедать в ресторане. Жена сказала:
Если что-нибудь случится, мы будем в конце улицы. Просто позвони, и я тут же приду.
Наступило время дневного сна, и ровно через пять минут после того, как дочь задремала, зазвонил телефон. Это был Стивен Шафизаде, работавший в больнице четвертый год. Он сказал:
Босс, я в отделении неотложной помощи. Тут восьмилетняя девочка, несчастный случай во время катания на санках. Она въехала в дерево и ударилась головой. Эпидуральная гематома. Ее нужно срочно оперировать, а до детской больницы она не доедет. Я начинаю подготовку к операции. Приходите.
Северо-Западная взрослая больница. Детей лечили в Детской мемориальной. (Сейчас она называется Чикагской детской больницей Энн и Роберта Лурье.) Она находилась всего в нескольких минутах севернее нашей, и, как правило, если ребенок приезжал в Северо-Западную, мы перенаправляли его в Детскую. Но Стивен настаивал:
Ребенок должен быть в операционной немедленно. Девочка не доедет до Детской.
Если бы так сказал кто-то другой, я бы ответил: «Нет. Делай то, чего требуют инструкции. Вызывай скорую и отправляй девочку в Детскую». Но я доверял Стивену: он знал свое дело Он великолепно знал свое дело. Когда он произнес, что девочка не доживет до Детской, я понял, что так и случится.
Я не мог отправиться в больницу, оставив спящую дочь, и позвонил жене в ресторан. Она тоже врач, так что наверняка услышала нетерпение в моем голосе. Я сказал:
Ты нужна мне дома как можно скорее!
Она положила на стол кошелек, сказала родителям:
Извините, пожалуйста. Наслаждайтесь обедом и расплатитесь одной из моих кредитных карт. А мне нужно идти.
И побежала домой.
Я стоял в дверях в медицинском костюме. Она вбежала я выбежал. Я нарушил свои правила и пробежал три квартала до больницы.
Я торопился в отделение неотложной помощи, где дожидались Стивен и родители восьмилетней девочки. Пока я бежал в больницу, она потеряла сознание. Было ясно, что все перепуганы до смерти.
Я сказал родителям:
Прошу прощения, я не могу поговорить с вами прямо сейчас: нам нужно работать. Я поговорю с вами позже. Следуйте за нами.
Я вошел в травматологическое отделение и увидел, что ребенок умирает.
Эпидуральная гематома это смертельно, о чем многие узнали из-за трагедии с актрисой Наташей Ричардсон. Несчастный случай при катании на лыжах в Квебеке: она ударилась головой и умерла. Очень типичная история. У актрисы была серьезная травма головы, перелом черепа, потеря сознания. Но потом она пришла в себя, и наступило то, что мы называем светлым периодом. Она, казалось, чувствовала себя отлично. И даже не согласилась показаться врачу. А потом катастрофа. Помрачение сознания, и мозг умер. Временное окно для вмешательства здесь очень короткое.
Анестезиологом в травматологическом отделении был аспирант, что означало: он старше ординатора, но пока не штатный врач. Он посмотрел на меня и сказал:
Мы не работаем с детьми.
К счастью, в тот день дежурным штатным врачом был Энтони Кох, заведующий кафедрой нейроанестезиологии, с которым мы постоянно работали вместе. Он вошел в помещение и спросил:
Что происходит?
У нас ребенок с эпидуральной гематомой, и нужно что-то делать прямо сейчас, ответил я.
Тони взглянул на аспиранта, который повторил:
Мы не работаем с детьми.
Тони молча отпихнул его с дороги и интубировал девочку. Иначе говоря, он ввел трубку через рот в дыхательные пути. Так делают, чтобы подключить пациента к аппарату ИВЛ (искусственной вентиляции легких), который позволяет дышать во время анестезии. Слава богу, с нами был Тони. Он сказал:
Погнали. Вперед. Вперед.
Мы перевезли девочку в операционную. Родителям, которые шли за нами, я велел подождать снаружи. Я позвонил штатному врачу, и он тоже велел начинать.
Каждый раз, когда возникает экстренный случай, все спешат в операционную. В тот день все осложнялось тем, что нашей пациентке было восемь, а мы в Северо-Западной прежде не имели дела с восьмилетними детьми. И не потому, что нам этого не хотелось. Есть веские причины, по которым в больницах для взрослых не лечат детей. Одна из них состоит в том, что существуют врачи в других местах, которые занимаются этим лучше, чем мы; врачи, которые и должны это делать.