Н. Фишер
Регрессия. Гори!
Гори, создатель мой! Гори!
Истлей в веках!
Во прах испепеляйся!
Гори, мучитель мой! Гори!
И ад, и рай
В пристанище твоё не обратятся.
Гори, любимый мой! Гори!
Найди покой,
Где нечего бояться.
Гори, несчастный мой! Гори!
Вдыхай огонь
И впредь не возрождайся!
Пролог
Процессия двигалась медленно, словно прохладный июльский воздух загустел, и не прорваться, не продохнуть. Длинная вереница людей, сплошь в черном одеянии, молчаливо следовала за гробом, рассекая тягучий туман.
Скромному и уютному, насколько это вообще возможно, деревенскому кладбищу вряд ли приходилось принимать столько людей. Несколько покосившихся надгробных камней с полустертыми надписями возле осевшей и поросшей мхом церкви вот и весь погост. Подпитываемый сладостью разложения лес давно вторгся на территорию духов, и теперь мы словно отправляли худое тело не на вечный покой, а приносили в жертву лесной нечисти.
Лишь одна могила выделялась среди общего запустения: свежевыкрашенная ограда, ровный искусственный газон и охапки цветов неувядающих искусственных венков и слегка поникших живых букетов. Кто-то совсем недавно навещал ее. Памятник, в полный рост изображавший женщину с красивыми острыми чертами лица и точеной фигурой, был подписан золотыми буквами: «Елена Александровна Беркут».
Рядом с памятником в черной земле зияла совсем свежая дыра, раскрывшая свой ненасытный рот и жаждущая принять еще и сына мать слишком давно истлела.
Процессия остановилась возле разверстой могилы и замерла в ожидании.
Все же не будем отпевать? настойчиво спросил седовласый мужчинка, ниже меня ростом, с огромным крестом на груди.
Я решительно помотала головой.
Не по-христиански это, настаивал священник.
Он бы сейчас посмеялся над вами, усмехнулась я. Дайте ему самому разобраться с Богом, у них старые счеты.
Священник фыркнул и демонстративно отошел от покойника. Двое коренастых мужчин, когда-то марионеток колдуна, а теперь потерянных и не нашедших себе нового применения, на веревках опустили гроб в свежую могилу. Он лежал там, среди цветов и нападавших сверху комьев земли, такой молодой и красивый, в неизменном черном плаще, с легкой улыбкой на мертвых губах и скрещенными на груди руками. Сейчас он походил на ангела. Но кто из нас не знал, что колдун, каким бы несчастным он ни был, точно не ангел.
Надо же, такой молоденький, и инфаркт, запричитал кто-то из деревенских.
За мамкой вслед сгинул, не смог, бедняга, сам выжить он же не в себе был!
Бесовское отродье, вот он кто! зло зашипела низкорослая сгорбленная старуха. Грехи его утянули. Ишь, даже отпевать не стали.
Цыц! Я одарила женщин таким взглядом, что разговоры разом стихли. Наверняка, стоит им покинуть кладбище, как обсуждение рыжей ведьмы, что хоронила колдуна, станет главной темой для сплетен на кухне.
Посмотрев в последний раз на мертвого друга, я не проронила ни слезинки за те три дня, что я готовила документы, договаривалась и распоряжалась, слезы успели иссякнуть. Осталась лишь тихая грусть.
Опустили крышку, вопреки обычаю, не прибив ее гвоздями. Что ж, решит воскреснуть я не буду возражать. Комья земли полетели, звучно ударяясь о лакированное дерево. Сначала брошенные руками бывших ведьм и колдунов, а затем лопатами. Пока на месте раскрытого недавно зева земли не выросла гора, на которую водрузили крест с именем «Игорь Семенович Беркут». Имя «Иоганн» будет вечно жить в моей памяти.
Пьер приобнял меня за плечи и протяжно вздохнул, будто и он станет скучать по колдуну. Надо признать, если бы не мой создатель, мы бы с Пьером так и не обрели друг друга. А потому француз испытывал к нему что-то вроде благодарности.
Дома нас уже ждали собранные чемоданы и билеты в Париж. Завтра я увижу ту самую площадь, современную и не такую вонючую, где когда-то все мы погибли в огне святой инквизиции.
По завещанию Иоганна его имущество переходило мне, как единственному близкому человеку. С одним лишь условием придав его тело земле, обязательно посетить то место, откуда наш прах разлетелся по свету шестьсот лет назад. Место, где все началось.
Глава 1.
Тьма окутывала меня со всех сторон. В голове клубились беспорядочные отрывки не то сна, не то воспоминания: я от кого-то убегала, куда-то летела, на что-то надеялась. Но ни имена, ни события не хотели воскресать из болота памяти, которое теперь затянулось мутной трясиной. Только обрывочные чувства, мимолетные эмоции, секундные видения.
Я попыталась разлепить глаза, но тяжелые после сна веки не хотели слушаться. У самого уха жужжало что-то противное не природное вроде комара или мухи, а искусственное, созданный человеком прибор. Глазами я кое-как могла двигать благодаря моему упорству, а вот остальное тело по-прежнему бастовало. Дышать не получалось что-то дышало за меня. В зрачки впервые будто за тысячу лет ударил солнечный свет, до краев наполнявший тесное помещение. Лучи косыми линиями, минуя жалюзи, падали прямо на казенное одеяло, натянутое до самой шеи, а беснующаяся пыль выплясывала в них свои ритуальные танцы.
Солнечный свет хотелось вдохнуть мешала лишь трубка, насильно воткнутая в горло, которая доставляла воздух прямо в легкие, минуя нос. Зачем все это? Что со мной приключилось? И, пожалуй, самый главный вопрос с кем это, со мной? Кроме отрывков сна, в голове моей набухал вакуум, белый и бестелесный. Я не могла вспомнить ни своего имени, ни возраста, ни, конечно, того, как оказалась на больничной койке с воткнутой в горло трубкой.
Догадаться, что я нахожусь именно в больнице, было несложно пищащий прибор, ежесекундно снимающий показания моего тела, жесткая кровать, накрахмаленное постельное белье. Все эти трубки и катетер в вене, который вдруг стал остро ощущаться. Вряд ли в таком виде я отправляюсь спать у себя дома.
В плохих голливудских фильмах, как только больной приходит в себя, у его кровати вмиг оказывается весь персонал больницы и, по меньшей мере, половина родственников и друзей. Ко мне же никто подходить не собирался. Дотянуться до кнопки вызова медсестры, призывно смотрящей на меня со стены, я не могла тело так и не ожило вслед за глазами. Попросить кого-то? С трубкой в горле мне вряд ли удастся провернуть подобное, да и моя пожилая соседка по палате тоже интубирована помощи от нее мало. Прекрасно, слово «интубирована» я помню, а свое имя нет. Может быть, я медик, раз уж терминология всплывает в голове раньше, чем собственное «я»?
Мои размышления о туманной жизни до переходной точки, разделившей ее надвое, прервались, стоило мне услышать в коридоре мужской голос, нежный и мурлыкающий, он говорил уверенно и непоколебимо.
Мне можно, твердо ответил он на причитания медсестры о том, что в реанимацию к «тяжелым» не пускают. И родителей вы пустите.
Женский голос смолк всего на мгновение и тут же радостно объявил просителю, что тот может войти.
На пороге палаты появился высокий молодой человек в черном плаще с худым вытянутым лицом и ярко-зелеными глазами, испещренными шоколадными, словно искрящимися, прожилками. Не заметить, что он красив, даже слишком красив, было невозможно. Из-за его плеча выглядывала пухлая медсестра вдвое ниже ростом. Она удивленно посмотрела на меня, хлопая длинными коровьими ресницами, потом на моего посетителя и прошептала: «Действительно очнулась. Чудо, как вы вовремя пришли! Я позову врача!».
Все то время, что припадающий на одну ногу пожилой врач большими теплыми ладонями ощупывал мою голову, светил фонариком в глаза и извлекал из моего горла отвратительно длинную трубку, загадочный посетитель не сводил с меня глаз. И от этого взгляда делалось одновременно и страшно, и спокойно. Наконец с неприятными процедурами было покончено, я смогла нормально вздохнуть и прокашляться. Врач одобрительно кивнул загадочному молодому человеку и покинул палату, увлекая за собой любопытную медсестру.
Зеленоглазый посетитель присел на край кровати и взял мою безжизненную руку в свою, на пальцах которой поблескивали разномастные перстни. Я чувствовала покалывающее тепло, разливающееся по телу от этого прикосновения, но в ответ не могла даже пошевелиться.
Ты как? замурлыкал он.
Жить буду, чуть слышно прохрипела я.
Он улыбнулся, но тут же нахмурился, очень внимательно взглянул мне в глаза и серьезно спросил:
Что ты помнишь?
Я сделала над собой усилие, стремясь воскресить в памяти хоть что-то. Имена, лица, друзей, родных. Ничего. Сплошная пустота, как будто меня никогда не существовало. Я отрицательно покачала головой.
Ничего. Его лицо смягчилось. Я тебе помогу. А теперь отдыхай.
Он коснулся рукой моей щеки и зашептал что-то непонятное. В следующее мгновение я забылась тяжелым темным сном без сновидений.
Когда я открыла глаза в следующий раз, по комнате напряженно расхаживала женщина лет сорока пяти. Моложавая, стройная, но очень взволнованная. Мой прежний визитер стоял у окна, сложив руки в замок и что-то тихо ей рассказывал. Заметив, что я проснулась, женщина кинулась ко мне, готовая стиснуть меня в объятиях, но молодой человек ее опередил.
Анна, позвал он. К тебе пришла мама.
Я Анна? прохрипела я. Ничего не помню.
Мама кинулась парню на грудь, не доставая ему даже до подбородка, и разрыдалась. Он ласково, но с заметным пренебрежением погладил ее по спине и успокаивающе произнес:
Не волнуйтесь, она все вспомнит. Врач говорил, что после такого падения могут быть провалы в памяти. Я помогу ей.
Женщина вынырнула из объятий тонкой черной фигуры и наклонилась надо мной, капая слезами на одеяло:
Анют, папа не смог прийти, он в командировке. Я примчалась, как только Иоганн позвонил. Он всю неделю провел в больнице. Ну скажи мне, скажи, зачем ты прыгнула с этой крыши? Из-за чего? Антон что-то сказал или сделал? Это же все в прошлом, дорогая!
Иоганн, Антон Мужские имена крутились в голове. Примешивалось к ним и еще одно, словно покрытое сумраком. Но кто из них кто, и кем мне приходится, вспомнить я не могла. Я прыгнула с крыши?
Татьяна Петровна, парень, который, видимо, и был Иоганном, аккуратно отстранил маму за плечи, врач же попросил ничего ей не говорить, сначала он должен все проверить и назначить лечение.
Да, да. Мама повиновалась настойчивому молодому человеку и смолкла.
Позовите, кстати, врача. Он просил сообщить, когда Анна очнется.
Мама безропотно повиновалась, а Иоганн, проводив ее холодным взглядом, приблизился и прикоснулся теплыми губами к моей щеке:
Анна, все позади. Я помогу тебе вспомнить главное. Но сначала наберись сил.
Кто ты для меня? спросила я, не испытывая к этому человеку ровным счетом ничего, кроме тревоги, сомнений и странной тоски.
Ты и этого не помнишь? узкое лицо Иоганна приняло удрученный вид, показавшийся мне напускным.
Я только качнула головой, и боль сразу пронзила все тело. Что ж, я хотя бы его чувствую.
Мы были вместе, мы любили друг друга, затараторил он скороговоркой подготовленную фразу. Не волнуйся, ты все вспомнишь, а если нет, то почувствуешь это вновь.
Но я не чувствовала любви. Разве можно забыть и ее?
И долго мы встречаемся? выдавила я.
С начала осени. Он внимательно окинул меня взглядом.
А сейчас?
Конец мая.
Не так уж и долго.
Но поверь, мы были очень близки. Ближе, чем с кем-либо.
В ответ я только хмыкнула. Мне хотелось задать ему и другие вопросы что за странное имя, откуда я спрыгнула, был ли он там, кто такой Антон, есть ли у меня друзья, сколько мне лет, как я выгляжу Но решила экономить силы и подождать вдруг что-то само всплывет.
Глава 2.
Врач, внимательно следивший за моим состоянием, напоминал доктора Айболита, которого я, кстати, помнила, в отличие от людей реальных. Пару дней он таскал меня по всевозможным МРТ, КТ и рентгенам, отправлял ко мне медсестер выкачивать очередную порцию крови, а вместо нее заливать что-то прозрачное, заставляющее вены гореть изнутри. И это ужасное чувство почему-то давало мне ощущение уверенности в том, что я существовала прежде. Словно этот всепоглощающий огонь уже был в моей жизни.
Тело постоянно болело, но руками и ногами уже получалось двигать вполне сносно. Медсестры все перешучивались и удивлялись, что, в отличие от других «летунов», я не похожа на лепешку и вообще обошлась без переломов. А я даже не могла поддержать разговор, потому что понятия не имела, о чем они. Все это время никто из медицинского персонала не называл меня по имени, и все поскорее стремились сбежать от меня, чтобы не разболтать подробности причины моего нахождения на больничной койке.
На третий день врач пришел с заключением, что физически я, к его огромному удивлению, здорова, а вот перенесенный стресс наложил отпечаток на здоровье ментальное.
Вы помните, как вас зовут? спросил он, накручивая длинные седые усы на синюю шариковую ручку.
Анна, уже более звонко отозвалась я два дня ингаляций не прошли даром, и голос снова был со мной.
Сами вспомнили? Он с сомнением взглянул на меня поверх очков.
Нет, честно призналась я. Иоганн сказал.
А-а-а, этот ваш странный парень. Вот поэтому в реанимацию и не пускают родных весь лечебный процесс насмарку! Но надо признать, он весьма убедителен сделаешь, как он хочет, а потом думаешь а зачем так сделал, хотел же наоборот. Ну да Бог с ним, вам с ним разбираться. Меня больше интересует, что вам еще рассказали доброжелатели?
Бога с ним нет прошептала я под нос так, что врач меня не услышал, и ужаснулась: откуда это в моей голове? Вслух же я произнесла совсем другое: Мама сказала, что я спрыгнула с какой-то крыши, и назвала имя Антон. Кто этот Антон? И откуда я спрыгнула?
Ох уж эта родня! Врач покачал головой. Ладно уж, кратко я вам расскажу, почему неделю вы провели в коме. Но дальше будете вспоминать сами. Возможно, я сейчас даже послужу катализатором. А родные стены доведут дело до конца. Со слов вашего молодого человека, перед защитой диплома вы в очередной раз повздорили с вашим бывшим мужем Антоном, перенервничали, а после вышли на крышу подышать воздухом. Этот ваш Иоганн, доктор скривился, произнося его имя, выскочил за вами ровно в тот момент, как вы сделали шаг. Но вам крупно повезло упади вы на асфальт, осталось бы только мокрое место, а вас ждал мусорный контейнер, полный мешков с прелой прошлогодней листвой. Ума не приложу, откуда он там взялся! Как в голливудском фильме, ей-богу! А может, вы просто родились в рубашке. Ваш парень вызвал скорую, и вот вы здесь, почти что целая и невредимая.
Доктор, память вернется? в ужасе спросила я, не в силах представить ни одной картинки из того, что он только что поведал.
После такого нервного истощения вкупе с сотрясением мозга у кого-то возвращается сразу, у кого-то через год. Некоторым приходится начинать жизнь с чистого листа. Аня, мой вам совет не зацикливайтесь на прошлом. Быть может, вам нужно было что-то забыть. На все воля Божья. В вашем случае медицина сделала свое дело теперь только на Провидение и уповать.
Спасибо, хмыкнула я, сомневаясь, что было в этой истории хоть что-то божественное.
Начну готовить документы для выписки, а вы пока отдыхайте. Завтра утром отправитесь домой. Он одарил меня по-отечески теплой улыбкой.
За два дня в сознании я не видела ничего, кроме больничных стен, и сейчас именно они казались мне оплотом надежности и стабильности. Какое-то мифическое слово «дом» никак не хотело материализовываться в моем воображении. В какой квартире я живу, а может, и в частном доме, сколько комнат, какая мебель, вид из окон все это скрывалось от меня под пеленой тумана и пустоты.
Когда-то у меня был муж, но я с ним развелась. Почему? Чем мы друг другу не угодили? И как на это повлиял Иоганн? А любила ли я его вообще? Столько вопросов, на которые я должна была если не знать, то чувствовать ответы. Только вот в голове моей щелкнули выключателем, и все то, что именовалось жизнью, погрузилось во мрак, прихватив с собой эмоции и переживания.