1. Богатство, слава и власть исключительны, а значит, рождают конкуренцию, следовательно, сопряжены с риском. В отличие от ментальных и духовных ценностей, они не умножаются, когда ими пользуются совместно; их нельзя распространять, не уменьшая доли, причитающейся каждому. Если у меня есть доллар, этот доллар не ваш; если я сижу на стуле, вы не в состоянии занять его. То же самое со славой и властью. Идея страны, в которой знамениты все, содержит логическое противоречие, а если власть распределить поровну, никто не будет обладать ею в том смысле, в каком мы обычно пользуемся этим словом. От духа соперничества, рожденного этими благами, до их рискованности рукой подать. Поскольку их хотят и другие, кто знает, когда успех перейдет из рук в руки?
2. Жажда успеха неутолима. Здесь требуется уточнение, так как люди порой действительно получают достаточно денег, славы и власти. Но лишь когда все перечисленное становится их главной целью, утолить их страсти невозможно, поскольку на самом деле люди хотят не того, к чему стремятся, а того, чего они в действительности не хотят, им никогда не бывает достаточно. Согласно индуистской поговорке, «пытаться приглушить стремление к богатству деньгами все равно что тушить огонь, заливая его маслом».
Это известно и Западу. «Бедность заключается не в уменьшении имущества, а в увеличении ненасытности», писал Платон, а богослов Григорий Назианзин соглашается с ним: «Если бы ты мог получить от всех богатств всего мира, остались бы и другие, без которых ты оказался бы нищим». «Успех цель без точки насыщения», недавно писал один психолог, и социологи, изучавшие один городок на Среднем Западе США, выяснили, что «и дельцы, и наемные работники изо всех сил зарабатывали деньги, пытаясь утолить свои желания, возраставшие еще быстрее». Именно в Индии Запад позаимствовал притчу о погонщике осла, который заставлял свое животное идти вперед, подвесив перед ним морковку на палке, прикрепленной к упряжи.
3. Третья проблема житейского успеха роднит его с гедонизмом. Успех тоже слишком сосредоточен на своем «я», и этого чересчур мало для непреходящего воодушевления. Ни состояние, ни положение в обществе не отменяют осознание того, что многое другое отсутствует. В конце концов каждый желает от жизни большего, нежели загородный дом, спортивная машина и шикарный отпуск.
4. Последняя причина, по которой житейский успех не в состоянии полностью удовлетворить нас, в том, что его достижения эфемерны. Богатство, слава и власть не могут пережить телесную смерть их, как принято говорить, «на тот свет с собой не заберешь». И поскольку это действительно невозможно, все перечисленное не удовлетворяет нас полностью, так как мы способны вообразить себе вечность и не можем не испытывать безотчетных сожалений о той краткой покупке в рассрочку, которую дает нам житейский успех.
Прежде чем перейти к двум другим вещам, которых, как уверяет индуизм, жаждут люди, неплохо было бы подвести итог вышесказанному. Индуисты располагают удовольствие и успех на Пути желания. Они пользуются таким названием, потому что личные желания человека на данном этапе играют решающую роль в выборе жизненного курса. Впереди лежат другие цели, но это не значит, что нынешние, предварительные, мы должны осуждать. Всецело подавляя свои желания или делая вид, будто их у нас нет, мы ничего не добьемся. До тех пор пока мы считаем, что хотим удовольствий и успеха, нам следует стремиться к ним, помня лишь о таких ограничениях, как благоразумие и справедливость.
Основополагающий принцип не отворачивайтесь от желания, пока желание не отвернется от вас. Цели на Пути желания воспринимаются в индуизме как своего рода игрушки. Если мы зададимся вопросом о том, плохи ли чем-нибудь игрушки, нам следует дать на него только один ответ: напротив, грустно думать о детях, у которых их нет. Но еще грустнее видеть взрослых, не сумевших развить в себе интерес к чему-либо более значительному, нежели куклы и паровозики. И к тому же люди, не остановившиеся в своем развитии, переходят к стадии, на которой удовольствия и успех в целом перестанут привлекать их с такой же силой, как прежде.
Но что еще более притягательное способна предложить жизнь? Таких вещей две, утверждает индуизм. В отличие от «пути желания», они составляют «путь отречения».
У слова «отречение» есть негативный оттенок, и поскольку Индия часто прибегает к нему, в том числе и по этой причине она снискала репутацию занудной моралистки, отрицающей радости жизни. Но у отречения есть две стороны. Оно может проистекать из разочарования и отчаяния, ощущения, что тратить на что-то силы просто бесполезно; и в равной мере может свидетельствовать о подозрении, что в жизни есть нечто большее, чем наши переживания в настоящий момент. Здесь мы видим «вернувшихся к природе» тех, кто отказался от изобилия ради свободы от социальной круговерти и материальных излишеств но это лишь начало. Если отречение всегда подразумевает принесение в жертву банального настоящего ради более перспективного будущего, то религиозное отречение сродни отказу спортсменов потакать своим слабостям, способным отвлечь их от всепоглощающей цели. Прямая противоположность разочарованию, отречение в этом втором варианте явное свидетельство действия жизненной силы.
Не следует забывать, что Путь отречения в индуизме следует за Путем желания. Если бы людям было достаточно следовать своим порывам, самой мысли об отречении не возникло бы никогда. Это происходит не только с теми, кто потерпел фиаско на предыдущем пути скажем, когда кто-то, разочаровавшись в любви, уходит в монастырь и ищет утоления своих желаний там. Можно согласиться с критиками в том, что для таких людей отречение акт спасения, попытка извлечь из личного поражения всю пользу. Что заставляет нас внимательно прислушаться к наставлениям индуизма, так это свидетельство тех, кто победно прошел по Пути желания и тем не менее обнаружил, что жаждет большего, чем предлагает этот путь. Эти люди не те, кто отрекается, а те, кто видит, что отрекаться не от чего, истинные пессимисты нашего мира, ибо для того, чтобы жить, людям надо верить в то, ради чего они живут. Пока они не ощущают тщетности в удовольствиях и успехе, они могут верить, что ради этого стоит жить. Но если, как указывает Толстой в своей «Исповеди», они больше не могут верить в конечное, им остается лишь поверить в бесконечное, или умереть.
Поясним: в индуизме не сказано, что каждому человеку в его нынешней жизни понадобится Путь желания. В отношении обширной временной шкалы индуизм проводит различие, с которым знаком и Запад, между хронологическим и психологическим возрастом. Два человека, которым по сорок шесть лет от роду, хронологически являются ровесниками, но психологически один может оставаться еще ребенком, а другой уже быть взрослым. Индуисты продлевают это различие так, что оно охватывает множество периодов жизни этот момент мы подробно рассмотрим, когда перейдем к идее реинкарнации. Как следствие, мы увидим мужчин и женщин, которые ведут игры желания с тем же азартом, с каким девятилетние дети играют в «полицейских и воров»; не зная ничего другого, они тем не менее умрут с ощущением, что прожили насыщенную жизнь, и придут к заключению, что она прекрасна. Но в равной мере найдутся и те, кто искусно ведет эту игру, однако свои успехи в ней считает ничтожными. Чем объясняется разница? Энтузиасты, по мнению индуистов, подхвачены волной новизны, а остальные, участвуя в той же игре далеко не в первый раз, стремятся покорять другие миры.
Опишем типичный опыт этих вторых. Очевидные награды этого мира все еще чрезвычайно притягательны для них. Они купаются в удовольствиях, увеличивают свои капиталы и улучшают положение в обществе. Но ни эти стремления, ни достигнутые в них успехи не приносят истинного счастья. Чего-то из желаемого им не удается получить, и от этого они несчастны. Что-то они получают и некоторое время владеют им, а потом вдруг лишаются и опять-таки становятся несчастными. А что-то им удается и заполучить, и сохранить, только чтобы обнаружить, что оно (как Рождество для многих подростков) не доставляет той радости, какая ожидалась. Многое из того, что в первый раз приводит в восторг, к сотому разу приедается. При этом каждое достижение будто раздувает пламя нового желания; ни одно из них не удовлетворяет полностью, и вскоре становится ясно, что все они со временем утрачивают свои достоинства. В конце концов у этих людей возникает подозрение, что они, как белки в колесе, вынуждены бежать все быстрее и быстрее ради вознаграждения, которое значит для них все меньше и меньше.
И когда эта мысль осеняет их, и они вдруг обнаруживают, что заливаются слезами, повторяя: «Суета сует, все суета!», им может прийти в голову, что все беды проистекают из незначительности эго, которому они стремились услужить. А если бы акцент их внимания сместился? Вдруг принадлежность к более обширному и значительному целому избавила бы жизнь от ее тривиальности?
Этот вопрос возвещает рождение религии, поскольку даже несмотря на то, что ее, с некоторым упрощением, можно назвать религией поклонения самому себе, истинная религия начинается с поиска смысла и ценности за пределами эгоцентричности. Она отказывается от притязаний эго на окончательность и категоричность.
Но это отречение ради чего оно? Этот вопрос подводит нас к двум вехам на Пути отречения. На первой из них табличка «общество» в качестве явной кандидатуры на роль чего-то большего, нежели мы сами. Обеспечивая одновременно и нашу жизнь, и жизнь других людей, общество обладает значением, которым не может пользоваться ни одна отдельно взятая жизнь. В таком случае давайте перенесем нашу преданность на общество, ставя его требования выше наших собственных.
Этот перенос знаменует первый важный шаг в религии. Он порождает религию долга, третью после удовольствия и успеха великую цель жизни с точки зрения индуиста. Ее власть над зрелыми умами колоссальна. Мириады преобразовали «волю получать» в «волю отдавать», а «волю побеждать» в «волю служить». Не торжествовать, а стараться изо всех сил, со всей ответственностью подходить к любой задаче, вот что стало их высшей целью.
Индуизм полон указаний для тех, кто готов внести свой вклад в общественное дело. В нем подробно описаны обязанности, соответствующие возрасту, складу характера и положению в обществе. Они будут рассматриваться в последующих разделах. А здесь нам осталось лишь повторить сказанное в связи с удовольствием и успехом: долг тоже приносит ощутимые награды лишь для того, чтобы оставить духовное начало человека неудовлетворенным. Его награды способна оценить лишь зрелость, но для зрелости они существенны. Честное исполнение долга вызывает уважение и благодарность со стороны равных. Но еще важнее уважение к самому себе, заслуженное внесением своего вклада. Однако в конечном итоге даже этих наград оказывается недостаточно. Ибо даже когда время обращает общество в историю, отдельно взятая история конечна, а значит, в перспективе трагична. Трагедия заключается не только в том, что ей надлежит завершиться рано или поздно история тоже умрет, но и в ее отказе совершенствоваться. Надежду и историю неизменно разделяют огромные расстояния. Конечное благо для человека должно заключаться в чем-то другом.
Чего на самом деле хотят люди
«Приходит время, писал Олдос Хаксли, когда кто-нибудь спрашивает даже о Шекспире и Бетховене: и это все?»
Трудно выбрать высказывание, которое точнее характеризовало бы отношение индуизма к миру. Дары мира неплохи. По большому счету они хороши. Некоторые из них хороши настолько, чтобы внушать нам воодушевление на протяжении множества жизней. Но рано или поздно каждый человек приходит к тому же осознанию, что и Симона Вейль что «здесь, внизу, нет истинного блага, и все, что выглядит благом в этом мире, конечно, ограниченно, изнашивается, и будучи изношенным, оставляет на виду нужду во всей ее наготе»[11]. По достижении этого момента человек ловит себя на том, что даже лучшее, что может предложить мир, вызывает у него вопрос: «И это все?»
Вот он, момент, которого ждал индуизм. Пока люди довольствуются перспективой удовольствий, успеха или служения, индуистский мудрец вряд ли побеспокоит их разве что посоветует, как действовать эффективнее. Решающий момент в жизни наступает, когда все перечисленное утрачивает изначальное очарование, и человек вдруг замечает: он бы хотел, чтобы жизнь могла предложить что-нибудь еще. Содержит или не содержит жизнь нечто большее это, пожалуй, вопрос, вызывающий среди людей больше разногласий, чем какой-либо другой.
Индуистский ответ на этот вопрос однозначен. Жизнь содержит и другие возможности. Чтобы выяснить, какие именно, нам следует вернуться к вопросу о том, чего хотят люди. До сих пор, пояснит индуизм, мы давали на этот вопрос слишком поверхностные ответы. Удовольствия, успех и долг не являются высшими целями человечества. В лучшем случае это средства, которые, как мы полагаем, подвигнут нас в направлении того, чего мы на самом деле хотим. А хотим мы на самом деле того, что находится на более глубоком уровне.
Во-первых, мы хотим быть. Каждый хочет лучше уж быть, чем не быть; как правило, никто не желает умирать. Один корреспондент времен Второй мировой войны описал атмосферу в комнате, где находились тридцать пять человек, которым было поручено провести бомбардировку с таких заданий в среднем возвращался только один летчик из четырех. Корреспондент отмечал, что уловил исходящий от этих людей не столько страх, сколько «полное нежелание отказываться от будущего». Их чувства характерны для всех нас, сказал бы индуист. Никого из нас не радуют мысли о будущем, к которому нам не суждено иметь никакого отношения.
Во-вторых, мы хотим знать. Кем бы мы ни были учеными, исследующими тайны природы, типичной семьей за просмотром ежевечерних новостей, соседями, обменивающимися местными сплетнями, нам присуще неутолимое любопытство. Эксперименты показали, что даже обезьяны готовы трудиться дольше и упорнее, чтобы узнать, что находится по другую сторону люка, чем ради еды или секса.
Третье, к чему стремятся люди, радость, чувство по эмоциональной окраске противоположное раздражению, бессмысленности и скуке.
Вот чего на самом деле хотят люди. Если мы хотим дополнить индуистский ответ, следует добавить, что всего этого люди хотят до бесконечности. Отличительная особенность человеческой природы ее способность считать что-либо не имеющим пределов: бесконечным. Эта способность затрагивает человеческую жизнь в целом, как недвусмысленно указывает картина де Кирико «Ностальгия по бесконечности». Достаточно упомянуть что-нибудь хорошее, и мы представляем себе еще больше этого хорошего, а представляя, хотим его еще сильнее. Медицинские науки увеличили продолжительность жизни вдвое, но разве люди, способные жить вдвое дольше, охотнее умирают? Если уж совсем начистоту, следовало бы сказать: чего на самом деле хотели бы люди, так это бесконечного бытия, бесконечного знания и бесконечного блаженства. Да, им приходится довольствоваться меньшим, но хотят они именно этого. Если выразить эти желания единственным словом, люди в действительности жаждут освобождения (мокша) избавления от ограниченности, конечности, препятствующей нашему безграничному бытию, разуму и исполнению каких угодно желаний.