Барьер, не допускающий чужаков к поселениям, возможно ли это? Под силу амультаре таких размеров создать нечто подобное? Да, но ей нужна энергия. А ведь над амультарой как раз установлена чаша.
Часто вы приносите жертвы богам?
Отчего такой интерес, Задохлик?
Просто скажи. Часто?
По праздникам, процедила Девочка.
Вернувшись домой, обнаружили, что нашу нору подтопило весенними водами, и отец дикарского семейства вместе с соседом латают щели в потолке и стенах. Я любовался этим зрелищем, перебирая зерно. Вода лилась со всех сторон, мгновенно размывая глину, которой они пытались замазать трещины, и их работа становилась столь же бесполезной, как и моя.
В монотонности просеивания зёрен нашлась своя прелесть, появилось время поразмыслить о недавней догадке. Амультара даёт им какую-то «силу» и защищает от неведомого зла. Девочка сказала, по праздникам значит, регулярно, в одно и то же время, запас энергии пополняется.
Предположим, что артефакт создаёт барьер от просветов над деревней. Тогда, если выключить амультару, то и барьер отключится, и просвет на Святую Землю откроется прямо из деревни. У меня даже сердце забилось быстрее от этой сумасшедшей надежды. Что, если билет домой всё это время лежал у меня под носом? Может ли быть всё так просто?
***
Ночное зрение: активация, скомандовал я, когда обитатели норы затихли и погрузились в деревянный сон.
Лишь бы дурёха Лилёк не проснулась и не увязалась следом. Я проверил малявку, спящую у входа. Оцепенела. Значит, девчонка всё-таки местная.
Тук-тук, постучал ей по лбу, чтобы удостовериться наверняка.
Она не шелохнулась.
На выходе из преднорья я поскользнулся, проехался по заледеневшей дорожке и едва не разбил колени. Сбоку мелькнула чёрная тень. Я обернулся: просто какой-то мелкий зверь, вроде лисы. Поднялся с земли и, ссутулившись, поспешил в центр деревни.
Лица идолов зловеще подсвечивались снизу красным сиянием амультары, голоса, как назло, пробудились и высунули воздушные носики из недр сознания. Нужно сосредоточиться.
Вас нет, убеждал их я. Я здесь главный, заткнитесь все.
Если я прав, сейчас решится моя судьба. На неверных ногах вошёл в круг божественных братьев, приблизился к амультаре. Сердце хотело сбить мой настрой, отдаваясь бешеным гулом в ушах. Я стянул варежки и попробовал поднять жертвенную чашу из рук близнецов, она оказалась тяжелее, чем выглядела. Свет камня погас в то же мгновение, как я снял источник энергии.
Не выдержав тяжести чаши, я опустил её на колено.
Ничего не менялось. Не обрушился небесным водопадом неведомый барьер. Не хлынули орды тёмных тварей, прорвавшиеся сквозь защиту. Мир Живы спал.
Вдруг высоко-высоко в небе что-то заискрилось, и золотой просвет растянулся между облаками, на миг я обрадовался: неужели сработало? Но минуты капали в Бездну, а вокруг ничего не менялось.
Я застонал от досады один единственный просвет. Я вам птица, что ли? В надежде, что просветы откроются где-нибудь поближе к земле, я отчаянно вглядывался в темноту звёздной ночи. Холодное остриё ткнулось мне в шею прямо под ухом.
Поставь на место, раздался низкий, пугающе спокойный голос.
Повернув голову, я встретился взглядом с глазами Дэйкири. С перепугу аж вспомнил её имя. Я попытался отклониться, но копьё, которое она сжимала в руках, ещё сильнее упёрлось мне в кожу. Я медленно поднялся и взгромоздил чашу на место.
Отойди от неё.
Осторожно развернувшись, я сделал шаг в сторону, дикарка замерла, опираясь на полусогнутую ногу, готовая в любой момент нанести удар копьём. Похоже, она умела обращаться со своим оружием.
Глава 4. Похороны и роды.
Олежа. Жива. Иордический остров. Пасечноя́рь.
Дверь распахнулась с таким грохотом, будто её выбили ногой. Сразу потянуло сквозняком, и Олежа наморщил нос.
Дорогой брат, ради богини! Почему ты ещё здесь?! с порога закричала княжна Яна.
Прости, Олежа, я не хотел её пропускать, чуть не плача взвыл Нико́ля, судя по звуку, ворвавшийся в комнату вслед за княжной.
Олежа повернулся на бок в сторону гостей, не собираясь вставать с подушек:
Потому что ещё зима, Яна. Прикрой дверь, Николя, да не расстраивайся. Что уж с ней поделать?
Княже, простонал Николя, а мне-то внутри остаться или снаружи?
Олежа неопределённо повёл плечом.
Сестра, звонко щёлкая каблуками по полу, мерила шагами комнату.
Сколько ты ещё планируешь валяться? Весна уже родилась! Кюна издала указ начать медовую догля́дню седмицу назад. И что мы видим?
Мы ничего не видим, пробурчал Олежа.
А почему ты до сих пор не прозрел? снова возвысила голос Яна.
От криков княжны у Олежи зазвенело в ушах. Ему невыносимо захотелось прикрыть их, но из уважения к старшей сестре пришлось сдержаться.
У тебя времени в обрез! Яна шуршала пергаментом. Ты это видел? Ах да! Ты же у нас слепой! Ну, так я тебе зачитаю!
Олежа подумал: «Не пора ли спрятаться под подушкой?» Сестра нападала на него так, будто он мог как-то повлиять на своё зрение.
Пасека Хольгрида, Иволги, Темерника, Медовые Улаи, пасека Пафнурия, тараторила Яна. Потом у тебя что? Явиться в Беломе́дье, пока Эрула́йн не взойдёт в зенит. Как планируешь всё успеть?
Ты что, не видишь, что я слепой?! Не могу я в доглядню пойти, с толикой обиды прогудел Олежа, приподнимаясь на локтях.
Да мне плевать на твою спячку! Собирай своих чудиков и отправляйся в дорогу!
Но как я должен идти? С палочкой?
Да хоть пластом в телеге, но выезжай, я тебя прошу, тон княжны стих и сменился на умоляющий.
Пока не вернётся зрение, я никуда отсюда не выйду. Олежа опять уронил голову на перины.
От его движения пыль, прятавшаяся в подушках, взлетела, и князь, вдохнув её носом, громко чихнул. От этого звука Яна снова взбодрилась.
Да почему? Почему ты не можешь ехать?!
Где ты такое видела доглядню с лежачим князем? Пасечники нас уважать перестанут. Олежа зевнул.
А-а-а! Да прекратишь ты когда-нибудь переживать, кто и что о тебе подумает?! Яна со злостью отшвырнула листок пергамента.
Вопреки её вспышке, тот мягко заскользил по воздуху и опустился на пол.
Поглоти тебя Бездна, Олежа! Мне плевать как, но ты выполнишь всё в срок! рявкнула она и выбежала, напоследок саданув дверью о косяк.
Вот же кипучая женщина, донёсся тихий голосок Николи.
Похоже, он спрятался куда-то в угол, подальше от бушующей княжны.
Олежа вздохнул: его всё ещё окружала пустота, зима в этом году слишком затянулась, и князь, как никто другой, ощущал это на себе.
Она права. Весна уже в мире Живы, а он оно всё ещё спит. Почему, Николя? Может, ты мне скажешь?
Николя подсел на подушки.
Я попробую, Олежа, поглядеть, в чём дело, но ничего не обещаю.
Он замычал что-то невразумительное, побулькал горлом и надолго замолчал. Олежа не знал, оцепенел ли Николя, перешёл ли в мир грёз или просто сидит молча, задумавшись о своём, но не решался спросить. Князю не хотелось показывать, что он не разбирает происходящего перед самым носом.
Они сидели в тишине, и князь изо всех сил прислушивался к дыханию друга.
Ничего не пойму, Олежа. Может, холодно ещё слишком? А ты не пробовал попросить Анну, чтобы она разбудила зрение? наконец пробормотал Николя.
Олежа отвернулся в угол, нащупал стенку и уткнулся в неё лбом. Князь уже не первый день обдумывал молитву богине, но как просить её о таком, не представлял, ведь Анна осуждала тот способ, которым Олежа получал своё зрение.
Нельзя, грустно сказал он. Значит, ждём. Всю зиму прождали, ещё несколько дней осилим.
Николя отчего-то не уходил.
Ты на Яну-то не обижайся, попросил он. Не понимает она, каково это быть не таким, как все.
А ты у нас будто понимаешь? прогудел Олежа и сердито прибавил: Нечего меня жалеть! Лучше бы я никогда не знал, каково это видеть. Тогда и тосковать не о чем было б.
Я-то, может, и понимаю кое-что, чуть слышно вздохнул Николя.
Олежа различил, как скрипнула входная дверь и кто-то из холопов прошаркал по полу, в каминной печи затрещала разгоревшаяся береста и по комнате потянулся лёгкий запах занявшихся дров.
Пролежни ещё не появились, княже? раздался ворчливый голос, и Олежа тут же признал дядьку Михайло.
Дядь, ты что не сказал ничего? Я и не узнал тебя.
Проверял, вдруг ты видишь уже.
Видел бы, встал.
Да ты, поди, и не встанешь. Полгода провалялся. Хоть бы на двор вышел, кости размял да топорики покрутил! Подумаешь, что слепой, руки, чай, не отпали?
Не пойду я на двор. И не проси даже. Мало я, что ли, по жизни позорюсь?
Дядя Михайло зафыркал. Олежа уткнулся в подушки. Ожидание становилось всё мучительнее. Друзья и родичи, подгонявшие князя, не помогали перенести немощь, а лишь напоминали ему, в какое беспомощное существо он превратился.
Анна, дай мне терпения выдержать всё это! как-то ночью взмолился Олежа.
Нельзя ему просить о пробуждении зрения, но хотя бы в такой малости, как терпение, вдруг богиня не откажет?
Разбудив Олежу, ясные лучи просочились сквозь занавески, в них кружились расплывающиеся блики. Только тот, кто знает, что значит терять зрение, может по-настоящему оценить чудеса световых переплетений. Князь проснулся словно в другом мире: ещё слабое, затуманенное зимой и городским шумом, его волшебное зрение вернулось. Сам князь остался слеп, но начал различать свет всем телом и даже больше чем телом, так, точно у него открылись тысячи невидимых глаз.
Забарабанили в дверь.
Олежа! Сегодня! Я видел! В мире грёз!
Олежа с улыбкой открыл Николе дверь, взревел, схватив друга за шиворот, и затряс его в воздухе.
Я знаю! Знаю! Хвала Анне! Собирай наших! Выезжаем в доглядню!
Алекс. Деревня Меркитасиха.
Мгновение длилось, растягивалось и продолжалось в ледяной ночи. Пальцы замерзали, а Дэйкири всё молчала. На лице её не отражалось ни гнева, ни угрозы, но от её присутствия всё моё тело, робкое сердечко съёжились и уползли куда-то под шубу, только вена, куда упиралось копьё, билась, предвкушая, что сейчас её течение оборвётся, а щёки наливались жаром стыда.
Что ты хотел сделать?
Проверить, что будет, я еле выдавил ответ.
В горло как будто запихали пучок соломы.
Ты хотел, чтобы на нас напали чужаки? Так они бы и тебя не пощадили.
Нет. Я не этого хотел.
Почему бы мне не добавить твою жизнь в жертвенную чашу? Боги любят получать в дар кровь из самого сердца. Остриё копья продавило дорожку от моей шеи к груди.
Я не верил, что она убьёт меня, но с психическими дикарями шутки плохи.
Живой я больше полезен.
Ну, расскажи, почему же? Она неторопливо наклонила голову, не отводя чёрных с красным отблеском глаз. Удиви-ка меня. Как раб ты хуже Соплежуйки, а жрёшь в три раза больше.
У меня богатая семья. Отвезите меня в ближайший город, позвольте связаться со своими, и вам заплатят столько, сколько попросите.
И почему ты только сейчас об этом говоришь? Она выпрямилась, заставила меня развернуться и толкнула в спину, направляя к норе.
Теперь я не видел её лица, и стало сложнее отследить, поверила она мне или нет, поэтому решил сказать правду:
Я надеялся, что за мной прилетят или будут искать. Это прозвучало горше, чем хотелось бы.
Чем докажешь, что за тебя заплатят?
Я задумался. Споткнулся на ровном месте, но был схвачен за капюшон. Выиграл время для подходящей мысли.
Ты знаешь, кто меня нашёл? Я пришёл сюда с укулеле, это такой музыкальный инструмент, она была в чехле.
Дэйкири не двигалась и не подгоняла копьём. Слушала, позволяя мне говорить.
И если укулеле не закинули в топку, можешь найти её и посмотреть. Она очень дорогая сделана из блестящего дерева с золотыми струнами.
Она твоя? Сможешь играть на ней?
Конечно.
Убивать меня она передумала; перед входом в нору встряхнула за капюшон и предупредила:
Я слежу за тобой, Задохлик. Ещё одна ночная вылазка и ты станешь весенней жертвой вместе с Лилёк, с этими словами она толкнула меня в лаз, и я едва ли не скатился с лестницы до самой земли.
Той ночью я долго не мог устроиться в запечном углу: план с амультарой провалился. Возможно, что-то ещё не даёт открываться просветам ближе к земле, а может, нужно больше времени, чтобы они открылись? Так или иначе, теперь сумасшедшая дикарка будет настороже, а я не хочу рисковать жизнью, добираясь до кристалла.
Что ж Если она поверила, что за меня дадут выкуп, и скажет об этом взрослым, появится шанс выбраться из этой дыры и найти Наукоград, тогда мой сегодняшний поход прошёл не впустую. Хорошо бы как-то выведать у бабули, не знает ли она, случайно, о заветном городе.
***
Нет, милочек, о таком месте я не слыхала, отвечала старушка на мои расспросы.
Хотя чего я ожидал от дремучих деревенщин?
Моя помощь с бабулей сводилась к минимуму, дикарка почти всё делала сама, и мне подумалось: она таскает меня за собой только потому, что не хочет оставаться наедине со старушкой.
Мы с Лилёк и бабулей пили чай, когда в уют норы пургой, сокрушающей на своём пути веники и корзины, внеслась младшая из сестёр. По её лицу и задыхающейся речи я понял случилось нечто ужасное.
Дэйкири вскочила с подушек, едва не снеся стол, и они с сестрой бросились на улицу. Я вопросительно уставился на бабулю, но без переводчика наш разговор наткнулся на гвоздь непонимания и повис на нём, грустно свесив ножки. Лилёк распереживалась и опрокинула кружку на столешницу, по скатерти расползлось мутноватое пятно. Пришлось прибраться, после чего бабуля замахала руками, отправляя нас на свободу. Видимо, испугалась, что мы с Соплежуйкой ещё что-нибудь испортим.
Солнце окрасило засыпающее небо в бордовые краски и, зевнув, закатилось за горизонт. Холодало. Шляться по деревне днём мне не нравилось, а от компании Лилёк не было никакого толка, к тому же, чтобы она не потерялась, приходилось тащить малявку за капюшон. Недолго думая, я решил выяснить, что же случилось у сестёр.
Пока мы добрались до норы, наступили сумерки, и из дремлющей космической тени выглянул зелёный хвост Бездны. В норе незнакомые бабы грели и таскали воду в дальние комнаты, кто-то схватил меня за воротник и потащил с дороги в запечный угол. Там стало тесновато. Я стянул шапку с себя и доху с Лилёк и недовольно поглядел на сестёр, занявших мою спальню. Дэйкири ответила мне скучающим взглядом, старшая девочка сложила руки на груди и отвернулась в сторону, а мелкая высунула язык. На это я показал ей неприличный жест, но она, по малости лет, его не расшифровала.
Вскоре тётки убрались с кухни, и последняя, закрывая дверь, отдала сёстрами приказ на своём языке. Девочки открыли окно в потолке, холодный ветер тут же разгулялся по дому. Посреди комнаты они затеяли что-то странное: старшие вдвоём оттащили стол к стене, а младшая скидала в сторону подушки. На освободившееся место они поставили большую бадейку, высыпали в неё муку, какие-то специи и налили воду. Младшая сестра притащила огромный обтянутый кожей бубен. Этот инструмент сразу привлёк моё внимание, и я потянулся к нему, но Дэйкири наступила мне на руку.
Эй! возмутился я.
Она не ответила и, развернувшись на пятках, выбежала из комнаты. Тем временем оставшиеся девчонки расставляли маленьких деревянных божков вокруг бадьи. Хлопнула кухонная дверь: Дэйкири вернулась, неся что-то в руках.
У меня перехватило дыхание знакомый чехол. Она присела рядом и, хмурясь, вручила его мне, я осторожно открыл застёжку. Укулеле оказалась живой и здоровой. Я засмеялся от восторга, осматривая её. Встретился глазами с Дэйкири та щурилась с любопытством, изогнув бровь.
Подыграй нам, докажи, что умеешь, но не произноси ни слова до окончания обряда. Она хищно оскалила зубы. Понял, Задохлик?