Андрей Терехов
Волк в ее голове
Часть первая. Пауки во мне
Уничтожает всё кругом:
Цветы, зверей, высокий дом,
Сжуёт железо, сталь сожрёт
И скалы в порошок сотрёт,
Мощь городов, власть королей
Его могущества слабей.
Загадка из книги Дж. Р.Р. Толкина «Хоббит»
Сон первый. Холм смерти
Послушайте, я, конечно, мог бы рассказать очередную историю взросления с нравоучительным финалом, но, простите идиота, этого не будет.
Будет мёрзлый, звериный, колючий полумрак; будет (минуты через две) хорошенькая и не очень счастливая девочка. Хтоническая жуть древнего холма, северное сияние, каменный лабиринт и подросток с чрезмерной склонностью к рефлексии и сарказму (ваш покорный слуга).
Что ещё сказать? Радость лжива, печаль бессмертна, а эволюция вместо сильнейших отбирает психологические уродства.
Если вы не передумали, я досчитаю до трёх и мы начнём.
Раз
Два
А-а-а, пока не забыл оденьтесь потеплее. Как бы не май месяц.
Итак, раз
Два
Под моими ногами с хрустом проламывается снежный пласт, и ледяной воздух обжигает ноздри.
Мне тринадцать. Семнадцатое февраля, девять нуль две. Дубак. Дубище. На рассвете шибануло в минус двадцать четыре, а с полудня температура упала ещё на десяток градусов. Того и гляди замёрзнет свет звёзд.
Ноги дрожат от усталости, лицо обгрызает колючий ветер. Забавно: всю сознательную жизнь я терплю этот потусторонний зимний ад и должен бы привыкнуть но нет.
Даже вот на столечко.
Над головой изгибаются тяжи северного сияния, и зелёно-фиолетовые отсветы перетекают с крутого склона на узкую тропинку между елями. Снег клоками свисает с ветвей и иногда падает с суховатым «пух-х-х».
Холм смерти. Подобные названия не дают зря, согласитесь? Официальная версия гласит, что во времена неолита некие инженеры построили на вершине каменный лабиринт и не то погребали там кого-то, не то ловили рыбу. В общем, с предназначением древней конструкции могу ошибаться. С эпохой тоже, но слово «неолит» мне очень-очень нравится, и я готов произносить его часами: неолит, неолит, неолит, неолит, неолит, неолит ну, вы поняли.
Ещё десяток метров остаются за спиной, и я утыкаюсь в сетку ограждения. Посреди неё оскалилась дырища с меня ростом, рядом поскрипывает на ветру люминесцентная табличка «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!».
Я невольно приостанавливаюсь. Пока тело приходит в себя от подъёма, под кожу забирается страх, карабкается мурашами по спине и шепчет в уши: «Тебе это не нужно»
Да уж. Ни капли.
Глубокий вдох и я лезу через отверстие в ограде. Острые края проволоки царапают висок, сдёргивают шапку.
Ай!
Кожу на голове покусывает мороз. Я забираю шапку обратно и, кляня всё на свете, поднимаюсь выше. Голени ноют от тяжёлого подъёма, дыхание сбивается. Ветер завывает раненым животным: дерёт щёки ворохом колючих льдинок, воняет горелой резиной.
На гребне холма я замечаю Диану. Она греется у железного бочонка в центре каменного лабиринта, и тени трескучего костра пляшут на бледном лице.
Как описать её? Представьте девочку, которая здоровается со всеми прохожими (те угрюмо молчат в ответ) и знает отличия трилобитов от белемнитов. Ещё у неё диабет, и в любую погоду мёрзнут руки так, что прикосновение к ним навевает мысли о ледяной смерти. Внешне? По-моему, Диана более всего напоминает рыжую сосиску, на которую натянули одежду. Сегодня к нашему вниманию: чёрная парка, розовая шапка-менингитка с белыми рогами и красные штанцы. Вот такая длинная сосиска: выше меня сантиметров на двадцать, тощая, с поцарапанной мордочкой. Впрочем, Диана всё время выглядит так, словно бежала из концлагеря.
В первом классе мы с ней друг друга ненавидели. Она спорила со мной ПОСТОЯННО. Я говорил одно, а Диана всегда доказывала противоположное. Мы дрались, кусались и визжали, как два поросёнка.
Чел, я три «о».
М-м околдована?
Я О-коченела, О-тупела и О-фонарела тебя ждать.
Соря-я-я-ян. С Валентосом по телефону заболтался.
С кем с кем?
Диана хмурится и складывает руки на груди.
Для справки
СПРАВКА
Валентоса я знаю с осени. Единственная радость, которая скрашивает сей малоприятный факт, что меня сослали в валентосовский «В», класс для дЭбилов, а Диану оставили в «Б». Валентос у всех цыганит жвачку непременно по две подушечки, как в рекламе, и одну отдаёт мне. А ещё он даёт списывать, и, наверное, мы бы отлично дружили, если бы не рыжая-сами-знаете-кто.
Ладно тебе! Он тебя поздравить хотел и всё такое Угу.
Угу! Надеюсь, ты не позвал сюда эту рыбу-прилипалу?
Ну
Я виновато улыбаюсь, и Диана вскидывает руки.
О, Господи!
Он хочет подарить тебе подарок.
О! ГОСПОДИ!
Попробуй сосредоточиться и посчитать от двухсот девяносто пяти в обратную сторону. Ну вот какая вот разница, кто чей дед?
После того, как этот твой дед
Не мой.
промыл маме мозги этой своей пустынью? Диана показывает варежкой в сторону огней Северо-Стрелецка. Мне теперь посчитать и забыть?
Валентос про Бога не трындит. Разве что про Тора.
Вот с ним тогда и гуляй, и живи, и и обряд тоже с ним сделаешь. Три «с» тебе.
Диана складывает руки на груди и отворачивается. Иногда она очень упрямая и это ОЧЕНЬ бесит.
А первое «с» где?
Не знаю. Не важно!
Я размышляю, в каком слове Диана нашла первое «с», но потом соображаю, что для таких дум слишком холодно, и примирительно улыбаюсь.
Обнимашки?
Диана, не понимая, смотрит на меня.
Чего?
Обнима-а-а-ашки-и-и-и, я выпучиваю глаза, поднимаю руки и, как зомби, топаю на Диану. Обнима-а-а-ашки-и-и-и.
Диана отступает от меня, едва не заваливается в огонь и с обречённым видом скрещивает руки. Я повисаю на ней всем весом, как орангутанг на дереве.
Чел, Диана изображает скучающий вид, сознаёшь ли ты, что весишь с тонну?
Я обнимашечный демон. Не могу же я весить как пёрышко.
Пожалуйста, обнимашечный демон, отзови своего прилипалу. Пожалуйста-пожалуйста!
Вот объясни, как можно «отозвать» человека, если он хочет подарить подарок?
Диана задумывается на секунду, потом радостно вскрикивает и скачет вокруг.
Скажи, м-м, что у тебя понос, и это заразное. И фурункулы! Понос и фурункулы! Она морщится. Бу-э-э-э! Аж самой противно!
Я так делать не буду, в моём голосе прорезаются железные, батины нотки, и мордашка Дианы вытягивается.
Секунд десять мы безмолвно таращимся друг на друга. Постепенно плечи Дианы округляются, она чуть наклоняет голову и исподлобья смотрит на зелень северного сияния.
Я понимаю, что переборщил, и тараторю:
Сделаем тут всё, он подарит, и пойдём в ТЦ кататься на эксала эскалаторах.
Лицо Дианы выражает скепсис, и я добавляю:
Или домой к нам. Учитывая боевые действия, он там точно долго не останется.
Диана стонет.
Чего там с нашими безумными предками?
В голове неприятно вспыхивает картинка: Вероника Игоревна после ссоры с батей, у нас дома. Она только вышла из комнаты «родителей», и сквозь застеклённую дверь протекает голубоватый свет телевизора. Лицо Вероники Игоревны отвёрнуто от меня, из причёски выбились рыжие пряди и скрыли чёрные глаза. Я только и вижу, что линию подбородка и губы, которые сжимаются в ниточку. Ворот белой рубашки расстёгнут сколько помню, Вероника Игоревна всегда щеголяет в этих мятых белых рубашках, рукава неаккуратно, по-мужски, закатаны до локтей и приоткрывают созвездия родинок. Я смотрю на Веронику Игоревну и чувствую себя до предела неловко, будто подглядывал в замочную скважину, и меня застали с поличным.
Ну-у, что?.. Мой батя сказал, что я тупой, потому что ему позвонила Влада Валерьевна и нажаловалась, что в сочинении я ни одного раза из тринадцати не смог написать одинаково фамилию этого г-городничего. А твоя мама стала меня защищать. А потом потом мой батя предложил ей ещё раз уйти жить в пустынь и никому ничего не объяснять, а твоя мама начала бить посуду.
Опять? Диана корчит измождённую рожицу. У нас тарелок скоро не останется.
Батя ей то же самое сказал. И твоя мама ушла куда-то, а мой батя заперся в комнате с бутылкой «На берёзовых бруньках» и альбомом «Машины времени».
Похоже, я вовремя свалила.
Диана смешно растопыривает руки, но мордашка её грустнеет.
Да, с предками дело не задалось, иначе не скажешь. Не то чтобы наша семья совсем пропащая: например, Диана придумала трёхминутки нежности, когда кто-то один орал благим матом «трёхминутка», а остальные (в идеале) бежали друг к другу и обнимались. Как мама Дианы и мой батя съехались? О, это отдельная песня, достойная современного трабаду трубуду а, неважно.
Тем временем Диана вытаскивает из рюкзака-осьминожки пару деревянных куколок мужскую и женскую. Чувствуя неприятный озноб, я подхожу к бочке, в круг резиновой вони и бронзового света. Лицо обдаёт горячим воздухом, пальцы отмерзают и покалывают.
Диана снова зарывается в голову рюкзака-осьминога. Что-то блестит в свете костра, и живот мне скручивает от страха.
Готов? Диана подходит к бочке, снимает варежки и отдаёт мне мужскую куколку. Чёрные глазища упорно высматривают что-то за моей спиной в зеленовато-фиолетовом полумраке. Готов или нет?
Какое-то давящее, тревожное чувство появляется в груди, но я киваю. Пламя отражается в игле для инсулинового шприца. Диана медлит секунду и резко протыкает кожу на мизинце. Я чувствую, как напрягаюсь, лицо Дианы и вовсе без слов говорит «блевать». Через секунду она собирается с силами и мажет кровью деревянную куколку. Шприц будто гигантское, раскалённое жало переходит ко мне.
Ох-х. Я неуверенно стаскиваю варежку, и пальцы мигом снова немеют на ветру. На шее поднимаются от страха волоски.
Чересчур сильный удар воткнёт иглу в кость. Слабый не пробьёт и кожи. И вообще я избегаю колюще-режущие предметы.
Чел, если боишься, ты всегда можешь бросить нашу говназию и стать Пост-панк-прогрессив-металлистом! Там много ума не надо.
Чтобы вы понимали, у Дианы под паркой спрятался пунцовый кардиган с «Фекальным вопросом». А дома электрогитара с логотипом «Фекального вопроса» (угадаете с трёх раз, каким?) и плакаты всех его альбомов. Не говоря о значках, которые пришпилены на рюкзак-осьминожку, на бок рогатой шапки и чёрт знает куда ещё.
Ничё я не боюсь.
Чел, у тебя коленки трясутся.
Ничё у меня не трясётся.
Диана изображает лунную походку в каменном лабиринте, и её тень то удлиняется, то укорачивается пульсирует на снегу.
Помните, я говорил о ритуалах погребения на холме? На какой-то экскурсии нам рассказывали, что живого человека тропинка между камнями всегда приводит обратно ко входу. Мертвеца же лабиринт затягивает, как водоворот, и больше не выпускает наружу. Меня рядом с этими булыжниками постоянно берёт оторопь будто чувствуется ледяное прикосновение времени?.. древности?.. тлена?..
Я зажмуриваюсь и шпарю иглой по одеревенелому от холода пальцу.
Вот сука!
Мой возглас замерзает с дыханием в морозном воздухе. Глазам делается тесно в орбитах, кожа на спине выпускает мураши. На мизинце набухает тёмно-алая капля.
Чел, если ты ещё раз выругаешься, я заклею скотчем уши и с тобой месяц разговаривать не буду, недовольно бурчит Диана и вновь складывает руки на груди. Ходить задом наперёд она не прекращает.
Сорян. Хотя твоя мама вчера так сказала.
Хочешь быть похожим на мою маму? Может, тоже в пустынь свалишь?
Голос у Дианы подрагивает, и я поспешно отвечаю нет, хотя у Вероники Игоревны это «вот сука» вчера вышло так смачно, что второй день приплясывает на кончике языка.
И с кем она теперь пособачилась?
Да не. Я мажу кровью фигурку и выкидываю шприц. Это когда мы гидростатикой занимались
«Занимались»?!?!
Ну-у-у Я поднимаю взгляд на Диану и по её насупленному лицу догадываюсь, что разговор свернул на опасную дорожку. Как бы
То есть моя мама учит тебя какой-то «гидре», и никто не подумал мне сказать?
Не то чтобы учит Я перебираю слова, как сапёр проводки на бомбе. Думал, ты знаешь.
Похоже?
Ладно тебе!
Чего ладно? Почему я всё узнаю последней? Что наши предки встречаются я узнаю в день переезда. Что моя мама решила жить в православной секте я узнаю от твоего отца. Что моя мама занимается с тобой этим обдолбанным гидростроением, я узнаю
Гидростатикой.
Голос Дианы спотыкается, она глупо открывает-закрывает рот.
Твоя мама единственная училка, которая не зовёт меня «средним идиотом», я развожу руками, дебилом, бревном, буратино и тому подобными нарицательными.
Диана демонстративно улыбается и продолжает путь задом наперёд теперь уже обратно, от внешнего края лабиринта к центру. Минуты две проходят в молчании. Постепенно лицо Дианы разглаживается, и только губы её вытягиваются в трубочку. Лишь когда ушей достигает свист, я догадываюсь, что она продолжает обряд.
Насколько же всё это глупо.
Круги лабиринта медленно возвращают Диану к бочке, свист блуждает по нотам, пока не сливается с ветром в унисон. Возникает ощущение, что воздух поёт на древнем, мёртвом языке, звенит роем ледяных игл.
Бр-р-р.
Диана шагает к бочке, пересекая центр лабиринта, и вздымает руку с окровавленной куколкой. Свист оглушает, чёрные глаза выжидательно смотрят на меня.
Я поёживаюсь и заношу мужскую фигурку над огнём. Облизываю потрескавшиеся от мороза губы, бросаю взгляд на Диану.
Она кивает.
Чтобы Я прочищаю горло и безуспешно стараюсь переорать хор Дианы и ветра: Чтобы хоть по одному предмету у меня были нормальные оценки. Типа того
Я морщусь от собственного неверия, от косноязычия и брезгливо, как грязные трусы, бросаю деревянную куколку в пламя. Она мгновенно исчезает в огне, и только сноп искр вырывается из недр бочки.
Звук ветра меняется, и я не сразу понимаю, что Диана перестала свистеть.
Чтобы больше никогда моя мама она пристально смотрит мне в глаза, чтобы никто никогда не оставлял меня одну!
Диана поправляет светло-ржавые пряди, которыми ветер укрывает её лицо, и подносит ножки куколки к потокам пламени. Две женщины зачарованно изучают друг друга: деревянную пожирает огонь, у живой языки костра пляшут в чёрных глазах.
Теперь всё? спрашиваю я, когда Диана отпускает фигурку и та камнем летит вниз.
Диана вздрагивает и смотрит в мою сторону: молча, бессмысленно, словно не видит и не узнаёт. Проходит мгновение, другое, пока её взгляд не проясняется.
Чел, ты такой трусишка.
Слова Дианы тяжестью повисают на шее, и я неохотно выхожу из каменного лабиринта, приближаюсь к краю вершины. Нутро сковывает от ужаса, волосы встают дыбом.
Мы на чёрт-те какой высоте. Посмотрите сами: ледовая тропинка тянется бесконечно вниз, и вниз, и вниз и без вести пропадает в хмари карьера.
Не знаю, как вели себя древние люди в оригинальном обряде, но более идиотского способа доказать языческим богам, что ты смел и достоин небесной помощи, не придумаешь.
Я закрываю глаза, считаю до шести и снова опускаю взгляд. Ничего не меняется: страх всё так же парализует меня и всё так же под ногами разверзается мёрзлая пропасть. Садишься и едешь. Ничего сложного. Абсолютно.
Я стаскиваю с плеча ремень ледянки и плюхаю её в снег. На большее сил нет, если вдруг не появится щепотка той самой храбрости, которую требовали с наших предков древние боги.
За спиной трещит наст. Мимо прошмыгивает Диана, похлёстывая меня рыжими, похожими на перья снегиря волосами, и с любопытством смотрит вниз.
Боишься? участливо спрашивает она, и я признаюсь:
Угу.
Огонь в бочке притухает, и снег вокруг чернеет, уходит в тень.
Фух! Еле вас нашёл! доносится сзади голос. Звучит он как у мальчишки, который очень спешил и запыхался. Вы видели знак, что тут опасно?