Диану перекашивает. Я оглядываюсь: к нам идёт толстоватый парень с красным от мороза лицом и подарочным пакетом.
Чел, запомни это для истории. Во взгляде Дианы мелькает что-то задорное и не знаю идиотское?
М-м?
Она чуть разбегается, прыгает на ледовую тропинку и летит вниз, в темноту. Летит без опоры, без поддержки, балансируя на тонких как это возможно? ногах, визжа от агонии бешеного восторга:
Расскажешь моим ВНУ-У-У-У-КА-А-А-А
Рыжие волосы-перья бросаются к небу, к призрачно-зелёным тяжам в густой черноте, и ныряют за гребень холма.
Моя рука тянется следом, как и вопль «Диана?!», который не сорвался с губ. Сердце бьётся где-то в горле, будто это я только что проделал сумасшедший трюк и съехал СТОЯ с Холма смерти. Но я лишь смотрел как зачарованный, как загипнотизированный, пока юная оторва это вытворяла. Делала, блин, историю.
Вы встречали людей, которые вас поворачивают, как рычаг? Вбок, в сторону куда раньше и не смотрели? Наверное, я бы забил на всё ещё минуту назад. Тридцать секунд назад я знал, что развернусь и не поеду, что плевал на эти обряды. Но уйти теперь, когда девчонка оказалась смелее? Когда съехала на ногах, словно словно
Да кто так вообще делает?!
Я подхожу к самому краю. Лицо обжигает студёным воздухом, ноги подкашиваются. Конца ледового спуска не видно, и Дианы не видно её съела потусторонняя темнота внизу.
Я не рассказывал, как лет пять назад здесь разбилась одна девушка? С тех пор число экстремалов поубавилось, и карьер с Холмом огородили, но толку то? на любую ограду найдётся Диана с кусачками.
Ты ей говорил, что у меня подарок? доносится обиженный голос Валентоса.
Я сглатываю. Костёр в бочке дотлевает, и к звёздам вытягивается султан чёрного дыма. Вершину холма поедает зелёно-фиолетовый полумрак, а в мыслях закольцованным видеороликом крутится, как рыжие волосы взлетают к небу и растворяются в темноте. Я же не трусливее девчонки? Нет?
Ну почему она всегда так? раздаётся всё ближе голос Валентоса.
Щёки обжигает от стыда. Я зажмуриваюсь, а потом без разбега, как камушек в пропасть, падаю на ледянку и лечу с холма. Сквозь посвист ветра меня догоняет изумлённый вскрик Валентина. Сердце ухает вниз, желудок подпрыгивает. Земля выскальзывает из-под ног, попу подбрасывает и больно бьёт о седушку.
Артур?! с искренней обидой кричит Валентос. Я же к вам с вами!..
На душе становится тяжело.
Я открываю глаза. Воздух свистит, ледянка свистит, и я верещу вместе с ними. От радости, от страха, от стыда перед Валентосом. От этой морозной черноты, в которую я лечу винтовочной пулей, разгоняясь всё больше, всё страшнее, так что ледянка бешеным зверем бьётся подо мной.
Я съехал с Холма смерти.
Я это сделал.
Сон второй. Печаль не будет длиться вечно
2018 год, мне семнадцать. Впрочем, считать вы и сами умеете.
Я сижу за сине-зелёной партой в новеньком, как запакованный «Лего», кабинете химии. За окном укрывается белым одеялом городское кладбище. На его фоне замерли силуэты учеников, и фигура Вероники Игоревны венчает безмолвные шеренги. Она оперлась руками на стол, а спину наклонила вперёд. Кажется, что-то на улице привлекло её внимание, и мама Дианы окаменела в задумчивости.
Парят, свистят трубы отопления. Шуршит мартовский снег: белит чёрные ленты кладбищенских дорожек, одевает шапками кресты. Зима стоит, не отступает. И ещё пару недель она продержится, ещё подремлет в ледяных тенях остов Северо-Стрелецка, а потом зарядят дожди. Смоют в канализацию реагенты, прибьют к земле грязно-ноздреватый снег. Брызнут солнце, зелень и цветы, и небо вспыхнет ясно-синим весна войдёт в свои права.
Но это потом, а пока кто-то кашляет, кто-то шуршит одеждой. Ветерок вздёргивает занавеску, куполом надувает платье Вероники Игоревны, и вырывает прядь-другую из рыжего хвоста её волос.
Я моргаю, прогоняя туман из глаз, и всматриваюсь в точку, которая загипнотизировала маму Дианы. Это цифра 4. Её выцарапали на мутном стекле, на фоне серого марта, снега и кладбища.
В солнечное сплетение вонзаются коготки страха.
Весна.
Господи, всего год до конца гимназии.
Ещё будто вчера я цепенел у ледяной дорожки, и рыжие волосы Дианы взлетали к северному сиянию, а теперь
Я взрослый?
Я ведь совсем взрослый.
Вероника Игоревна по-прежнему не двигается, и я поёживаюсь. Тягостное чувство только усиливает новый кабинет химии. Он выгорает сумеречным, эктоплазмическим пламенем: языками голубого, сине-зелёного, лазурного и фиолетового оттенков, которыми выкрасили стены и парты. На потолке синий огонь алеет, будто над морем загорается закат. Рисованный пожар, а с ним, зловещей иронией, живёт в памяти пожар настоящий, что погубил вместе с подсобкой старый химкабинет.
В голове мелькает не столько картинка ощущение: мы с Дианой толкаемся плечами на пороге. Стены и потолок скрываются в черноте, пахнет гарью, а от Дианы ацетоном, ибо у неё зашкалил сахар.
Когда же это случилось? Три? Четыре года назад?
Ты понимаешь, чё происходит? спрашиваю я Валентина. Он обрабатывает в айфоне застывшую Веронику Игоревну: подрисовывает нимб, крылья и табличку: «Не будить до конца света».
О да, это Валентин, не удивляйтесь. Полноватый мальчик с открытой, добродушной мордочкой канул в Лету, чтобы на его месте выросло стодевяностосантиметровое верзилло. Оно застёгивает до ворота белые рубашки, закупоривается в серые костюмы и собирает длинные волосы в хвост будто уже сейчас готовится принять сан вслед за дедом. Разве что глаза Валентину оставили прежние: жёлтые глаза нечеловеческого оттенка, какой встречается лишь у ифритов из арабских сказок и диких зверей.
От этого неполного соответствия между реальным Валентином и его двойником из книги воспоминаний у меня постоянно возникает неприятное, зудящее чувство. Как если бы я увидел рассинхрон, зазор в ткани пространства-времени.
Твоя Мадам Кюри зависла, с запозданием подмечает Валентин и постит облагороженный портрет Вероники Игоревны в «Почтампъ».
Чё она моя-то?
Прости?
Я рычу и спрашиваю громче:
Может, не надо её в инет?
Прости?
Ой, да иди ты в пень!
Я машу на него и смотрю на Веронику Игоревну. Она так и не шевелится, и это до ужаса пугает. Будто горгона Медуза посмотрела по глупости в зеркало и окаменела от собственного проклятия.
Нет, не то.
Сейчас
Нарисуйте в воображении огненноволосую химичку-физичку лет тридцати пяти. Неуместно красивую. Красивую, как долбаные ведьмы, которых штабелями сжигали в средние века, красивую настолько, что у вас перехватывает дыхание.
Она неряшлива, она покусывает изнутри щёку, когда задумывается; её длинные пальцы облеплены грязными пластырями, по которым плачет санэпиднадзор. Она не ставит четвёрок, а только двойки-тройки-пятёрки. Вы уже догадались, что цифра на окне появилась не случайно?
Вишенка на торте: IQ Вероники Игоревны под 160 или сколько-там-бывает-максимально. Нет, это сложновато вообразить, так что засучите рукава сейчас будет метафора.
МЕТАФОРА
Вы не смотрели ужастик, где в уши героям забирался инопланетный червь и пожирал мозги? Представьте человека, мозг которого поедает этих тварей сам. Так, на завтрак, в перерывах между кофе и омлетом.
Опа и нет червя!
Вероника Игоревна. Поверьте, столь умные, красивые и язвительные классные руководители встречаются редко.
«Артур Александрович, снова будете с моей дочерью ворон ловить?»
И всё же она единственный учитель, который стоил этих мучений в гимназии. Возьмите хотя бы электив по гальванике или наш чудо-класс. Или интерактивную доску! Её привезли в феврале, и нам разрешат писать на ней пальцем, как на планшете.
Пальцем, Карл!
Сегодня мы выпускали змею из таблетки, а теперь «воскрешаем» знаменитостей. Если не верите, взгляните на доску:
Шуберт 17971828 (31 год) тиф
Вагнер 17471779 (32 года) туберкулёз
Гауф 18021827 (25 лет) тиф
Ван Гог 18531890 (37 лет) безумие
Чайковский 18401893 (53 года) холера
Рафаэль 14831520 (37 лет) сердечная недостаточность.
Увидели годы жизни и болезни под портретами? Каждая парта ищет в справочниках РЛС таблетки, которые вылечили бы наших гениев, если бы появились не в XX веке, а раньше. На нас с Валентином свалился Ван Гог: безумие, эпилепсия, гонорея и бог знает что ещё. Когда я таки отыскал подходящее вещество, Валентин пошутил: мол, спасти не спасём, но хотя бы душу художнику вылечим.
Как вы понимаете, меня вырубает на любых уроках, кроме химии и физики, но накануне Вероника Игоревна прислала ссылку на статью о кевларе (из его волокон плетут ткань бронежилета, на секундочку, и, ещё на секундочку, придумала его женщина). В результате я сам себе напоминаю вампира, которого солнечным днём подняли из гроба.
Голод.
Раздражение.
Сонливость.
В классе смелеют. Парни шепчутся, ржут, пинают друг друга. Девки фоткают Веронику Игоревну на телефоны, выкладывают её в Instagram, в Telegram, в Почтампъ и тут же комментируют. На экранчике моего телефона, который подрёмывает в углу стола, одно за другим вспыхивают оповещения из чата класса.
ПОЧТАМПЪ сейчас
Ленка Павликовская
Вот это лицо XD
ПОЧТАМПЪ сейчас
Олег Петраков
Перезагрузите её нахер
ПОЧТАМПЪ сейчас
Митяй Басов-Яроцкий
Когда говняку съела))
Дегенераты.
Едва появляется новый коммент, по классу окей, по той части, у которой телефоны, а не булыжники разносится многоголосый «би-бип». За «би-бип» следуют шепотки, за шепотками звуки жизнедеятельности. Кто-то шмыгает носом, кто-то пускает «шептунчики», кто-то зевает.
И снова «би-бип» от новых комментов.
Поразительно: ещё четыре года назад люди писали друг другу СМС теперь пришли чаты. Пулями летают фотки, видюшки, аудиосообщения. Телефоны худеют, экранчики растут. У каждого второго гимназиста появился личный карманный интернет, а с ним и удалённый доступ ко всей галактике Млечного Пути.
К вечеру из Вероники Игоревны сварганят мем, и она поселится в Google-поиске где-то между Хитрым планом Путина и печальным Киану Ривзом.
[фото Вероники Игоревны]
КОГДА СПЬЯНУ НЕ ПОМНИШЬ, ПОСРАЛ ИЛИ НЕТ
Вы слышали выражение «испанский стыд»? Нет? Тогда вспомните, как ощущали неловкость за чужого человека, будто сами попали в глупую ситуацию. Если верить Википедии, благодарите за такое счастье «зеркальные нейроны». Красивое название, не правда ли? Ещё поблагодарите эти клеточки за печаль, когда грустят рядом, и за веселье, когда раздаётся смех. Или за человека, с которым никак не разойдётесь, шагая навстречу друг другу, и один в один повторяете движения.
Поразительно: мой разум не запоминает, как употребляется «не» с наречиями, но статья о зеркальных нейронах врезалась в память намертво.
Телефон истерически мигает уведомлениями, и я чувствую, как этот самый «испанский стыд» не за себя, а за Веронику Игоревну по кусочку выедает меня изнутри.
Пальцы неуверенно разблокируют экран, находят в контактах «Классрук» и, помедлив, вжимают в дисплей синюю иконку вызова.
Надеюсь, хоть это выведет Веронику Игоревну из ступора.
От учительского стола раздаётся колокольный перезвон, и народ галдит ещё громче как в анекдоте о чукотском радио.
Помоги сей заблудшей душе, шепчет Валентин, когда замечает «Классрука» на экране моего мобильного, и крестит меня. Голова у неё садовая, но желания праведные.
Наконец мой звонок действует: Вероника Игоревна тяжело вздыхает. Вздрагивает светло-сиреневая юбка, белая рука соскальзывает со стола, спина распрямляется.
Слава богу!
Пока класс затихает и замирает, Вероника Игоревна оглядывается и поднимает руку к лицу. Нездешняя муть плещется в чёрных глазах, пальцы касаются брови, носа и соскальзывают по щеке.
Вам нехорошо? спрашивает Олеся. Вероника Игоревна?
Мама Дианы не обращает на Олесю внимания: роется в красной сумке и достаёт пластинку с таблетками. Фольга металлически трещит, дребезжит, позванивает в бледных руках от этого звука у меня сводит скулы.
Позвать медсестру? спрашивает Олеся.
Помолчите, чужим голосом отвечает Вероника Игоревна. Она садится, наконец выдавливает таблетку и без воды кладёт в рот. Мышцы под челюстью ходят вверх-вниз, Вероника Игоревна набирает слюны и стискивает зубы. От гримасы на её лице у меня самого пережимает горло.
Она глотает.
Вам плохо? повторяет Олеся.
Весь 10 «В» с насторожённостью изучает Веронику Игоревну. Вот она подносит руку ко рту. Встаёт. Садится. Замирает, будто приступ рвоты подкатил к горлу и нельзя пошевелиться.
На чём нас мы остановились?
Воскрешали начинаю я, но меня заглушает Олеся:
Исцеляли знаменитостей. Она карандашом показывает на портреты посреди доски.
Исцеляли глухим эхом повторяет Вероника Игоревна. Смотрит на деятелей прошлого, на стол, на мобильный. Артур Александрович, перестаньте звонить Бога ради!
Тридцать пар глаз мигом вытаращиваются на меня. Щёки и шея вспыхивают, пот разъедает подмышки. Я соображаю, что церковный перезвон так и гремит над классом, и тычу в отмену вызова. Экран не реагирует, и мои пальцы бессмысленно елозят по стеклу. Заткнись. Ну заткнись же!
Сенсор запоздало срабатывает, и колокола затыкаются.
Божечки, нельзя же так.
Исцеляли, тихо говорит Вероника Игоревна и повторяет глуше: Исцеляли
Она перебирает распечатки на столе, но четвёрка, как магнитом, притягивает её снова и снова и в итоге побеждает:
Вы думаете, это смешно? В голосе Вероники Игоревны клокочет что-то древнее и тёмное. Словно из дикой чащи доносится рык. Вы испортили окно ради глупой шутки.
В кабинете повисает тишина. Я устало вздыхаю, а Валентин изображает жест дирижёра, который даёт сигнал к началу мелодии.
Это не наш класс. Ещё до урока было, робко говорит Олеся. Ей вторят остальные: Да, это не мы!
Это «ашки», стопудово!
Вероника Игоревна холодно улыбается.
Вы ведь даже не понимаете, сколько стоил гимназии этот кабинет, говорит она. Глупые, маленькие детишки. Глупые и
Вероника Игоревна, это не мы! обиженно повторяет Олеся.
Не мы, не мы Вероника Игоревна с ненавистью разглядывает четвёрку. Раз всех так волнуют оценки Показывайте лекарства.
Шуршит бумага, и класс белеет от страниц. Валентин передёргивает плечами и вздымает вверх наш «кветиапин». Я нервно щёлкаю ручкой.
Ирина Олеговна, Максим Сергеевич два. Шуберт умер. За «глюцин», Вероника Игоревна прижимает ладонь ко рту и закрывает на секунду глаза, с-спасибо отдельное.
Ряды бурлят от возмущения: звучат вздохи, стоны и «да ну, блин, сколько можно».
Ольга Леонидовна два! повышает голос Вероника Игоревна. Наталья Станиславовна два! Гауф мёртв. Наталья Викторовна и Розетта Никифоровна три за юмор. Кардиостимулятор, вероятно, помог бы Рафаэлю, но к лекарственным веществам он никак не относится.
Да неужели? шепчет Коваль.
Кирилл Гаврилович два, глядя на него, чеканит Вероника Игоревна. Денис Олегович два. Вы не вылечили Шуберта, а добили. Артур Александрович и Валентин Николаевич
Я до боли вжимаю переключатель в корпус ручки и напрягаю слух.
пять, несмотря на бесстыдное опоздание и на то, что буква «В» пишется в другую сторону. Печаль Ван Гога не будет длиться вечно.
Ну конечно! шёпотом возмущается кто-то.
Я нервно усмехаюсь, бросаю ручку, хватаю наш «кветиапин» и понимаю, что действительно отразил «В» в невидимом зеркале.
Честное слово, это от недосыпа.
Валентин театрально поднимает кулак в мою честь.