Мне странно объяснять тебе, служителю закона, презумпцию невиновности. Тысячелетняя мудрость: не пойман не вор.
Я не про ловлю говорю. Их и ловить-то нечего, не скрываются давным-давно они ни от кого. На «жигулях», в дубленках, в ангорках, в «Сейках», с «Панасониками», во всех кабаках, на всех курортах, на премьерах и вернисажах они себя на всеобщий погляд выставляют, они настаивают на внимании к ним, им теперь сытости мало и достаток не радует им кураж требуется
Ну и что ты хочешь сажать без суда и следствия? Революционного террора? Тебе этого хочется? посмотрел на меня в упор Владик.
Нет, мне не хочется никого сажать без суда и следствия, грустно ответил я. Мне, вообще-то говоря, никого сажать в тюрьму не хочется. Ты ведь понаслышке знаешь, что это такое. А я знаю это хорошо
И что?
А то, что я им куражиться над памятью твоего тестя Кольяныча не дам. Они его при жизни опасались, как черт крестного знамения. Пусть и после его смерти боятся.
Может быть, ты и прав, пожал плечами Владик, но по лицу его было заметно, что он нас вместе с его тестем считает придурками.
Ладно, что нам с тобой об этом говорить, махнул я рукой. У меня к тебе есть просьба
Пожалуйста, готовно согласился Владик, но весь напрягся в ожидании чего-то неприятного.
В пять часов от автовокзала уходит на Москву автобус проводи, пожалуйста, Галю, ей надо ехать в Москву. Повернулся к Гале и твердо сказал: Тебе, Галя, сегодня надо ехать домой
Костя Салтыков ремонтировал мотоцикл. Длинный дощатый стол посреди густо заросшего жасминовыми кустами двора был накрыт для странного технического пиршества в строгом, понятном только хозяину порядке стол был уставлен деталями разобранной на винтики машины. Какие-то узлы мариновались в жестяной банке с керосином, другие обильно маслились солидолом, третьи аппетитно светились на солнце блестящими металлическими бочками.
Я так и думал, что вы зайдете ко мне поговорить, мне Алеша Сухов рассказывал о вашем разговоре, сказал Салтыков. Или к себе вызовете
Никого я не могу вызывать, я здесь лицо неофициальное. У меня в этой истории прав не больше, чем у вас или у того же Сухова, заметил я.
Салтыков через трубочку продул жиклер карбюратора, усмехнулся.
Раньше я думал, что права тем полагаются, кто на себя обязанности нахлобучивает. А теперь, как посмотрю, с правами стало вроде детской игры «на шарап» кто больше нахватал, тот и молодец, тот и умник, уважение тебе и почтение наше
Мне не хотелось с ним темнить и вымудриваться, и спросил я его напрямик:
Это вы по своей бывшей жене судите?
А что? Он положил железку на стол и посмотрел мне в лицо. Нешто мало мы уважаем Клавдию Сергеевну? Или недодаем чуток почета и внимания? Так вы не спешите она еще женщина молодая совсем, она растущий кадр, резерв на выдвижение, так сказать. Она еще в большие люди выйдет, далеко пойдет! Если все-таки не остановят
Что вы имеете в виду?
Ничего. Ну подумайте сами глупо ведь выглядит, когда здоровый, не старый еще мужик жалуется на бросившую его жену. Совестно это мне и глупо. Ни к чему совсем
Мы помолчали, и я, глядя, как сноровисто точно, ловко и ухватисто снуют пальцы среди лабиринта мотоциклетных частей, сказал:
Жаловаться ведь не обязательно плакаться. А на жену вашу бывшую мне уже несколько человек жаловались. Видать, набрала она здесь злую силу
Салтыков махнул рукой:
Уехал бы я отсюда, ничего меня здесь не держит Но как-то перед людьми совестно совсем никчемушным человечишкой выглядеть неохота.
А в чем она никчемушность-то?
Ну, как там ни верти ни крути, а получается одно бросила баба мужа, из дома вышибла, ребенка отняла, а теперь совсем из города вон прогнала, чтобы у нее с новым мужиком под ногами не путался. Не хочется мне ее в глупой вседозволенности поощрять. А главное, дочке Насте, пока я здесь проживаю, все-таки напоминание, что не во всем права маманька ее боевая
А вы регулярно видитесь с девочкой?
Каждый день. Как идет на танцы в Дом культуры так видимся Салтыков грустно ухмыльнулся.
Почему на танцах? удивился я.
Потому что перед Домом культуры городская доска почета. Смотрю я на Настю с доски и напоминаю можно, девочка, человеком быть и от людей уважение иметь не только жульничеством и подношениями Он вроде бы немного подсмеивался над собой, но я видел, что его снедает острая душевная боль.
Из банки с керосином он вынул какую-то шестеренку и стал протирать ее ветошью с таким тщанием, будто занимала его чистота этой железяки больше всего на свете. Потер, потер, потом с остервенением бросил тряпку на стол и сказал:
Девчонку жалко! Про Клавдию говорить нечего пропащая она, а девку жалко, станет таким же уродом, как мать Загубит она ее
Вообще-то, судя по отзывам о Клавдии, не похожа она на пропащую, осторожно сказал я. Наоборот, все ее называют всесильной. И всемогущей
Да уж мне-то не рассказывайте! Я ее, слава богу, восемнадцать лет знаю В чем могущество-то? Все достать может, все по блату устроить? А то, что ее все не любят, не уважают потихоньку, завидуют в открытую, это тоже сила ее? Пройдет времени маленько и по всем счетам Насте надо будет рассчитываться. И тут маманькины блатные дружбы не помогут, хищные добра-то не помнят, им память не сердце, а пузо сохраняет А что в пузе удерживается сами знаете
Салтыков насадил шестеренку на вал, проверил прочность соединения, и я с удовольствием смотрел, как набухают силой жилы на его огромных, перепачканных маслом руках.
Странное дело, сказал он задумчиво. Живут люди, будто завтра не наступит. Нет вчера, позабыли о нем, и про завтра не думают. Словно сегодня последний день. Жрут, пьют, безобразничают Глупо очень. И обидно Будто не верят, что завтра солнце тоже встанет
И, словно самого себя проверяя, закинул голову и вгляделся в недостижимо высокую голубую солнечную верходаль
Он потянул из банки с керосином звякающую, вспыхивающую искрами цепь, а я спросил:
А девочка вас не слушает?
Слушает. Но ничего не выполняет. Ей Клавдия внушила ко мне огромное неуважение. Не враз, конечно, исподволь объяснила она Насте, что нечего смотреть на отца: я ведь, с их точки зрения, тихий, блеклый работяга. По нынешним представлениям человек вполне никчемный. А мать может все: и одежу модную, и жратву лакомую, и магнитофон японский, и «Три мушкетера» макулатурных, и путевку на море. Вот и вырастает девочка, твердо зная, что ничего важнее этого дерьма в жизни не существует
Скажите, Костя, а с чего началась вражда Клавдии с Коростылевым?
Да это было давно, мы еще вместе жили. Она ведь не враждовала с ним, просто искренне не уважала. Она про него говорила оборванец нищий, черт однорукий, он своей одной рукой никак жирный кусок ухватить не может, вот и другим старается не дать
А что Коростылев не давал ей ухватить? Какое он мог иметь к ней вообще отношение?
Так она в те поры командовала в общепите. И всегда первой лозунг полезный выкопает и начинает им, как фомкой, орудовать. Вот тогда она придумала, что надо шире доносить услуги до населения, одновременно повышая рентабельность предприятий. В школьной столовой например
Это каким образом? не понял я.
Открыть при школьной столовой цех полуфабрикатов. Это они вместе с завстоловой старой заворуйкой удумали. Мол, кормим детей, а потом, чтобы не простаивали производственные мощности, обеспечиваем полуфабрикатами всех учителей и обслуживающий персонал, а все нереализованное продаем с уличных киосков
И что?
А вы посчитайте. В школе почти тысяча детей тысяча завтраков, тысяча обедов, да еще вся продленка! От каждого рациона если отщипнуть кусочек сколько за день на круг выйдет? Вот Коростылев и поднял жуткий скандал, когда сообразил, что все это прогрессивное начинание воровством у детей обернулось
А официально это как-то рассматривалось?
Да ведь Коростылев был сам как ребенок! Ничего доказать толком про этих жженых торгашек не смог, его еще самого в сутяжничестве обвинили, но новаторский почин Клавдии пришлось свернуть, а завстоловой, ее компаньоншу, Коростылев все-таки вышиб. Вот с тех пор и познакомились они
Я встал, хотел попрощаться и все-таки не выдержал, спросил:
Скажите, Костя, а вы всегда так относились к своей бывшей жене? Я хочу спросить всегда ли вы ее так оценивали?
Он медленно помотал головой, через силу ответил:
Нет, я ее так не оценивал раньше Она и не была такой И относился я к ней совсем по-другому Когда-то была она замечательной девчонкой Попала она в это торгашеское болото, и засосала ее трясина макушки не видать A-а, чего толковать теперь об этом! Все прошло
О многом хотел бы я его поспрашивать, да не набрался духа. Потому что понял: ничего не прошло. Длится пожизненная необъяснимая мука большой любви к женщине, которую не уважаешь, презираешь, должен ненавидеть, а лучше всего позабыть, да только чувствам своим мы не хозяева, и живут они, нас не спрашиваясь, как покинувшие нас любимые
На лестничной клетке было четыре двери, но, даже не вглядываясь в номера квартир, я сразу понял, куда мне надо звонить: кожано-коричневая, пухло-набивная, узорно обитая желтыми фигурными шляпками гвоздей, с немигающим зрачком смотрового глазка в центре дверь в жилище Клавдии Салтыковой. Не дверь, а современное городское воротище в маленькую крепость на третьем этаже каркасно-панельного дома.
Нажал на кнопку звонка, но не услышал ни дребезга, ни шума шагов. Тишина. Или никого нет дома, или изоляция хорошая. Еще на всякий случай позвонил и уже собрался уходить, как дверь вдруг распахнулась и досадливый женский голос выкрикнул:
Да не трезвонь ты, слышу я, слышу!..
Клавдия Салтыкова посмотрела на меня в упор и, видно, сразу догадалась, кто я, точно так же как я опознал ее, хоть и не приходилось мне видеть ее никогда.
Ах, это вы, оказывается Что ж, заходите, коль пришли посторонилась, пропуская меня в прихожую, и на лице ее стыло выражение неприязненно-скучающее.
Здравствуйте, Клавдия Сергеевна. Моя фамилия Тихонов. Прошу прощения за то, что пришел без приглашения, но очень уж мне хотелось поговорить с вами
Да знаю я сердито кинула она.
Я обернулся в поисках вешалки оставить куртку и увидел, что дверь изнутри стальная. И рама дверная, вся коробка стальная. Аккуратно проклеенная обоями под дуб.
Не замечая ее информированности о желании повидаться, я сказал:
Дверь у вас хорошая Надежная
А у меня все хорошее, серьезно ответила она. Я вообще люблю так чтобы получше и подешевле По доходам по нашим скромным.
Я засмеялся:
Насчет получше это понятно. А как подешевле выходит?
Калькулировать надо уметь, туманно сказала она, а потом великодушно пояснила: В Москве зажиточные люди такие двери за полтыщи ставят, некоторые из-за границы везут. А мне на ремзаводе нашем по наряду за полсотни сварили. И две бутылки за установку. Если вам такая понадобится, могу помочь
Сказала и засмеялась издевательски, и во всем ее снисходительном тоне, в манере говорить со мной проступала нескрываемая мысль, что такой нищей гультепе, голи перекатной, как мне с покойным моим дружком и учителем Кольянычем, не то что стальная дверь не нужна, а на дверную задвижку тратиться глупо.
Спасибо, Клавдия Сергеевна, за любезное обещание. Накоплю добра на стоимость такой замечательной двери и сразу вас попрошу.
Она осуждающе покачала головой:
Вот так во всем! Простых людей милиция призывает надежнее обеспечивать сохранность жилищ, чтобы ворам потачки не давать, а как самим на копейку разориться для укрепления общей законности так вас нету
Она провела меня в большую комнату гостиную, столовую, да и кабинет, наверное, ее домашний.
Ко мне в дом, Клавдия Сергеевна, воры не полезут. Вы не волнуйтесь я им потачки не дам
Что так уважают они вас? Или красть нечего?
Уважают, наверное. Может быть, как раз потому, что красть нечего. А общую законность, как вы говорите, я другим способом укрепляю.
Она показала на зеленую плюшевую заводь югославского дивана:
Вы садитесь, в ногах правды нету. Да и меня уж за сегодня ноги не держат. С утра отоваривание ветеранов, вчера учетом замучили, в четьверг снятие остатков
Она мягко выговаривала «четьверг».
Богатое жилье. Обиталище человека, еще вчера бывшего бедным. У которого вдруг оказалось сразу много денег. И вещей. И все это надо было быстро собрать, притащить в эту квартиру, расставить, разложить, распихать по местам. Или без места. Некогда было раздумывать место искать. Надо было вещи унести оттуда, где они были раньше, и собрать здесь.
Я оглядывался по сторонам и со стыдом вспоминал свой давний сон вхожу к себе во двор, а навстречу ветер деньги несет. Кружатся на ветру, мчатся на меня купюры нежно-сиреневые, как весенний вечер, четвертаки. И сочно-зеленые полсотни, похожие на молодую тополиную листву, хрусткую и клейкую. Я хватаю эти деньги и рассовываю их по карманам, за пазуху, тороплюсь изо всех сил ясно ведь, что сейчас этот поток иссякнет, когда еще такая благодать повторится. И жалею в своем сумасшедшем стыдном сне, что бездна этих деньжищ мимо меня пролетает, пропадает на улице.
Проснулся, как в тяжелом похмелье, с испугом за себя. А Салтыкова не проснулась, ей все еще снится наяву мой глупый сон. Сидит напротив меня в удобном мягком кресле, запахнув поглубже красивый белый халат со строгой этикеткой «Пума», смотрит мне прямо в лицо и строго спрашивает:
Так о чем это вы со мной поговорить-то хотели?
Я вас о многом хотел расспросить
Хотеть никому не запрещено, сурово усмехнулась она. Лицо у нее было тяжело-красивое, и существовал в нем трудноуловимый перелив, как на цветных календариках, где рисунок меняется в зависимости от освещенности и угла зрения. Вот так же ее лицо ежесекундно меняло свой возраст: только что это была двадцатилетняя красавица-девка и вдруг без всякого перехода смотрела на меня властная немолодая баба с запечатанным жестокостью сердцем.
Так чего вам там про меня нарассказали? спросила она равнодушно.
А почему вы решили, что про вас должны были мне нарассказать? поинтересовался я.
Да городишко у нас такой, языки без костей. Им главная радость в жизни о других посудачить, чужое бельишко перемыть
А вы не любите о других говорить, Клавдия Сергеевна?
Я? удивилась она. Да по мне пропади они пропадом, мое какое дело. Я вообще о других говорю только то, что меня просили передать
Она сказала это серьезно, и я понял, что это правда. Клавдия Салтыкова была не похожа на человека, тратящего время на сплетни.
Из спальни, оттолкнув неплотно прикрытую дверь, вышла маленькая кривоногая собачонка, пучеглазая, с лохматым хвостом, похожая на декоративную аквариумную рыбу. Деликатно процокав когтями по паркету, собака подошла к Салтыковой и тяжело вспрыгнула к ней на колени. Клавдия потрепала ее ласково по спине и душевно поведала мне:
Людям бы у нее поучиться не помешало. Это собачка ши-пу, ей тыщи лет несчетные. А выжила такая мелкая тварь благодаря характеру: жадная, умная, трусливая и злая
А на кой вам, Клавдия Сергеевна, злая собачонка? спросил я, вспомнив огромного добродушного Барса.
Так это она с чужими злая. А со мной она ласковая. Салтыкова сбросила ее с колен, и собачонка, отряхнувшись, покосилась на меня своими выпученными коричнево-кровавыми глазами и недовольно зарычала густым нутряным хрипом.
Салтыкова встала и пошла на кухню, а я принялся рассматривать небольшую картину в старой раме, висевшую на стене над сервантом. Хозяйка принесла кувшин и два стакана, налила в них сок, и стекло мигом вспотело холодной испариной.