Если получаешь тройку, то не можешь рассчитывать стипендию в течение одного семестра. Поэтому мне приходилось напрягаться и учиться днями, ночами не хотелось отставать от сверстников. Цель была надо постоянно получать стипендию, деньги тоже мотивируют.
На втором курсе мне казалось, что жизнь проходит мимо меня. Помню, ночью, читая книгу, мне казалось, что я старею. Было ощущение, что я резко повзрослела, и моя молодость куда-то исчезла. Мне так казалось, потому, что в самый пик своей молодости в 1617 лет, я не гуляю, не общаюсь с парнями. Все мое время уходило на обучение. В дальнейшем это стало для меня привычкой.
Первые годы пролетели быстро. Они были самыми трудными для меня, но уже на 4-курсе мы все более-менее привыкли к университету, к нагрузкам. До сих пор помню, как мы готовились к экзаменам нам за одну ночь надо было выучить тесты с ответами из 1000 вопросов. Мы и не спали, учили тесты. Результат, конечно, это оправдывал. Я была уже уверена, что медики самые стрессоустойчивые люди.
Дома на тот момент было то хорошо, то плохо. На 4 курсе, весной, мне как-то позвонил брат и сообщил, что мама в больнице.
Я отвез ее в отделение травматологии, она перерезала себе вены, плакал он в трубку.
Позже я узнаю, что она в своей спальне перерезала себе вены после того, как узнала отец ей изменяет. Ее отвезли в 4 ГКБ. Это было начало конца для меня и для брата.
Только не это! Дома и так была нехорошая обстановка, а тут еще и это. Нам с братом приходилось бороться в плане всего. Мама сдалась, отец на тот момент стал играть в казино. Мы с братом хотели, чтобы наши родители были нормальными людьми, мы ничего не требовали от них, мы просто хотели, чтобы они были нормальными людьми. Маму после первого суицида отвезли к родственникам. Они много с ней разговаривали. Какое-то время все было хорошо, но она, как упертый осел, повторяла и повторяла суицидальные попытки. Психологи не помогали.
Я предлагала положить ее в больницу. Мы с братом отвезли ее в центр психотерапии. В приемном покое врач объяснял, что положить ее надо обязательно, так как необходимо дифференцировать ее болезнь между шизофренией и маниакально-депрессивным расстройством.
Нет, мы ее забираем, я не хочу, чтобы она лежала в психушке, говорил брат.
Нет, надо положить ее в больницу, утверждала я.
Ее положат, потом поставят на учет, а это скажется на моей карьере, упорствовал брат.
Я не понимала, как это может сказаться на карьере, я же вообще не думала о ней. Но для юриста это, наверное, было важно.
Словом, брат был настроен категорически против стационара, а потому мы то отвозили маму к родственникам, то он сам проводил с ней время дома. Увы, облегчения не наступало. Я начала злиться, ругаться, остро реагировала, у меня появилось к маме чувство какого-то отвращения и презрения.
«Она сдалась, и она меня убивает», думала я.
Я поставила ей диагноз маниакально-депрессивный психоз. Уже через 2 года я положила ее в Центр психотерапии на Абая- Масанчи. Ей выставили диагноз маниакально-депрессивный психоз. Это значит, что у нее тяжелые депрессии временами сменялись маниакальными расстройствами. Она могла находиться в состоянии депрессии в течении 2-3-х месяцев, практически не есть, ни пить, не выходить из комнаты. Иногда она даже не умывалась. Брату приходилось ее вытаскивать из этого состояния.
Мама, все, пойдем кушать, он ее заставлял вставать с постели. У нее было такое безучастное и неэмоциональное лицо, что становилось страшно. Аура в доме была тяжелой.
При маниакальном состоянии мама могла ночами не спать, читать газету, готовить, петь. Ее маниакальное состояние было намного лучше, но мозг у нее становился перевозбужденным. Она могла брать деньги в долг, оформлять мелкие кредиты. У нее возникало ощущение, что она всемогущая. В этот период ее никто не трогал. В депрессии она не помнила, что она делала в предыдущем состоянии. Мы уже частично смирились со всем этим.
Ты знаешь, я думала, что мне сделать, чтобы себя убить: под машину броситься, выпить крысиный яд, а может, выпить таблетки. Днем я ходила на улице и думала, как попасть под машину, но у меня не хватило смелости, говорила она мне. Да, каждый сам знает глубину своих страданий. Тогда, в конце концов, теряется смысл жизни.
Подобными словами она каждый раз убивала частичку моей души. Смысла жизни я на тот момент тоже не видела.
Потом я осознала, что она меня вампирила. Ей было примерно 45 лет, с отцом у них отношения еще больше ухудшились. Он играл в казино, и все подчистую проигрывал. Он заложил квартиру в Алматы, взял кредит и проиграл его. Ежемесячный кредит он платил лишь периодически. Потом это сказалось на нашем финансовом положении иногда дома не было даже хлеба, и денег, чтобы купить его, плюс состояние матери
Горечь, отчаяние вот что я видела в ее глазах. С депрессией пришло то, что страсть, ненависть, любовь, восторг, любопытство все это перестало проявляться. Спустя некоторое время у людей, страдающих этой болезнью, уже не остается никаких желаний. У них нет воли жить, нет воли умереть, и в этом вся сложность ситуации. Они становятся сумасшедшими. Сумасшедший совершает самоубийство, он равнодушен к опасностям, его поведение становится опасным для себя и окружающих. Но все же, такие люди могут оставаться дома, не представляя угрозы другим людям, ведь благодаря возведенным ими же стенам они полностью изолированы от мира, хотя им кажется, что они часть мира.
У людей, страдающих маниакально-депрессивным психозом, пропадает желание чего бы то ни было, и спустя несколько лет они уже не в состоянии выйти из своего мира. Они растрачивают огромные запасы энергии, избегают внешних воздействий, и с этим же ограничивают свой внутренний рост. Такие люди продолжают ходить на работу, смотреть телевизор, рожать детей, но все это происходило автоматически. Триггерным фактором совершения самоубийства был отец. Внутренне мама мечтала о взаимной любви. Она всегда мне приводила в пример лебедей. Лебеди они всегда вместе, они неразлучны, в Любви и Заботе. Она идеализировала отношения. А отец не соответствовал ее идеалам. Все сказалось на детях, в конце концов. Пока мы молчали, остро на все реагировала я.
С 3-курса я начала работать официанткой, продавцом, трудилась в торговле. Я постоянно работала, чтобы прокормить себя и быть независимой. На 6 курсе я начала работать в аптеке фармацевтом. С 18 лет я постоянно работала и работаю до сих пор это превратилось в привычку. Работа меня в какой-то мере спасала.
Брат же отучился на юриста, но после окончания учебы 3 года не мог устроиться на работу. Он просто лежал дома. Не знаю, может, он мечтал сразу устроиться на высокооплачиваемую работу
Отец все больше и больше становился зверем теперь он уже и без выпивки избивал мать и нас. Помню, в один из таких дней, после его очередного зверского поступка я вызвала полицию.
Я тебя ненавижу, я тебя всегда ненавидела, с детства я тебя ненавидела, как-то я сказала.
Возможно, отец хотел отыграться на всех нас и выбирал нас. Мы стали частью его жизни и его неудач. Его враждебность бросалась в глаза, он требовал от нас ответа. Мы отвечали. Он посмотрел на меня с таким недопониманием и возмущением, с чувством горечи. В глазах была боль и разочарование. Он же любил меня по-своему. Я же думала, что он не умеет любить. Любовь выглядит по-другому, любовь действует по-другому.
Он последними словами обматерил меня и избил. Он был крайне возмущен тем, что я начинаю ему сопротивляться, высказываться, говорить свое мнение.
Зря мы переехали в Алматы, зря я тебя учил, слишком уж ты умная стала. Ты что, самая умная? кричал он мне.
Я не самая умная, но не глупа. А отучилась и учусь благодаря самой себе, отвечала я.
Независимость это заложено в характере либо с детства, либо определенный фактор накладывает на человека то, что своему состоянию независимости начинаешь гордиться.
Он был очень удивлен, когда я вызвала милицию. Я же была крайне удивлена его словам.
Ты меня отправила в милицию Я тебе этого никогда не прощу, зверски говорил он.
«В смысле не прощу? Избивать можно? А защищаться нельзя? КАК МОЖНО моему ПОСТУПКУ УДИВЛЯТЬСЯ? В смысле?», недоумевала я.
Эго мужчины задевает, когда молодая девушка борется с ним наравне. Как? Это же уму непостижимо! Отец по характеру был властным и деспотичным человеком. В его понимании мужчина доминант, а женщина должна подчиняться. Я ему неподвластна. Его это раздражало. Ему казалось, что мы не сможем защищаться и падем на колени. Но если разбудить в человеке зверя, то пол не будет иметь никакого значения. Помню, как в одну из отцовских драк я взяла нож и воткнула ему в ногу. Он понял, что меня он не победит и мой дух не будет сломлен.
Ты должна попросить у меня прощения за то, что идешь против меня, повторял он.
«За что?» думала я.
Мне приходилось на тот момент бороться с собственным отцом для защиты самой себя и отстаивания своей точки зрения. Было сложно, больно, обидно. Но, другого выхода не было.
А мать убивала меня и брата своими собственными действиями. Своей депрессией. Мы взрослые дети, нам уже по 1920 лет. Ты вроде бы стараешься карабкаться по лестнице жизни, но родители своими действиями полностью разрушают твое будущее.