Николай Секерин
АльteRNatива
Я понятия не имею, с чего именно всё началось. Должно быть, у всего этого был какой-то свой, особенный первоисточник, но, наверное, мне его никогда не найти.
Сегодня я разочарованный в жизни мужик, а когда-то был юным и верил своим фантазиям. Мне казалось, что всё происходило по-настоящему и имело значение. Что всё казавшееся было действительно реальным и важным.
Сейчас я не верю уже ни во что и радуюсь лишь тому, что рано или поздно умру, и мои страдания прекратятся вместе с моей жизнью.
Собравшись написать свою историю, я решил внести этим в своё существование хоть какой-нибудь смысл. Я надеюсь создать иллюзию того, что в этом мире после меня останется хотя бы что-то. Хотя бы эта моя жалкая попытка оправдать своё убожество.
Я очень старался отыскать начало, но с точностью этого сделать не смог. Поэтому я начну оттуда, откуда, как мне кажется, начало положено, ну а как там было на самом деле лучше спросить у моего психиатра.
Он знает всё точно.
Он знает всё.
Он научил меня чаще повторять фразу «как мне кажется». Психиатр сказал, что благодаря этому, я смогу максимально обезопасить себя от иллюзии своей нормальности.
Но, как мне кажется, постоянно использовать это выражение в тексте было бы излишне, поэтому всё, что вы дальше узнаете обо мне, я буду излагать только так, как мне кажется. Просто помните об этом, и быть может это поможет вам меня понять.
Мне так кажется.
Часть первая. Инкубационный период
В летнем лагере мы были самыми крутыми. Наша банда пользовалась в школе уважением, нас боялись. И если что-то вдруг шло не так, все знали пограничники всё решат. Пограничники это мы. Мы воспитанники старого военного, Антона Маратовича.
Он организовал несколько лет назад в нашем городишке клуб по интересам, именуемый «Клуб юных пограничников». Не знаю уж какие там тонкости, но с нас, то есть с наших родителей, Антон Маратович никогда денег за занятия не брал. Взрослые болтали, что якобы ему платит не то местная администрация, не то какой-то старый вор в законе что-то вроде тяги к благотворительности у больших людей. Мол, состоялся по жизни, разбогател пора бы и полезное что-то сделать, наследие создать.
Это я слышал один раз, как отец говорил. Точно не помню, конечно, но что-то в этом роде. Как бы там ни было, а все довольны: дети при деле, родители за кружок не платят, а Антон Маратович получает зарплату.
В клубе мы обучались азам боевых искусств и выживанию в дикой местности. Мы учились разводить костёр, ловить и тут же готовить к употреблению в пищу какую-нибудь дичь, спать под открытым небом и многому другому. Таким образом, я и вся наша банда с двенадцати лет уже были гораздо сильнее и умнее чем обычная школота. И сейчас, в летнем лагере, мы чувствовали себя лучшими из всего этого скопища маменькиных сынков.
Маратовича здесь с нами не было он не педагог по специальности, да и сам в этом году решил поехать в кои-то веки в отпуск. Поэтому сейчас мы кайфуем, отдыхаем на полную катушку, а потом, когда кончится лето, сразу вернёмся к своим занятиям. Мы пограничники.
Я натянул на голову простыню и закрыл глаза. Досадливые мухи, житья от них нет. Жара на улице неимоверная и укрываться совсем не хочется, даже и простынёй. Но если не укрываться, то подлая муха будет постоянно на тебя садиться, а это бесит. Так что приходится париться под простынёй.
Я уснул и проспал до конца тихого часа. Разбудил меня голос друга:
Эй, Смык, вставай, пошли.
Я с трудом разомкнул веки и недовольно покосился на Толстого:
Куда?
Пошли-пошли. На полдник, Смык, давай вставай.
Я откинул мокрую от пота простынь и резко поднялся на кровати. Оглядев комнату, я окончательно проснулся.
А где все?
Да уже там, ты что-то больно сильно вырубился, я тебя будил минут пятнадцать, сказал Толстый.
В комнате нас было шестеро. Мы самые главные в нашей банде пограничников. Я, Толстый, Делюга, Самсон, Красный и Чудо-тварь.
У всех нас, кроме Самсона, были клички. Самсон было настоящим именем, но оно было таким необычным, что необходимости придумывать для него оригинальный позывной не было. Самсон Штерн он еврей. Он у нас был мозг, всегда придумывал что-то оригинальное и мудрое.
Толстый Олег Рукомойников, погоняло такое, потому что жирный. Он был нашим ангелом хранителем. Он всегда выступал миротворцем в ссорах и вот как сейчас до последнего оставался ждать, если кто-то вдруг отстал. Даже в таких мелочах, как пожрать в столовке.
Делюга Пашок Астахов, он лучше всех решал материальные вопросы, если банде не хватало вдруг на что-то, или срочно надо было добыть сумму денег для спонтанной цели.
Красный Витёк Прокопенко, он до двенадцати лет везде с дедом таскался. Его дед был старым коммунистом. Он постоянно учил нас жизни и травил всякую шнягу про Красную Армию и товарища Сталина. Витёк вроде как стеснялся, но в глубине души был тот ещё комуняка. Вот и окрестили его Красным.
Коля Чехов тут без особой логики, просто есть такой святой, Николай Чудотворец, а он вот, Николай Чудо-тварь. Он не обижался на эту кликуху, потому как мы однажды выяснили, что «тварь» это вовсе не обидно, так как результат творения Творца, а стало быть, по сути, всё что Бог, то есть Творец создал, то и есть тварь. А он, получается, не просто тварь, а Чудо
Ну а я Костя Пресмыкаев, Смык. Это от моей фамилии, из корня слова вытащили вот и всё. Каких-то отличительных черт у меня нет. Я вообще, если честно серость.
Я потёр глаза кулаками, натянул шорты, футболку, сунул ноги в грязные шлёпанцы и сказал:
Ладно, погнали.
Толстый суетливо выбежал из комнаты в коридор, я потащился следом.
Мы жили в двухэтажном корпусе на верхнем этаже. Большинство комнат здесь занимали другие пограничники, а на первом жили тёлочки. Очень, кстати, удобно если вдруг мы бандой отважимся залезть ночью к ним. Правда, пока ещё такого не было.
Сейчас корпус был пуст, все и впрямь давно ушли в столовку.
Я спустился за Толстым по скрипучей деревянной лестнице, и мы вышли на улицу. Жара шпарила невыносимая, я прикрыл ладонью глаза от солнца и спросил:
Что там сегодня на полдник?
Говорили, что котлеты по-киевски привезли, по два куска пиццы на человека и по бутылке пепси, с важным видом, заявил Толстый.
Да не п сказал я.
Мы миновали турники, качели и танцплощадку, впереди показалось одноэтажное здание столовки.
Обычно до начала каждого приёма пищи здесь толпились у входа все обитатели лагеря. Питание у нас было пять раз в день: завтрак, обед, полдник, ужин и перекус перед сном. Перекус перед сном нам раздавали вечером в комнатах, это обычно были печенья с кефиром, или что-то в этом роде. Все остальные приёмы пищи мы получали в здании столовой.
До положенного времени двери в столовку всегда были заперты на ключ. Буфетчицы готовили еду, потом за полчаса запускали дежурных (кого-то из лагеря), и эти дежурные расставляли еду по столам. Когда всё было готово, двери отпирали и нас запускали внутрь.
Как правило, минут за пятнадцать до такого открытия у входа толпились голодные подростки, ожидая, когда можно будет войти и занять место. Глупо в общем, ведь места были для каждого и не могло быть такого, что кто-нибудь не получил бы свою порцию. Но все всё равно зачем-то ждали заранее и создавали столпотворение.
Сейчас мы с Толстым опоздали, и уже никого на улице не было. Все давно уже ели, или даже закончили есть. На входе мы столкнулись с группой пацанов из чужой школы, они выходили на улицу и враждебно на нас пялились.
Мы приняли вызов и не отводя глаз замедлили шаг.
Смотри какой свин, громко сказал один из пацанов.
Толстый остановился, я стоял рядом.
Кто сказал? прорычал он.
Что именно сказал, жирдяй? съязвил тот же голос.
Это был коренастый козёл с наглой рожей. Наверное, самый из них основной. Эти ребята явно не знали на кого нарываются.
Я вышел вперёд, опережая друга:
Подойди, сказал я коренастому козлу.
В минуты ярости Толстый становился очень опасным, и чтобы избежать лишних недоразумений, в этот раз я решил сам отстоять его честь.
Коренастый козёл ухмыльнулся и скрестил на груди руки.
А ты кто такой, чтоб я к тебе подходил? Сам подойти!
Я ответил:
Я уже подошёл и я здесь один. А ты стоишь там среди своих, как будто прячешься. Ссыш что ли, лох?
Это подействовало, и козёл двинулся навстречу.
Кто лох? вызывающе спросил он, по-бараньи выпятив лоб.
Вместо ответа, я двумя руками схватил его за шею и с размаху ударил коленом под дых. От неожиданности он не успел заслониться, и удар пришёлся прямо в «солнышко». Хватая ртом воздух, коренастый опустился на землю и скорчился.
Друзья терпилы оторопело молчали, я взял Толстого под локоть и увёл в столовку.
В помещении пахло выпечкой и повидлом. Как я и предполагал, на полдник не было ничего примечательного ватрушка с вареньем и стакан молока. Стоило ради этого вообще делать отдельное посещение столовки?
В большом зале, в шахматном порядке были расставлены квадратные столы, каждый из которых был рассчитан на четверых. Половина столовой была уже пуста. В некоторых местах сидели малознакомые нам пацаны и тёлки. Парни из нашей банды всегда занимали места в глубине зала.
Когда мы подходили к своим, Толстый недовольно пробурчал:
Зря ты вмешался, я должен был сам ему жопу надрать.
Ладно, в следующий раз будет твоя очередь, рассеяно отозвался я.
Мы уселись за стол с двумя нетронутыми порциями полдника, за соседним столом вальяжно потягивали молоко наши друзья. Чудо-тварь пригубил стакан с таким видом, будто пил дорогое вино.
Он спросил:
Выспался, Смык?
Чаще всего мы называли его сокращённо Чет. Как я уже говорил, Коля Чехов не обижался на своё погоняло, но, во-первых, всегда говорить «Чудо-тварь» было не очень удобно, а во-вторых, мы старались не произносить это при посторонних, потому что люди непосвящённые могли бы воспринять слово «тварь» как уничижительное, что могло породить пренебрежительное отношение к Чету, который никогда не прощал обид. Он вообще был злой и к тому же самый сильный из нас. И когда я упомянул, что Толстый приходя в ярость мог натворить плохих дел, то это по сравнению с тем на что был способен Чудо-тварь, сошло бы за детскую шалость.
Чет был старше всех, но учился с нами в одном классе, потому что в младшей школе его оставляли на второй год.
Он был высокий, широкий в плечах и с крепкими, почти как у взрослого мужчины, мышцами. У него было идеальное зрение, и он всегда стригся наголо. Позапрошлой зимой в нашей школе произошла трагедия один старшеклассник провалился в открытый канализационный люк. При падении он сломал шею и умер.
Официальной версией был несчастный случай, но мы подозревали, что дело не обошлось без Чудо-твари. Тот старшеклассник незадолго до смерти прилюдно унизил Колю Чехова, который не был тогда ещё таким сильным и не мог ответить на оскорбление. Он лишь пробурчал себе под нос нечто вроде: «посмотрим ещё, кто из нас лох», а через несколько недель тот парень упал в колодец.
Конечно, быть может, мы и ошибаемся, Чет ведь никогда об этом не рассказывал, да и мы не обсуждали тот случай, даже между собой. Но было в нём много такого, что пугало иногда до дрожи в коленках. И как бы ни были мы привязаны друг к другу, а страх к потаённой жестокости Чудо-твари никогда не отпускал до конца никого из нас.
Спасибо, что не стал меня будить, Чет, сказал я, усаживаясь за стол.
Найдя в моих словах нечто смешное, Чудо-тварь заржал как конь.
Самсон задумчиво смотрел в окно. Он как и остальные уже давно поел и теперь просто сидел и пялился по сторонам, изображая из себя какого-то киношного бандюгу.
А что это за типы там были у входа? спросил он.
Самсон был маленького роста и щуплого телосложения. Он плохо видел, но не носил очков. Вместо этого он постоянно щурился и иногда оттягивал пальцем веко на глазу, чтобы навести резкость.
Ты это про кого? переспросил я с набитым ртом.
Как про кого? Кому ты под дых сейчас дал пока Толстый тебя ждал.
Это я ему должен был под дых дать, проворчал Толстый. Петушня какая-то выёживалась. На меня наехал один из них, а Смык влез!
Как понять «наехал»? вступил в разговор Красный.
Да ничего серьёзного, сказал я. Так, трындели между собой, мол, смотри какой свин, на Олега. Вот я и вмешался, сами знаете, Толстый взбесится и начнёт молотить, пока несчастный кровью не умоется, зачем нам это? Третий день только здесь.
С чего это ты взял? спросил Олег. Я что, припадочный, по-твоему?
Я не стал ничего отвечать и залпом выпил молоко.
Они угомонились после этого, или надо наподдать? уточнил Самсон.
Как же, подумал я, «наподдать», уж ты-то в драку самым последним полезешь, мафиози хренов.
Не, всё нормально, Самсон, мы разобрались уже.
Хорошо, с важным видом закончил разбор наш маленький босс.
Его самодовольная рожа внезапно меня разозлила. Я с раздражением встал и сказал:
И что вы тут сидите столько времени не могу понять?
Самсон переглянулся с Делюгой и они заговорщически захихикали.
Видя, что я напрягаюсь, Красный, верный своим коммунистическим принципам о равенстве и братстве, торжественно раскрыл все карты:
Пашок какое-то дельце провернул, буфетчица сказала подождать пока все не уйдут, и будет какой-то сюрприз.
Делюга фыркнул:
Вечно ты всё сливаешь, никаких тайн с тобой не сохранить.
Это от кого, от нас тайны? начал злиться и Толстый. Я думал мы тут самые близкие!
Не напрягайся, Суфле, он шутит, сказал Чудо-Тварь.
Слышь чё, «Суфле»! Рот заткни свой! заорал Толстый.
Я решительно встал:
Пойдём, Олег, не надо обострять.
Толстый шумно дышал:
Пойдём, пойдём, настаивал я и потянул его за футболку.
Рукомойников резко встал, скинул мою руку и быстро зашагал в сторону выхода. Ну вот, всё-таки без конфликта не обошлось.
Зачем ты так, Чет! с укоризной сказал я и поспешил за Толстым.
Никто из четверых даже не попытался уладить эту мелкую склоку.
Я выбежал на улицу и окликнул Толстого:
Олег, погоди, постой!
Я догнал его и положил руку на плечо, но он одёрнулся:
Отвянь!
Да хватит, что такого, в самом деле?
Ага! Что такого?! Я что вам, плюшевый мишка?! Я что-то вообще не вижу, чтобы кого-то так же стебали как меня! Может тебя стебут, а Смык? «Суфле»?! И вообще, какого хрена ты сегодня за меня заступаться стал перед этими сопляками? Ты не много ли на себя взял, Смычок, а?! Пшёл нах!
И он быстро зашагал прочь.
На сегодня с меня было достаточно, и я не делал больше попыток его успокоить. Я хотел было крикнуть ему вслед последнее слово, но потом передумал. Уж больно сильно жирная свинья разнервничалась. Не зря говорят: «в тихом омуте черти водятся». Всегда такой спокойный и миролюбивый, он был чем-то вроде смазки между ржавыми шестерёнками, когда кто-то из нас начинал вдруг междоусобный конфликт. А сейчас на тебе! Мне стало жаль его, а его эта моя жалость только ещё больше разъярила.
Что ж, мне оставалось лишь надеяться, что всё само собой образумится.
Внезапно во мне поднялась непонятная злоба на всех моих товарищей. Мне казалось, что они затеяли против меня какой-то заговор. Что то, что Толстый так театрально обиделся на Чудо-тварь, распсиховался и ушёл куда-то было галимой постановкой. Мои подозрения укрепились, когда побродив после полдника около часа по территории, я в одиночестве вернулся в корпус и застал в комнате всех пятерых, весело что-то обсуждающих?
Как только я вошёл, смех тут же стих. От этого я ещё сильнее завёлся и спросил, глядя в упор на Рукомойникова: