Зазвенел звонок, и колонны учеников потянулись в здание, начиная с дошкольников, за которыми следовали первоклассники. Среди пятиклашек должен был быть младший брат Мандей, Огаст, но его нигде не было видно. И ее сестра Тьюздей[5] разве она не должна была сегодня пойти в дошкольную группу?
Где они? пробормотала я себе под нос.
Мои костлявые колени стукались друг о друга, когда дежурный выкликнул наш класс и мы медленно пошли ко входу в школу. Я не сводила глаз с ворот, надеясь, что в любой момент Мандей влетит в них, запыхавшаяся, в панике, с волосами, блестящими от ее любимого кокосового масла. Мы с облегчением обнимемся, и она снова будет рядом со мной и мир вернется на круги своя. Но ворота исчезли из виду, сменившись бежевыми кирпичными стенами школы. Тяжелые двери отвратно-коричневого цвета захлопнулись за моей спиной, решительно положив конец всем моим мечтам.
Здравствуйте, восьмиклассники. Меня зовут мисс ОДоннелл. Я ваша новая классная руководительница и буду вести у вас первый урок в течение этого года, сказала мисс ОДоннелл, начертив мелом на доске свое имя. Первое правило: присутствующими считаются только те ученики, которые займут свои места в классе до того, как прозвенит второй звонок.
Мисс ОДоннелл в течение года я возненавидела это имя преподавала восьмиклассникам английский язык. У нее были короткие кудрявые светлые волосы с заметной сединой и бледная кожа. Покрытое морщинами лицо наполовину скрывали огромные очки. Одета она была в брюки с высокой талией, канареечно-желтую футболку и уродливые коричневые мокасины. В прошлом году мы познакомились с ней на празднике перехода в следующий класс, и кто-то из старших ребят сказал, что она самая злобная учительница в школе, а может быть, и на всей планете.
Теперь, когда я назову имя ученика, пусть он поднимет руку. Тревор Абернати?
Тревор как раз вовремя прекратил хихикать вместе со своими дружками.
Здесь.
Арлин Браун?
Здесь.
Пока она вела перекличку, я заметила, как плотно забита классная комната. Все места были заняты не осталось ни одного пустого стола для Мандей. Где она будет сидеть, когда придет?
Клодия Коулман?
Здесь, отозвалась я. Подняла руку и пошевелила пальцами так, чтобы свет играл на моем новом маникюре, сиреневом с розовыми полосками «под металл». Я добавила этот розовый ради Мандей.
Карл Дэниэлс?
Здесь.
Подождите, она что, не назвала Мандей Чарльз? Ее имя всегда шло перед моим. Неужели учительница взяла не тот список? Или Мандей перевели в другой класс? Может быть, но Мандей обязательно сказала бы мне об этом
Правда?
* * *
Привет, милая. Как прошел первый день? спросила мама, вернувшись с работы и принеся несколько пакетов из бакалейного магазина.
Мандей не пришла!
После школы я пять раз звонила Мандей. Автоответчик постоянно твердил мне, что номер набран неправильно. Днем мы сверяли классное расписание и распределяли шкафчики для вещей. После полудня я смотрела по телевизору повтор шоу «Дэнс мэшин[6]», рисовала в новой раскраске и пыталась успокоиться но все равно сидела как на иголках.
Правда? Мама нахмурилась. Ну, может быть, она придет завтра. Просто потерпи.
Я старалась терпеть. В конце концов, если я буду задавать слишком много вопросов, то могу привлечь внимание к тому, что у меня нет других подруг, и тем самым положить начало бесконечной череде насмешек. Но Мандей не пришла ни во вторник, ни в среду, ни в четверг. В пятницу, когда мой желудок окончательно завязался в кучу тугих узлов, я набралась храбрости и спросила одного из ребят из ее квартала, не видел ли он Мандей.
Не-а, ответил Даррелл Синглтон, стоя у своего шкафчика и упаковывая в сумку пакет с остатками школьного обеда. Не видел ее все лето.
Даррелл был самым крупным из учеников во всей школе. Он возвышался над всеми; его жирное круглое лицо было покрыто рытвинами, вмятинами и буграми. Школьная форма едва налезала на него, а от его шкафчика всегда несло испорченной едой, которую он прятал.
Все лето? Ты уверен?
Да. А что, она не гуляла с тобой?
Даррелл положил глаз на Мандей еще в четвертом классе, но она не обращала на него никакого внимания. Кто-кто, а уж он точно не проглядел бы ее. Я прижала к груди тетрадь по математике.
Меня не было тут все лето.
А-а, пробормотал он, почесываясь сильнее, чем обычно. Ну, я пару дней назад видел ее мать. Она стояла у соседнего дома Голос его прервался, а взгляд метнулся куда-то в сторону. Все знали, что дом по соседству с Синглтонами был тем, что Мандей называла «заправкой». Разные типы отовсюду, от Нью-Йорка до Флориды, заезжали туда, чтобы привезти или забрать особый груз.
На «заправке» можно было приобрести любые наркотики, какие только существовали.
А ее брата или сестер не видел?
Он задумчиво почесал в затылке.
Не знаю может, и видел.
* * *
Мне не разрешали ходить к Мандей без взрослых, но я все равно поехала на своем фиолетовом велосипеде вдоль по тротуару сунуться на оживленную дорогу мне духу не хватило. Мама работала в сдвоенную смену, а папа только ехал домой из своего последнего рейса. У меня было немного времени, позволяющего ускользнуть из дома. Чтобы за целую неделю от Мандей не было ни единой весточки? Что-то стряслось, и я должна была узнать, что именно. С помощью родителей или без нее.
Может быть, Мандей снова подхватила грипп? Она уже и раньше болела и не ходила в школу целый месяц. Но почему тогда она не ответила ни на одно мое письмо? А если Мандей заболела, почему ее брат тоже не ходит в школу? Не могли же они все разом заболеть! И что с ее телефоном?
Мандей жила в комплексе «Эд Боро», одном из самых больших в Вашингтоне районов социального жилья. Это была целая деревня из одинаковых домов кремового цвета, сгрудившихся, словно домики в «Монополии», в тени гигантских деревьев вдоль реки. От соседних районов этот комплекс отделяли автострады. Он располагался примерно в пятнадцати минутах пути от моего дома. Мама с папой говорили, что «Эд Боро» отстойник. Я имею в виду, ни одна часть Юго-Востока не была особо приятной, но «Эд Боро» не хотелось бы мне оказаться там поздно вечером.
За все время знакомства с Мандей я никогда не бывала у нее дома ни единого раза. Мама не разрешала мне этого, как и сама Мандей. Причину я поняла намного позже. Как-то мы подвозили Мандей до дома. Моя мама ждала, пока она не войдет внутрь, и при этом нервничала, каждую секунду оглядывалась через плечо и трижды проверяла, заблокированы ли дверцы машины.
Поэтому я старалась ехать побыстрее; миновав знак с надписью «Жилой комплекс Эд Боро», проехала два квартала мимо знаменитых баскетбольных площадок, где проходил турнир Летней лиги, и остановилась у дорожки, ведущей к дому Мандей. Прислонила свой велосипед к высокому дереву, нависшему над домом, и пошла по потрескавшейся бетонной дорожке. На неприглядной бурой двери с номером 804 не было кнопки звонка. Я дважды постучала. Кровь бурлила от тревоги; никогда раньше мне не приходилось быть так близко от ее дома.
Сквозь дверь грохотал телевизор. Кто-то смотрел «Симпсонов» так громко, что слышно было, наверное, даже в Белом доме. Я постучала снова и начала сдирать с ногтей облупившийся лак, внезапно осознав: «А ведь Мандей ненавидит Симпсонов!»
Кто там? рявкнул через дверь неприветливый женский голос.
Здравствуйте, миссис Чарльз. Это Клодия.
Наступила пауза. Кто-то шаркал ногами и ворчал, потом щелкнул замок, и дверь чуть-чуть приоткрылась. В щелку выглянул глаз с пожелтевшим белком.
Кто?
Э-э К-клодия, выдавила я.
Она смотрела так, как будто не узнавала меня будто не знала меня почти всю мою жизнь. Моя кожа похолодела, а ладони вспотели. Миссис Чарльз открыла дверь наполовину и встала в проходе так, чтобы я не могла видеть, что там внутри. Она была высокой женщиной; каждая из ее грудей была размером с мою голову. На ней были мужская майка, черный спортивный лифчик и красные баскетбольные шорты; волосы закручены в узел и заколоты «невидимками». Я никогда раньше не замечала, что у нее такое же угловатое телосложение, как и у Мандей.
Клодия? В ее голосе звучало отвращение, словно от меня воняло. Что ты здесь делаешь?
Телевизор, орущий у нее за спиной, мешал мне думать. Что я здесь делаю?
Э-э а Мандей дома?
Она дважды моргнула и сменила позу, уперев обе руки в бока.
Ее нет дома.
Э-э ясно. А она придет в школу в понедельник?
Скривив почерневшие губы, женщина прорычала:
Почему ты задаешь так много вопросов? Я же сказала: ее здесь нет! А теперь убирайся! Ты же знаешь, что твоя чертова мамаша не разрешает тебе ходить сюда.
Весь район слышал ее вопли, но никто, кроме меня, не мог почувствовать запах выпивки, которым несло у нее изо рта. Все волосы на моем теле встали дыбом. Мне хотелось развернуться и кинуться к своему велосипеду. Миссис Чарльз никогда раньше не разговаривала со мной так. Может быть, я перешла черту, когда заявилась сюда искать Мандей, стала задавать вопросы и разговаривать со взрослым человеком так нахально, как сказала бы моя мама Но я не могла просто взять и уйти. Не могла этого сделать, не найдя вторую половинку себя.
Но где Мандей? Что случилось?
Миссис Чарльз рванулась ко мне. Я отпрянула назад, споткнулась о трещину в бетоне и с размаху рухнула на дорожку, ободрав ноги о разбросанные камешки и не имея духу вскрикнуть.
Я же уже сказала ее здесь нет! А ТЕПЕРЬ ВАЛИ ОТСЮДА!
В горле встал ком, когда она нависла надо мной, наклонившись так сильно, что мы чуть не столкнулись лбами. Ее руки сжались в кулаки, и она отвела одну ногу назад, собираясь пнуть меня в бок. В голове взвыла сирена, но я абсолютно не чувствовала ног, не могла хоть немного пошевелиться. Примерзнув к земле, я сжалась в ожидании удара. Но она вдруг остановилась и посмотрела мимо меня. В окне соседнего дома шевельнулась занавеска.
Миссис Чарльз фыркнула и сердито посмотрела на меня, как будто решая, что дальше делать.
Уматывай, пробубнила она, захлопнув дверь.
Локти подломились, и я упала на спину, выкашливая воздух. Телевизор вопил так, словно стоял рядом со мной. Лежа на земле и дрожа всем телом, я смотрела на проплывающие в небе облака и гадала, как Мандей может жить в одном доме с таким чудовищем.
* * *
В субботу папа вернулся из того, что называл «короткой поездкой» до Техаса и обратно. Он работал водителем грузовика на автомобильном заводе и развозил новенькие блестящие машины в салоны продаж по всей стране, так что мог отсутствовать дома по несколько недель, в зависимости от расписания рейсов.
Привет, Горошинка! Едва войдя в дверь, он подхватил меня на руки и поцеловал в щеку.
Папа! Перестань! Я уже не маленькая, я старалась говорить серьезно, но все равно хихикала. Он засмеялся.
Ты всегда будешь моей маленькой девочкой. У тебя сегодня были занятия по танцам?
Танцы начинаются только на следующей неделе.
Ну, сообщи мне, какого размера трико мне понадобится, чтобы присоединиться к вам.
Пап, ну прекрати!
Я серьезно. Я вполне могу влезть в супербольшой размер, надо только отказаться от куриных крылышек.
Папа! рассмеялась я, когда мы направились в кухню.
Надеюсь, ты хотя бы иногда выбираешься из дома. Скажем, прокатиться на велосипеде вокруг квартала
Я выдавила улыбку, вспоминая долгий обратный путь от дома Мандей.
Мама стояла у плиты и жарила зубатку. На столе уже стояла лимская фасоль с ломтями горячего хлеба. Папа поцеловал маму в шею. Она вывернулась и с широкой улыбкой принялась отгонять его кухонным полотенцем. Эти двое вечно вели себя, как влюбленные подростки, заставляя окружающих посмеиваться.
Родители встретились в кафе для дальнобойщиков под Атлантой, где мама пекла блинчики. Папа говорит, что это была любовь с первого взгляда, и он с радостью вызвался в очередной долгий рейс только для того, чтобы вновь ее увидеть. А спустя шесть месяцев сделал ей предложение и привез к себе домой, в Вашингтон. Ему тогда было двадцать девять лет, а маме едва исполнилось девятнадцать.
Папа у меня большой, грузный, с сияющей лысой головой и бицепсами размером с туловище младенца. Он был защитником в футбольной команде своего колледжа, но в предпоследний год учебы повредил спину. Поскольку он не учился, а только играл, ему пришлось бросить учебу. Мама говорит, что колледж не для всех. Ученая степень не сделает тебя умным, а папа самый умный из всех, кого я знаю. До того как встретить маму, он откладывал каждый цент, вырученный за перевозку автомобилей, и этого оказалось достаточно, чтобы купить наш первый дом.
Мама достала из духовки макароны под сыром, и мы сели за стол ужинать это был наш ритуал для субботних вечеров.
Итак, сказал папа с набитым ртом, как прошла твоя первая неделя в школе?
Мандей ни разу не появилась.
Правда? А где же она?
Я пожала плечами.
Не знаю.
Ты пробовала ей звонить?
У ней телефон не работает.
У нее телефон не работает, поправила меня мама, передавая папе острый соус. Нужно правильно говорить по-английски, дочка. Я не хочу, чтобы люди подумали, что ты у нас совсем необразованная.
Папа улыбнулся ей.
Слушай маму, Горошинка. Как бы безумно это ни звучало.
Мама бросила на него сердитый взгляд, но от его улыбки засмущалась.
Я слегка поерзала на стуле. От падения на дорожку перед домом Мандей у меня на ягодицах остались болезненные синяки. Я не рассказала маме о случившемся. Ей было бы плевать на то, как дико вела себя миссис Чарльз прежде всего маму обеспокоило бы то, что я вообще поехала туда. Но я не могла забыть взгляд, брошенный на меня миссис Чарльз, и резкость, прозвучавшую в ее хриплом голосе. Мама Мандей не была милой и славной, но не была и злобной тварью. Мандей никогда не упоминала, что ее мама могла так злиться на кого-то. Может быть, я просто застала ее в плохом настроении?
Пап, ты можешь завтра отвезти меня к Мандей? Я решила, что если приеду туда не одна, а с подмогой, то при следующей встрече миссис Чарльз может повести себя нормально.
Папа вздохнул.
О боже, Горошинка, могу я завтра выспаться? Я устал, как не знаю кто. И к тому же у нас завтра репетиция.
Папа играл на конгах[7] в гоу-гоу-бэнде под названием «Шоу бойз», вместе с моим дядей Робби. Гоу-гоу это музыка, появившаяся в Вашингтоне. Благодаря таким группам, как «Джанк ярд», «Рэр эссенс», «E.U.» и Чаку Брауну, прозванному «крестным отцом гоу-гоу», Вашингтон стал известен не только как средоточие политики. Папа и дядя Робби основали свою группу еще в старшей школе и в те времена выступали в битком набитых закусочных. «Шоу бойз» не особо известны, но для жителей Юго-Востока это не так важно, если ты исполняешь заводную музыку и выкрикиваешь название своего района или квартала. Мои ровесники не очень-то увлекаются такой музыкой не то что раньше. Мандей всегда говорила, что я родилась не в то десятилетие.
И еще завтра нам нужно сходить в церковь, добавила мама. На тот случай, если ты забыла.
Я вздохнула.
Нет, не забыла.
Мама хмыкнула.
Может быть, она просто болеет Не исключено, что в понедельник она примчится в школу с самого утра! Ты же ее знаешь.
Подумав об этом, я улыбнулась.
Верно. В понедельник!
Понедельник был любимым днем недели у Мандей, и не только потому, что она была названа в честь него. Мандей любила этот день сам по себе. Она приходила в школу рано, как обычно, и сияла, словно солнышко, даже в разгар зимы, когда от холодного ветра склеивались ресницы.
Стояла у ворот, одетая в тонкое пальто и совершенно не подходящий по цвету шарф, ожидая, пока двери откроются.
Почему ты так радуешься, приходя в школу? ворчала я, тоскуя по своей теплой постели. Никто не радуется школе. Особенно по понедельникам.
Она пожимала плечами.
Я люблю школу.
Я закатывала глаза.
Но школа не любит нас.
А она смеялась:
Понедельники самые лучшие дни! Разве ты не предвкушаешь начало новой недели? Это все равно что новая глава в книге. А самое лучшее пусть даже в школе, мы можем снова быть вместе целый день, целую неделю.