А я значит заслужил? Мне казалось, что вот-вот и вторая пощёчина явно разольется алым пятном по моей щеке, но этого не случилось. Меня всего стало трясти и, казалось, что сейчас через меня проходило все электричество мира, а я был оголенным проводом, лежащим возле воды. Мне было достаточно маленькой капли, чтобы заискриться и зашипеть, предупреждая всех о поломке, но этого будто не замечали и продолжали лезть, чтобы вновь увидеть яркие искры моего отчаяния.
Не хочешь думать обо мне, подумай о Даше, за ней тоже могут начать следить!
Не получится, мы расстались!
Поэтому ты такой злой?
А тебе удовольствие доставляет ковыряться в моём дерьме?
Ты мой сын, у меня выбора особо и нет.
«Заканчивается регистрация на рейс С-240599 Энск Рэй Заканчивается регистрация», неужели она ещё не закончилась? Ну вот оно начало конца, до запуска ракеты оставалось не больше 15 минут, а чтобы засунуть меня в неё того меньше.
Пройдя сквозь тесный и слабо освещенный коридор, мы с папой вышли вновь к зоне регистрации, где уже был Макс, Марта и сотрудники безопасности. Даже интересно, они с работы Макса или нет Марта была сама не своя: бледная, напуганная, нервно теребящая манжет своего серого свитера и беспомощно смотрящая по сторонам, Макс был чуть более жизнерадостным и что-то напряженно печатал в телефоне. Когда Марта увидела нас, то бросилась с распростертыми руками, словно не видела целую вечность, приговаривая как она переживала и как я её напугал. Тем не менее, все хорошее когда-нибудь заканчивается, а потому, когда количество сотрудников стало увеличиваться я понял, что пришли за мной. Я вцепился в папу, как кот в хозяина при виде воды, и не намеревался его отпускать до тех пор, пока эта экспансия будущего не остановит своё влияние на меня настоящего.
Кто все эти люди? Зачем они здесь? Тут же нет ничего угрожающего!
Они просто проводят вас к самолёту.
Нет, не бросай меня, нет! Я прижался к папе, стараясь как можно сильнее вцепиться в него и не отпускать. Папа приобнял меня, но на его лице не проступало никаких эмоций он был мертвенно спокоен и даже пугал этим. Не отпускай меня!
Лёша, всё будет хорошо! Не знаю, подал ли папа какой-то знак Максу или тот решил взять бразды правления, но я почувствовал, как его тяжёлая рука опустилась мне на плечо и крепко обосновалась на нём, попытавшись оттянуть меня от папы.
Не трогай меня! Зашипел я на Макса, вцепившись до царапин в папино запястье.
Лёша, все тебя ждут, не устраивай истерику! Макс с силой потянул меня к себе, когда папа опустил руки, а Марта виновато смотрела на меня, роняя слёзы. Ну уж нет, вы сами напросились на нее!
Я ненавижу твою работу! Ненавижу! Я вас всех ненавижу! Это ты во всём виноват! Ты! Отпусти меня! Отпусти! Папа, не отправляй меня туда! Я тянул к нему свои руки, но Макс безжалостно заламывал их, прижимая меня к себе. Отстань! Не трогай меня! Это моя жизнь! Моя! Пожалуйста! Папа! Папа! Макс оттаскивал меня всё дальше и дальше, пока мы не скрылись за стенами паспортной зоны. Я был не в себе, мне казалось, что я мог в этот момент сломать ему руки, своими попытками освободиться. Я орал на весь терминал и не собирался успокаиваться, мне хотелось только одного, чтобы через крик вышла вся боль и страх, и чтобы все слышали, как мне плохо и содрогались от этого, особенно те, кто только что меня бросил.
Какими-то титаническими усилиями Макс затащил меня в самолет усадив на кресло. Всё тело ныло и болело, я был весь мокрый и дрожал от злости, пронизывающей каждую клеточку моего тела, глотая слезы, которые в несколько ручьев текли из моих глаз. Макс что-то говорил мне о времени полёта, но меня это вообще не волновало, я не собирался удосуживать предателя своим вниманием. Макс на какое-то время замолчал, слушая мои всхлипывания, но затем продолжил.
Знаешь, всё н
Заткнись! Я не хочу тебя слышать! Заткнись! Заткнись! Вновь взорвался я, смотря бешенным взглядом на Макса. Я тебя ненавижу! И кстати, то, что ты лучший друг папы не значит, что ты это он! Макс потянулся ко мне, чтобы пристегнуть ремень, но и здесь его ждало то, чего он заслуживал. Не трогай меня! Убери руки! Чуть ли не отпихнув его ногами закричал я. Наверное, если бы это не был бизнес-класс, в котором летели лишь мы с Максом, меня бы уже высадили из самолёта, чтобы не слушать мои вопли, но этого не случилось, а потому я чувствовал абсолютную свободу в своих эмоциях и знал, кого можно было ими, при случае, выхлестать.
Когда Макс всё же оставил меня в покое, то я перевёл взгляд на иллюминатор, больше обращая внимание на своё отражение, чем на взлётную полосу, и до сих пор задавался лишь одним единственным вопросом: «за что?». Ответа не было.
* * *
До ужаса испуганный взгляд, кровь под носом и на губах, и пистолет, приставленный к виску, такая картинка появилась в телефоне мужчины, пытавшегося трясущимися руками закурить сигарету. Минута. Вторая. Он не решался заново включить видео, в последний момент его палец как заводной соскакивал на кнопку выхода. Его трясло. Было видно, как его скулы ходили взад-вперед, а вена на виске то и дело набухала, бешено барабанив свой ритм. В его глазах мелькало множество мыслей и картинок, стремительно проносящихся в уме, и когда уже совсем страшные образы начинали возникать один за другим, то он встряхивал головой и закрывал глаза. Но долго тянуть время было нельзя он глубоко вздохнул и открыл видео.
Голубоглазый парень с животным страхом смотрел на него с экрана, то и дело роняя слёзы на грязный пол, на котором стоял на коленках, в сыром, промозглом подвале, с единственной лампочкой, торчащей откуда-то из-за его спины. Чья-то рука грубо держала его за белокурые вьющиеся волосы и дергала каждый раз, когда он всхлипывал. На его лице и волосах была кровь, и, скорее всего, она была его, потому как красные дорожки, перемешавшись со слезами, медленно ползли по его губам и подбородку вниз. Вторая рука, не менее грубая на вид, держала пистолет вплотную прижав дуло к его виску, то и дело, гладив пальцами курок. Молчаливое видео казалось ужасно долгим, но заминка длилась не более 5 секунд, хотя казалось, что прошло уже несколько часов перед тем, как парень смог выдавить из себя хоть слово.
Папа Раздался дрожащий голос. Если ты ничего если ты сделаешь не сделаешь всё, что они хотят, они убьют меня! У тебя есть 48 часов и 10 миллионов Папочка, пом
Наши требования останутся такими на протяжении 24 часов дальше, мы поставим тебя на счётчик, если не выполнишь наши требования мы его убьём! И пистолет в его руке пугающе заскрипел. Он нажал на курок, но выстрела на раздалось, однако, по глазам парня было видно, что за несколько мгновений он уже успел проститься с жизнью. Рука, державшая его за волосы, теперь зажимала ему рот, а та, что держала пистолет, показала телефон, на котором включился обратный отсчёт: 48:00. 48 часов и ни минутой больше! Со стороны парня раздались какие-то слезные мычания, но видео оборвалось, оставив мужчину наедине с увиденным.
Телефон выпал из его рук и раздался надрывный крик, в котором смешалась боль с отчаянием и безысходностью, разрывая его на мелкие кусочки.
Нет-нет-нет, это какая-то шутка! Этого не может быть! Он скатился по стенке на пол и закрыл лицо руками, уткнувшись ладонями в колени. Ненавижу! Ненавижу! Мужчина откинул телефон и ударил по стене до крови кулаком, так он сделал ещё несколько раз, пока женщина, которая была все это время возле него, не вцепилась в его плечи, встав между ним и стеной. Они не остановятся! Не остановятся! Даже если я дам им деньги, они его Он с шоком смотрел на неё, едва произнося слова. Его нужно как-то оттуда вытащить! Его нужно найти! Нужно найти! Он же ещё совсем ребёнок! Он же ещё совсем маленький, чтобы с ним так поступать!
Вот, что произошло со мной пять лет назад, и вот почему папа так боится теперь любых угроз в мой адрес. Я, конечно, могу сказать, что похищение не особо сильно повлияло на мою психику, но в том, что свои следы оставило очень заметными, я уж точно не совру. Тогда-то на мне жизнь отыгралась за избалованное и спокойное детство. Что только там со мной не делали (плохого) за эти два дня, но самое ужасное это было утро перед моим побегом Может быть я когда-нибудь вам о нём расскажу, когда наберусь смелости всё вспомнить вновь.
Кто это сделал неизвестно. Главный, они называли его Гром, издевался надо мной с особым возбуждением и жестокостью, словно мои крики и слёзы его заводили также, как старый автомат, в который бросили потёртую монетку. Никогда не забуду, как я тогда в лихорадке валялся на грязном холодном полу, задыхаясь от боли и страха, пока в полутьме члены, назовём это «кланом», держали меня, чтобы я не дёргался, когда их предводитель воспитывал мою строптивость. И он, увы, всё ещё на свободе.
Что ж, видимо пришло время хотя бы коротко рассказать вам о тех, кто ещё до недавнего времени был частью моей жизни, всё равно в самолёте заняться было нечем, а с Максом я ещё не был готов разговаривать. Не буду расписывать достоинства и недостатки каждого, но я думаю, что моя интонация очень хорошо отобразит это. Правда, должен сразу предупредить: размер моего изложения совершенно не зависит от моего отношения к этим людям.
Начну с той, которая стала единственной, кого папа подпустил к своему ребёнку, потому что попросту бы не потерпел нелюбви к нему. Он бы не допустил и не простил себе, если бы рядом появилась женщина, которая не терпела бы его сына слишком дорогая была бы расплата за личное счастье. Марта, которая жила с нами только пятый год, хорошо усвоила это правило, хоть ей про него и не говорили, но она знала, что её муж в первую очередь отец он один прожил (на тот момент) 13 лет в этой роли, и этой ролью он дорожит сильнее, чем какой-либо ещё. И как только она приняла это, то ей открылся удивительный мир её мужчины любящего и заботливого мужа, готового ради своей семьи на всё.
Она действительно наполнила наш дом уютом и лёгкостью, которую было трудно создавать в одиночку, придумала массу каких-то безумных и трогательных семейных традиций, которые до сих пор актуальны, да и просто, наконец, стала той неотъемлемой частью семьи, которой нам с папой не хватало. И если у нас с папой был семейный ритуал: всегда, когда это возможно, завтракать вместе, то Марта добавила к нему ещё обед и ужин. Мы стали настоящим целым, неразделимым и непобедимым, мы стали по-настоящему теми, кого можно было назвать семья. Хотя сперва я очень настороженно к ней относился, потому что делить папу с кем-то ещё мне мало хотелось, да и тем более откуда я знал на сколько она у нас задержится. Это сейчас я понимаю, что разбивал ей сердце своими выходками, но тогда я хотел проверить её на прочность, чтобы убедиться, что ей можно доверять. Она терпела всё, что выдавала моя ревность, терпела и не сдавалась, упорно дожидаясь момента, когда я наконец пойму, что я не стану третьим лишним в этой компании, а наоборот лишь укреплю её.
Когда меня похитили, первым, кого я увидел в больнице, придя в себя была она. Тогда я только отошёл от наркоза и совершенно ничего не помнил из того, что происходило. Но с её слов, я негромко застонал, а потом едва слышно, смотря на Марту, назвал её мамой, параллельно неся какой-то бред. Если честно, то я и этого вспомнить не могу.
Моё же желание назвать её мамой пришло позже, когда мы поехали отмечать Новый год на дачу. Папа тогда уехал за ёлкой и мы остались в доме вдвоём. Я уже давно хотел посмотреть, что будет, если я назову её «мама», но всё ещё не решался. Хотя, мне реально так хотелось кого-нибудь назвать своей мамой, что я понимал, что долго тянуть не смогу. Я на полном энтузиазме спустился вниз, но как только увидел её, то у меня затряслись руки и я едва смог переступить порог кухни. Мне казалось, что вся жизнь пролетела перед глазами, прежде чем я подал голос. Не помню, что я уже попросил у неё, но в ту же секунду она развернулась ко мне с открытым ртом и в слезах обняла меня, а я почувствовал, как моё сердце соприкоснулось с её, словно между нами образовалась какая-то новая связь, которой не было до этого. Пожалуй, именно тогда я осознал, что она мне не враг.
Я даже не знаю с чего начать, чтобы описать папу. Доверие. Спокойствие. Тёплые толстовки и сказки на ночь. Сердцем размером с планету. Едва уловимый запах ментоловых сигарет. И кофе, мно-о-ого кофе.
Бóльшую часть жизни папа посвятил мне и я, как бы это ни звучало, не хотел сейчас мешать ему жить для себя. Хотя делал это он с большой опаской, оглядываясь то и дело на меня и на мое слабое желание его отпустить. Да, в отношении папы я эгоист, причём самый консервативный! Я привык, что папу не нужно было ни с кем делить, потому что он всегда был рядом ТОЛЬКО со мной, а не со мной и с кем-то ещё.
Папа начал рано жить один. Ему было около 17 лет, когда жизнь в родительском доме стала невыносимой. Летом папа подал документы в ВУЗ и как только узнал о поступлении, то первым же делом собрал все свои вещи, которые бы смог унести, и нашёл съёмную квартиру недалеко от учёбы. Комната была настолько маленькой, что едва хватало места для двоих. Чтобы как-то платить за жильё папа работал в библиотеке после универа, но денег почти ни на что не хватало, разве что только купить еды на остатки. Но он всё равно не увольнялся и проводил там почти всё свободное время, потому что обожает читать. Он даже из дома тогда помимо вещей вывез десяток томов любимых книг.
Когда папа познакомился с моей матерью, то, наверное, был сильно в неё влюблён, и потому терпел все её выходки и скандалы между редкими приступами нежности. Я думаю, что она никогда его не любила, но ей определённо нравилось, что кроме себя папа брал ответственность и за неё, разруливая все её проблемы как свои. Моя мать никогда не хотела детей и всё делала для того, чтобы их не иметь, пока однажды не узнала, что беременна. Папа тогда был на седьмом небе от счастья, а она пила таблетки, которые нельзя было пить, била себя по животу, курила и выпивала, в общем, была изобретательной на уничтожение женщиной. Но я не сдавался и продолжал упорно развиваться внутри неё, как самый живучий паразит. И вот она уже на седьмом месяце, и вроде как перебесилась, но в один из дней её увозит скорая с ножевым ранением в область плода. Та-да-а-ам! Но всё же, где-то её план был недоработан, потому что после того, как меня извлекли из этой комнаты страха, началась поистине счастливая пора моего детства. Наверное, я бы смог рассказать о наших отношениях с ней больше, но вряд ли вам было бы интересно листать пустые страницы. Папа всегда делает всё, чтобы я не чувствовал себя ущемлённым в том, что у меня нет мамы, но что тогда, что сейчас, если честно, её отсутствие меня волнует меньше всего и я никогда не чувствую себя брошенным.
Папа сразу остался со мной один на один, потому что моя мать ещё в первый же час моей жизни отказалась как и от меня, так и от папы, радостно бросив на прощание, что теперь я «только его головная боль». Не думаю, что у папы в девятнадцать лет был большой опыт ухода за младенцем, но он делал всё и даже больше, несмотря на полное отсутствие помощи. Работа в библиотеке ему была на руку как минимум в нескольких аспектах. Во-первых, не считая сторожа, папа был единственным представителем мужского пола в здании, а потому, узнав о его положении, работницы библиотеки не только разрешили брать меня с собой, но и всячески одаривали его, то вещами, то советами. А, во-вторых, в библиотеке было очень много книг не только по медицине, но и для будущих мам, благодаря штурму которых папа за несколько недель преуспел в памперсных делах. Постепенно его растерянность сменилась радостью, а возникающие трудности превратились в рутину. Бóльшую часть заработанных денег он тратил на всякие развивающие побрякушки для меня, на дорогие смеси, подгузники, одежду, стараясь выцепить самое лучшее, оставляя себе лишь на еду и, кажется, совершенно забивая на самого себя.