Куда мы едем? Где ваш босс? интересуюсь я, нервно впиваясь пальцами в свой клатч.
Он пока занят.
Но куда вы меня везете?!
Туда, где ты сможешь его подождать.
Замечательно. Вот теперь мне действительно становится страшно. Изо всех сил стараюсь не нервничать, и заставляю себя мыслить трезво. Как бы я повела себя в подобной ситуации, если бы не преследовала никаких целей? Наверняка, возмущалась бы и щедро сыпала угрозами. В самых ярких красках поведала бы этому козлу, кто мой папа, как он их всех найдет и на куски порвёт
Нет. Папы больше нет. Я бы не стала пачкать его память ложью.
Воспоминания об отце неожиданно выбивают почву из-под ног. Еще никогда я не чувствовала себя такой одинокой. У меня никого нет. Если я исчезну, никто не станет грустить. Уверена, Бен очень быстро меня забудет, а Захаров Да они оба мне никто, чужие люди. Я им нужна лишь потому, что представляю для каждого свой интерес. Для Бена это приятное времяпровождение, частый и качественный секс. Для Захарова возможность подобраться ближе к своему врагу и конкуренту, не более. В то, что он помогает мне исключительно по доброте душевной, я не верю. Не тот человек. Единственный, кому я действительно когда-то была нужна, кто любил и заботился обо мне это мой отец. Самый родной и близкий человек на всем белом свете. Которого я не ценила. Временами даже ненавидела. Проклинала А теперь его больше нет. И я не могу позвонить ему. Не могу увидеть. Попросить прощения. Сказать, как сильно на самом деле люблю.
По щекам непроизвольно начинают катиться слезы. Так всегда бывает, когда я позволяю себе думать о нем. Стоит только дать слабину, и горькая, невыносимая тоска прожигает в сердце дыру, не даёт нормально дышать. Если не остановиться вовремя, это состояние может легко перерасти в самую настоящую истерику. Но я заставляю себя вспомнить, зачем здесь нахожусь, и постепенно успокаиваюсь. Я должна быть сильной. Ради папы.
Сейчас же остановите машину и выпустите меня отсюда, глухо требую, предварительно прочистив горло.
Это невозможно, равнодушно отзывается Николай. Без распоряжения Константина Владимировича.
Тогда позвоните ему и дайте мне трубку. Я хочу с ним поговорить.
Он сейчас занят. Когда освободится, поговорите.
Хорошо, отчаянно киваю я, изо всех сил стараясь держать голос ровным. Тогда хотя бы скажите, зачем я ему понадобилась?
Этот козёл не произносит в ответ ни слова, только бросает на меня короткий взгляд в зеркало заднего вида и погано ухмыляется.
Нет, это уже ни в какие рамки раздраженно выдыхаю, и отворачиваюсь к окну. Кажется, вести диалог с этим человеком бессмысленное занятие.
К счастью, едем мы не очень долго, и вскоре подъезжаем к одному из самых внушительных особняков на Рублево-Успенском шоссе, судя по всему, к дому Баженова. Сказать, что я испытываю в этот момент несказанное облегчение ничего не сказать. Пока все ещё не ясно, с какой целью он приказал меня сюда доставить, но, по крайней мере, это не лес, и не какое-нибудь заброшенное здание на окраине, а это значит, что убивать меня пока, похоже, не собираются, и это не может не радовать.
Однако радости моей не суждено было продлиться слишком долго. После того, как мы въехали на территорию дома, Николай сразу повёл машину в подземный гараж, и мне это не понравилось. Не то, чтобы я надеялась, что меня подвезут к парадному входу, откроют дверцу и с почестями проводят в гостиную, но все же поездка с водителем в гараж показалась мне странной, даже несмотря на мой статус пленницы. Вот только это было лишь началом странностей.
Поставив машину в просторном помещении с искусственным освещением, где красовались ещё несколько других дорогих автомобилей, терминатор все же соизволил открыть мне дверцу и даже подал руку, помогая выйти из автомобиля и не запутаться в своем шикарном платье. Но повёл не в сторону выхода, откуда мы приехали, а в противоположную сторону, где находилась дверь, ведущая в тускло освещённый коридор. Сначала я решила, что там есть вход в дом, но пока мы шли, никакого входа я так и не обнаружила. Коридор привёл нас в ещё одно просторное помещение, в котором тоже красовались несколько машин, на этот раз спорткаров. Я не очень разбираюсь в таких, но выглядели они все потрясающе. Наверняка из ограниченных серий.
Но разглядывать тачки я не решаюсь, Николай шагает дальше, и я стараюь от него не отставать. Еще одна дверь приводит нас в следующее помещение, или, скорее, комнатку, по размерам разительно отличающуюся от всех предыдущих. Здесь стоят какие-то стеллажи с коробками, оборудование непонятного для меня назначения, шланги, железяки и куча разного хлама. В противоположной стене я вижу всего одну дверь, и по инерции двигаюсь к ней, но Николай почему-то останавливается позади меня и дальше не идет.
Сразу не придав этому значения, я дергаю дверную ручку на себя, и замираю на пороге, обнаружив за дверью незамысловатую ванную комнату. С белыми кафельными стенами, унитазом и прямоугольной душевой кабиной из матового стекла.
Что это значит? растерянно оберачиваюсь на охранника. Зачем вы меня сюда привели?
Ты же хотела в туалет? бесстрастно отзывается он. Иди.
Но почему в гараже? Я бы потерпела, пока поднимемся в дом.
Иди, говорю, настойчиво требует терминатор, и я чувствую, как по моим бедным нервным окончаниям проносится мерзкое предчувствие.
Зачем вы привели меня сюда?!
Иди в туалет, почти по слогам повторяет он, пытаясь при этом испепелить взглядом.
Я отрицательно кручу головой, пытаясь найти логичное объяснение происходящему. Но все, что приходит на ум мне не нравится.
Николай, пожалуйста, скажите, что не собираетесь насиловать меня здесь, пока ваш хозяин занят? прячу страх за идиотской улыбкой, ощущая, как внутри все холодеет.
Нужна ты мне, беззлобно усмехается он, и, словно немного смягчившись, добавляет. Не бойся, никто тебя здесь не тронет. Иди уже.
В который раз за этот день я испытываю самое настоящее облегчение. Не похоже, чтобы он врал. Да и смысл? Непонятно только, почему именно в этот туалет привёл. Но, может, в доме ремонтируют трубы? Или что-то вроде того? Ну да ладно, какая мне разница.
Не ожидая подвоха, иду в туалет, закрываюсь изнутри, и включаю воду в раковине. Естественную нужду я все ещё не испытываю, поэтому выжидаю для приличия пять минут, выключаю воду, и возвращаюсь обратно. Но Николая в комнате уже нет. Зато на полу появилось что-то, внешне напоминающее небольшой матрас, или, скорее, спортивный мат, обтянутый грубой тканью.
Я даже не пытаюсь понять, откуда он тут взялся и для чего, вместо этого торопливо иду к двери в противоположной стене, но она почему-то сразу не поддается.
Что, черт возьми, это такое бормочу себе под нос, отчаянно дёргая ручку, но вскоре понимаю, что все бесполезно. Дверь заперта снаружи.
Начинаю долбить по ней кулаками и кричать, что есть сил:
Николай, что это за шутки?! Выпустите меня отсюда сейчас же! Эй!
Никто не отзывается и дверь по-прежнему не поддается.
Я умоляю, откройте меня! Николай! разворачиваюсь спиной, и начинаю остервенело долбить в дверь каблуком. Не смейте оставлять меня здесь! Слышите?! Эй! Николай! Коля! Открой, пожалуйста! Не оставляй меня здесь
Все бесполезно. Может, он уже ушёл, и не слышит меня. А если и слышит, то все равно не откроет.
Николай, миленький, ну прости меня, что нахамила! предпринимаю отчаянную попытку разжалобить его в надежде, что он, все-таки, меня слышит. Я же просто злая была! А представь, если бы тебя силой куда-то волокли, ты бы не хамил?! Ну, открой, пожалуйста, Коль! Черт
Сползаю по двери вниз, падаю на колени и утыкаюсь лбом в деревянный массив. Дышу с трудом, кажется, мне не хватает воздуха.
Что я говорила о страхе? Нет, все, что я испытывала, сидя в запертой машине, это детский лепет, а не страх. Только сейчас я в полной мере осознала, что значит бояться по-настоящему.
И пусть на парковке концертного зала куча камер. На них, должно быть, видно, что в машину я села добровольно. Потом, ведь могла и выйти где-то по дороге. Не думаю, что все шоссе отслеживается камерами, а если даже и так, то наверняка есть мертвые зоны. У «Майбаха» тонированные стёкла, меня внутри машины никто не мог увидеть. И мы сразу въехали в подземный гараж. Если в доме Баженова есть охрана, персонал, то никто из них так же не мог увидеть меня.
Черт, а ведь я могу уже не выйти отсюда живой. И меня никогда не найдут.
Взгляд падает на клатч, который я выронила, когда поняла, что дверь заперта. Поднимаю его дрожащими пальцами, судорожно достаю свой телефон, разблокирую экран, напряженно смотрю на него несколько секунд и трубка выскальзывает из моих рук, с глухим звуком ударяясь о бетонный пол. Гараж ведь находится под землёй. Связи тут нет.
7
Минуты в заточении тянутся мучительно долго. Сначала я просто хожу из стороны в сторону до тех пор, пока ноги не начинают ныть. Какое-то время ещё надеюсь, что охранник Баженова вот-вот вернётся, и заберет меня отсюда мало ли, вдруг он забыл что-то в машине, или возникло какое-то неотложное дело, и он запер меня здесь, чтобы не шаталась по гаражу, или вообще не сбежала. Но с каждой минутой слабая надежда на лучший исход событий тает. Чтобы чем-то себя занять, начинаю перерывать все коробки, в надежде найти хоть что-нибудь, что могло бы послужить оружием если меня захотят убить, буду отбиваться до конца. Но как назло, ничего походящего в них не обнаруживается. Ни отверток, ни острых железяк, ни даже палки какой-нибудь тяжелой.
Отчаяние и безотчетный страх не покидают меня ни на секунду, и как результат приступ паники. Бросаюсь к двери и с четверть часа колочу по ней, царапаю ногтями поверхность. Потом внезапно отпускает. Все снова становится безразличным. Я даже опускаюсь на любезно предоставленный мне матрас и лежу на нем какое-то время, прикрыв глаза и ни о чем не думая. Зачем беспокоиться о том, чего нельзя изменить? Даже если меня собираются убить истерика тут не поможет.
Но, к сожалению, волшебная сила самовнушения работает недолго. Когда полностью разряжается и отключается мой телефон, а желудок начинает сводить от дикого голода отчаяние вновь подбирается со всех сторон, заволакивая сознание черной пеленой. Я тащу свое измотанное тело в туалет, умываюсь, пью воду из-под крана, но легче не становится. Очень долго пытаюсь уснуть, но ничего не выходит.
Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как меня заперли в этой комнатке, но кажется, будто целая вечность. Каждый нерв в теле сводит от напряжения, и я уже не понимаю, что пугает больше перспектива застрять здесь надолго, или, наоборот, что за мной вскоре придут. В таком состоянии я бы сейчас, наверное, вздрагивала от каждого шороха, но никаких шорохов нет. В помещении царит гробовая тишина, и это давит на меня, пожалуй, еще сильнее, чем все остальное.
Наверное, поэтому, когда я слышу щелчок провернувшегося в двери замка, подскакиваю на месте и трусливо забиваюсь в угол. Воображение рисует картины одну ужаснее другой: будто сейчас на пороге появится чуть ли не сама смерть с косой. Но когда дверь открывается, я вижу перед собой всего лишь ненавистную рожу Николая.
Ну? Как спалось? с наглой ухмылкой интересуется он, а я буквально прихожу в бешенство от его веселья.
Думаешь, я спала, козел? злобно шиплю из своего угла, все еще продолжая трястись от страха.
Терминатор негромко усмехается, и интересуется с неприкрытым любопытством во взгляде:
И откуда ты взялась такая смелая?
Лучше скажи, откуда ты и твой придурок хозяин взялись на мою голову? И что вам от меня надо?!
За языком следи, девочка, холодно произносит он, вмиг становясь серьезным. Не в том положении сейчас находишься, чтобы борзеть.
Ты прав, я в ужасном положении нахожусь. Еще бы узнать, какого черта вы меня в него загнали?
Пошли, кивает он головой на выход.
К. куда? блею я, мгновенно растеряв всю уверенность.
В дом. Константин Владимирович хочет поговорить с тобой.
* * *
Как я и предполагала, из гаража есть вход в дом, но он находится в противоположной стороне от места моего заточения. Я иду сама, Николай не ведет меня, как овцу на заклание, не толкает в спину, даже не подгоняет грубыми фразами, типа «Пошла!» или «Шевелись, давай!», когда я торможу. А торможу я, надо сказать, часто, потому что от голода и бессонной ночи, проведенной на грани нервного срыва, меня шатает, голова кружится, и кажется, будто я вот-вот упаду. Плюс ко всему от страшных догадок о причинах происходящего меня снова колотит, а в ногах поселилась трусливая слабость.
Особенно сложно дается подъем по ступенькам, где терминатору приходится схватить меня за локоть, потому что я случайно спотыкаюсь и едва не падаю вниз лицом.
К счастью, преодолев лестницу, мы попадаем сразу в дом. Я понимаю это, потому что в помещении, в котором мы оказались, есть окна, и сквозь них сочится яркий солнечный свет. Значит, уже наступило утро, или даже день. Выходит, меня продержали в гараже всю ночь.
После искусственного освещения яркий дневной свет режет глаза, и мне требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к нему, а когда, наконец, становится легче, я начинаю яростно сканировать взглядом пространство. Николай ведет меня сквозь холл, или гостиную, которая производит на меня неожиданно приятное впечатление. Дом Баженова я представляла себе иначе изнутри. Этакой мрачной мужской берлогой в стиле минимализма. Или, наоборот, ожидала увидеть нечто пафосное, вычурное, безвкусное, под стать его гнилой натуре и раздутому самомнению. Но здесь все не так. Здесь уютно, и даже как-то по-домашнему Мебель из светлого дерева, мягкие диваны, панорамные окна в пол с воздушными портьерами. Складывается такое впечатление, будто к выбору интерьерного стиля приложена женская рука. В такой гостиной с легкостью можно представить себе счастливое семейство с кучей детишек, бегающих и резвящихся повсюду, но никак не безжалостную тварь Баженова.
Из гостиной мы перемещаемся в следующую комнату, которая мало чем отличается от предыдущей, разве что в центре стоит сервированный на две персоны большой прямоугольный стол. Но стоит мне заметить у окна высокую мужскую фигуру в деловом костюме, как все мимолетное очарование окружающим интерьером бесследно исчезает, сменяясь острой смесью ненависти, презрения и страха.
Мой надзиратель подводит меня к столу и застывает на месте едва ли не с солдатской выправкой. Баженов стоит к нам спиной, ведет диалог с кем-то по телефону. Договорив, он поворачивается и скользит по мне равнодушным взглядом.
Николай, ты свободен.
Не проронив ни слова, терминатор разворачивается и уходит, а я едва заставляю себя подавить слабовольный порыв попросить его остаться. Мне до зубовного скрежета, до холодного пота по спине не хочется сейчас оставаться наедине с Баженовым.
Но очень скоро мы все же остаемся вдвоем. Он бесстрастно разглядывает меня еще несколько секунд, прежде чем сдвинуться с места, и неспешной походкой направиться в мою сторону.
Доброе утро, Алена, вкрадчиво произносит, остановившись в паре шагов от меня. Ты какая-то притихшая сегодня?
Издеваешься? заставляю себя подавить страх, и со злостью смотрю ему в глаза.
Баженов ухмыляется, разворачивается и подходит к столу, отодвигая один из стульев.
Прошу, присаживайся.