Эмили, с трепетом ловившая каждое слово, попыталась сменить тему и спросила, как зовут незнакомку; но, прежде чем граф успел ответить, музыка смолкла. Заметив, что Валанкур направляется к ней, Эмили подошла к тетушке и шепотом попросила:
Пожалуйста, давайте уйдем: здесь шевалье Валанкур.
Тетушка сразу повернулась, чтобы перейти в другое место, однако молодой человек успел приблизиться, почтительно поклонился мадам Шерон и с особым вниманием приветствовал Эмили, которая, вопреки попыткам казаться равнодушной, выглядела излишне сдержанной. Присутствие тетушки не позволило шевалье остаться, так что с подчеркнуто печальным видом он пошел дальше. Из задумчивости Эмили вывел все тот же граф Бовилер:
Прошу прощения, мадемуазель, за непреднамеренную бестактность. Столь свободно критикуя неопытность шевалье в танцах, я не предполагал, что вы с ним знакомы.
Эмили покраснела и улыбнулась, а мадам Шерон избавила ее от необходимости ответа, заметив:
Если вы имеете в виду того молодого человека, который только что прошел мимо, то ни я, ни мадемуазель Сен-Обер с ним не знакомы.
О, так это же шевалье Валанкур, небрежно вставил Кавиньи.
Вы его знаете? уточнила мадам Шерон.
Знаю, но лично не знаком, ответил синьор.
А значит, не сможете угадать, почему я называю его дерзким: он осмелился восхищаться моей племянницей!
Если каждый, кто восхищен красотой и обаянием мадемуазель Сен-Обер, заслуживает обвинения в дерзости, то боюсь, что здесь слишком много дерзких джентльменов, причем охотно признаюсь, что тоже отношусь к их числу.
Ах, синьор! с жеманной улыбкой воскликнула мадам Шерон. Во Франции вы научились искусству изящных комплиментов, но льстить детям жестоко, ведь они принимают ложь за правду.
Кавиньи на миг отвернулся, а затем с серьезным видом произнес:
Кому же в таком случае говорить комплименты, мадам? Было бы абсурдно льстить проницательной даме, поскольку она выше всяких похвал.
Закончив сентенцию, он лукаво взглянул на Эмили и улыбнулся одними глазами. Она прекрасно поняла смысл сказанного и ощутила неудобство за тетушку, но мадам Шерон невозмутимо ответила:
Вы абсолютно правы, синьор: ни одна благоразумная дама не в состоянии выдержать комплимент.
Я слышал, как синьор Монтони однажды признался, что знает лишь одну достойную всяческих похвал особу.
Право! воскликнула мадам Шерон с довольным смехом. И кто же это?
О, здесь ошибиться невозможно, ибо в мире есть только одна дама, которая настолько умна, что отвергает комплименты. Большинство леди не выдерживают проверки.
Он снова взглянул на Эмили, и та, покраснев еще гуще, недовольно отвернулась.
Право, синьор! воскликнула мадам Шерон. Вы истинный француз: никогда не слышала, чтобы иностранец был настолько галантен!
Действительно, мадам, с поклоном вставил молчавший до этого граф Бовилер, но галантность комплимента пропала бы, если бы не утонченная элегантность, с которой он был воспринят.
Мадам Шерон не уловила иронии в замечании, а потому не почувствовала обиды, которую за нее испытала племянница.
Ах, а вот и сам синьор Монтони, объявила тетушка. Я немедленно передам ему все приятные слова, которые услышала от вас.
К ее неудовольствию, в этот момент синьор свернул на другую аллею, и мадам Шерон разочарованно проговорила:
Кто-то уже завладел вниманием вашего друга. Сегодня мне еще ни разу не удалось с ним увидеться.
Его задержал очень важный разговор с маркизом Ла Ривьером, успокоил ее Кавиньи. Иначе он уже давно засвидетельствовал бы вам свое почтение. Он просил меня передать вам извинения, да я забыл. Даже не знаю, как это получилось. Должно быть, диалог с вами настолько увлекает, что лишает памяти.
Из уст самого синьора извинения прозвучали бы более убедительно, возразила мадам Шерон, больше обиженная пренебрежением Монтони, чем удовлетворенная лестью Кавиньи.
Ее поведение и очевидная попытка собеседника загладить неловкость пробудили подозрения Эмили, прежде казавшиеся абсурдными. Ей представлялось, что Монтони всерьез ухаживает за тетушкой, а та не только принимает внимание, но и ревниво замечает любой его промах. Желание мадам Шерон, в ее возрасте, снова выйти замуж выглядело нелепым, хотя, принимая во внимание ее тщеславие, не так уж и невозможным. Но вот то, что Монтони со свойственной ему проницательностью, внешностью и претензиями мог выбрать мадам Шерон, представлялось поистине удивительным. Впрочем, Эмили думала об этом недолго. Мысли попеременно обращались к более насущным темам: Валанкуру, отвергнутому тетушкой, и Валанкуру, танцевавшему с молодой красивой особой. Гуляя по саду, она робко смотрела по сторонам, то ли опасаясь, то ли надеясь, что он мелькнет в веселой толпе, а не встретив его, испытала разочарование, свидетельствовавшее, что надежда ее оказалась сильнее страха.
Вскоре Монтони присоединился к компании и произнес короткую оправдательную речь. Выслушав его извинения с видом кокетливой девушки, мадам Шерон продолжила беседу, обращаясь исключительно к Кавиньи, а тот хитро поглядывал на друга, словно хотел сказать: «Я не стану злоупотреблять триумфом и постараюсь скромно принять оказанные мне почести, однако, синьор, не зевайте, не то я воспользуюсь возможностью и убегу с вашим призом».
Ужин ожидал гостей как в многочисленных павильонах в саду, так и в просторной столовой замка, причем отличался скорее изяществом сервировки, чем великолепием или даже изобилием. Мадам Шерон ужинала в столовой вместе с хозяйкой праздника. Эмили с трудом скрывала смущение, увидев Валанкура за своим столом. Взглянув на него с нескрываемым недовольством, тетушка обратилась к соседу с вопросом:
Вы не знаете, кто этот молодой человек?
Ответ не заставил себя ждать:
Это шевалье Валанкур.
Да, имя мне известно. Но на каком основании шевалье Валанкур занимает место за этим столом?
Ответить собеседник не успел: его отвлекли.
Стол, за которым они оказались, был очень длинным. Валанкур со своей дамой сидел в самом конце, в то время как Эмили пригласили занять почетное место неподалеку от хозяйки. Расстояние оказалось настолько значительным, что он не сразу ее заметил. Эмили старалась как можно реже смотреть в противоположный конец, но когда бы ни обратила туда взгляд, неизменно видела его увлеченно беседующим с прекрасной спутницей. Это наблюдение нарушало ее душевный покой не меньше, чем замечания о богатстве и достоинствах молодой особы.
Мадам Шерон, которой, собственно, и предназначались эти замечания, не оставляла попыток всячески унизить Валанкура, к которому испытывала мелочное презрение.
Я восхищена красотой мадемуазель, заявила она, но не могу принять столь экстравагантный выбор кавалера.
О, шевалье Валанкур один из самых утонченных молодых людей нашего общества, возразила ее собеседница. Поговаривают, что мадемуазель де Эмери достанется ему вместе с огромным состоянием.
Невероятно! возмущенно воскликнула мадам Шерон. Неужели молодая особа обладает столь дурным вкусом? Месье Валанкур так мало похож на благородного джентльмена, что, если бы я не увидела его за столом мадам Клэрваль, ни за что не заподозрила бы в достойном происхождении. К тому же у меня есть особые причины считать эти слухи ложными.
А я не сомневаюсь в их справедливости, строго возразила собеседница, недовольная резким неприятием ее мнения относительно заслуг Валанкура.
Возможно, вы окончательно перестанете сомневаться, продолжила мадам Шерон, когда услышите, что лишь сегодня утром я отвергла его ухаживания.
Последняя реплика вовсе не имела намерения придать ее словам буквальный смысл: просто мадам Шерон привычно считала себя ключевой фигурой любого действия в отношении племянницы, тем более что действительно именно она отвергла обращение молодого человека.
Ваш довод, разумеется, не вызывает сомнений, с иронической улыбкой отозвалась собеседница.
Так же как и вкус шевалье Валанкура, добавил синьор Кавиньи, все это время стоявший возле мадам Шерон и слышавший, как она приписала себе внимание, обращенное к племяннице.
Вкус шевалье Валанкура еще нуждается в проверке, синьор, заметила мадам Шерон, которая услышала в словах Кавиньи восхваление Эмили.
Увы! с наигранным восторгом воскликнул синьор Кавиньи. Как тщетно это утверждение, когда и лицо, и фигура, и манеры все в его облике говорит об обратном! Несчастный Валанкур! Для него его тонкий вкус оказался губительным!
Эмили выглядела смущенной и удивленной; соседка мадам Шерон за столом казалась изумленной, а сама мадам Шерон, так и не поняв смысла речи синьора Кавиньи, сочла ее за комплимент в свой адрес и с улыбкой проговорила:
Ах, синьор, вы так галантны. Но всякий, кто услышит, как вы защищаете выбор шевалье Валанкура, может предположить, что объектом его ухаживаний стала я.
Несомненно, с низким поклоном подтвердил Кавиньи.
Но не станет ли это чересчур унизительным, синьор?
Непременно станет.
Эта мысль невыносима, вздохнула мадам Шерон.
Поистине невыносима, согласился Кавиньи.
Но что же сделать, чтобы предотвратить такую унизительную ошибку? не унималась мадам.
Увы, я ничем не могу вам помочь, с задумчивым видом ответил Кавиньи. Единственная возможность отвести от себя клевету это настаивать на первом своем утверждении. Если люди узнают о недостаточном вкусе шевалье, то никто не подумает, что он осмеливался огорчать вас своим поклонением. Правда, тогда все заметят ваше скромное отношение к собственным достоинствам, и, несмотря на ваше осуждение, вкус Валанкура ни у кого не вызовет сомнений. Иными словами, все вокруг решат, что шевалье обладает достаточным вкусом, чтобы восхищаться красивой женщиной.
Все это крайне неприятно! вздохнула мадам Шерон.
Можно уточнить, что именно вас так расстраивает? спросила мадам Клэрваль, глубоко пораженная печальным выражением лица и унылым голосом своей гостьи.
Это деликатная и очень унизительная для меня тема, ответила мадам Шерон.
С сожалением это слышу, заметила хозяйка. Надеюсь, сегодня вечером в моем доме не случилось ничего такого, что особенно вас огорчило?
Увы, случилось, причем в последние полчаса. Гордость моя глубоко оскорблена, но уверяю вас: этот слух абсолютно лишен оснований.
Боже милостивый! воскликнула мадам Клэрваль. Но что же делать? Есть ли способ помочь или утешить вас?
Единственный способ как можно чаще опровергать этот слух.
Но умоляю, подскажите, что именно необходимо опровергать.
Это звучит настолько унизительно, что даже не знаю, как выразить словами, продолжила мадам Шерон. Но вы сумеете принять достойное решение. Видите молодого человека в дальнем конце стола, который беседует с мадемуазель де Эмери?
Да.
А замечаете, как мало он похож на человека высокого положения? Минуту назад я заявила, что если бы не увидела его за этим столом, то не сочла бы аристократом.
Но объясните причину вашего огорчения, повторила мадам Клэрваль.
Ах, причина моего огорчения! воскликнула мадам Шерон. Этот никому не известный дерзкий юноша, осмелившийся ухаживать за моей племянницей, дал основания считать себя моим поклонником. Вы только подумайте, насколько унизительно подобное подозрение! Я знаю, что вы меня поймете. Женщина моего положения! Насколько оскорбителен для меня даже слух о подобном союзе!
Действительно оскорбителен, моя бедная подруга, согласилась мадам Клэрваль. Но можете поверить: я готова опровергать этот слух при каждой возможности. С этими словами хозяйка отвернулась посмотреть, как чувствуют себя другие гости.
Кавиньи, вплоть до этой минуты наблюдавший за этой сценой, не смог сдержать душившего его смеха и поспешил уйти.
Полагаю, вы не знаете, что джентльмен, о котором вы только что говорили, доводится мадам Клэрваль племянником, заметила сидевшая рядом с мадам Шерон дама.
Не может быть! изумленно воскликнула та и, поняв, что полностью ошибалась в своем мнении о Валанкуре, принялась хвалить его столь же неумеренно и подобострастно, как только что ругала.
Во время беседы Эмили сидела, погрузившись в собственные мысли, и не следила за крутыми поворотами сюжета, а потому особенно удивилась, услышав, как истово тетушка превозносит Валанкура, так как не знала о его родстве с мадам Клэрваль. И, конечно, она не огорчилась, когда пытавшаяся казаться спокойной, но в действительности крайне смущенная мадам Шерон сразу после ужина собралась домой.
Монтони проводил ее к экипажу, а Кавиньи с лукавой торжественностью последовал об руку с племянницей. Пожелав кавалерам доброй ночи и подняв стекло, Эмили заметила в толпе у ворот Валанкура, но тот исчез прежде, чем экипаж тронулся. Мадам Шерон ни словом о нем не упомянула, а едва приехав в замок, удалилась к себе.
Наутро, когда тетушка и племянница сидели за завтраком, Эмили подали письмо, и она приняла его с трепетом, так как сразу узнала почерк. Мадам Шерон поспешно спросила, от кого оно. Сломав печать, Эмили увидела подпись Валанкура и, не читая, передала тетушке. Та нетерпеливо приняла листок и быстро пробежала глазами по строчкам, в то время как Эмили пыталась по выражению ее лица угадать его содержание. Наконец мадам вернула письмо и, заметив в глазах племянницы вопрос, менее сурово, чем та ожидала, произнесла:
Прочитай, дитя мое.
Наверное, никогда еще Эмили не подчинялась тетушке так охотно.
В письме Валанкур коротко упомянул о событиях вчерашнего дня, а в заключение решительно подчеркнул, что примет отказ только от самой Эмили, и попросил разрешения навестить ее этим вечером. Читая столь смелые строки, мадемуазель Сен-Обер удивлялась сдержанности тетушки, а закончив, печально спросила:
Что я должна ответить, мадам?
Полагаю, надо принять молодого человека и выслушать, что он готов сказать о себе. Напиши, что он может прийти.
Эмили едва поверила собственным ушам.
Нет, подожди, добавила мадам. Лучше я сама напишу.
Она потребовала перо и чернила, а Эмили с трудом справилась с наплывом чувств. Изумление ее не было бы таким откровенным, если бы вчера вечером она услышала то, о чем узнала тетушка: Валанкур доводился племянником мадам Клэрваль.
Что именно написала мадам Шерон, Эмили так и не узнала.
Вечером явился Валанкур. Тетушка приняла его, и они долго беседовали наедине, после чего была приглашена Эмили. Войдя в гостиную, она обратила внимание на благодушный вид мадам и воодушевленный Валанкура. Молодой человек тут же поднялся, окрыленный надеждой.
Мы обсуждали семейные связи, пояснила мадам Шерон. Шевалье сообщил, что покойный месье Клэрваль доводился братом его матушке, графине Дюварне. Сожалею, что прежде он не упомянул о родстве с мадам Клэрваль: это обстоятельство послужило бы достаточной рекомендацией для знакомства.
Валанкур поклонился и хотел обратиться к Эмили, но тетушка его опередила:
Поэтому я дала согласие на его визиты. И хоть я не связываю себя обещанием считать вас своим родственником, позволяю вам продолжать общение с моей племянницей. А если со временем шевалье в достаточной степени поднимется по службе или обретет благосостояние каким-то иным способом, то сможет рассчитывать и на создание семьи. А вплоть до этого времени я решительно запрещаю и месье Валанкуру, и тебе, Эмили, даже думать о свадьбе.