Не пытайтесь меня обмануть. Я знаю, что долго не протяну, и готова спокойно встретить смерть. Я давно готова. Поскольку жить мне осталось недолго, не поддавайтесь ложному сочувствию и не тешьте близких фальшивыми надеждами. От этого грядущее страдание станет еще тяжелее. Я постараюсь собственным примером научить их покорности.
Доктор последовал ее завету и довольно резко заявил супругу, что надежды нет. Услышав правду, Сен-Обер не нашел сил стоически принять известие, однако, заботясь о покое жены, старался владеть собой в ее присутствии. Эмили поначалу поддалась горю, но потом в душе появилась надежда на выздоровление матушки, и эта надежда упрямо поддерживала ее до последнего часа.
Во время болезни мадам Сен-Обер терпеливо переносила все страдания. Мысли о постоянном присутствии Бога и вера в высший мир придавали ей сил, однако не могли целиком подавить горечь от расставания с любимыми. В последние часы жизни мадам много беседовала с мужем и дочерью о потусторонней жизни, затрагивая и другие философские темы. Безусловное смирение жены, твердая надежда на встречу в будущей жизни с теми, кого покидала в жизни этой, постоянные усилия скрыть печаль от предстоящей разлуки часто заставляли Сен-Обера выходить из комнаты, чтобы справиться с чувствами. Дав волю слезам, он осушал глаза и возвращался с наигранным спокойствием, лишь углублявшим горе.
Никогда еще Эмили с такой ясностью не ощущала важность умения владеть собой, как в эти печальные моменты. Однако, когда настал конец, она сломалась под тяжестью горестных переживаний, понимая, что все это время держалась только за счет надежды и стойкости духа. А Сен-Обер слишком страдал сам, чтобы поддерживать дочь.
Глава 2
Шекспир У. ГамлетИстория моя легчайшим словомВолнует трепетную душу.
Мадам Сен-Обер обрела вечный покой на кладбище возле сельской церкви. Муж и дочь проводили ее в последний путь во главе длинной процессии крестьян, искренне оплакивавших добрую госпожу.
Вернувшись с похорон, Сен-Обер надолго уединился в своей комнате, а затем вышел со спокойным, хотя и бледным лицом и попросил, чтобы все домочадцы присоединились к его молитве. Отсутствовала только Эмили: запершись у себя в спальне, заливалась слезами. Отец потребовал его впустить и, взяв плачущую дочь за руку, несколько минут молчал, стараясь овладеть собой.
Милая Эмили, наконец произнес он дрожащим голосом, я собираюсь помолиться вместе со всеми домочадцами. Раздели с нами обращение к Господу. Мы попросим поддержки свыше. Где еще искать помощи? Где еще можно найти сострадание?
Эмили осушила слезы и вслед за отцом спустилась в гостиную, где уже собрались слуги. Негромким торжественным голосом Сен-Обер прочитал вечернюю службу и добавил молитву за упокой души усопшей. Его голос заметно дрожал, слезы капали на страницы книги, и вот, наконец, он умолк, однако высокое чувство любви и преданности постепенно подняло его над миром и подарило сердцу покой.
Когда служба закончилась и слуги разошлись, отец нежно поцеловал Эмили и проговорил:
С детства я пытался научить тебя самообладанию и показывал, как важно не терять его по жизни, поскольку самообладание не только хранит нас от опасных искушений, сбивающих с пути истины и добродетели, но и сдерживает потакание чувствам, которые считаются правильными, но, перейдя границу меры, становятся порочными, ибо несут зло. Всякая чрезмерность превращается в порок. Даже благородная в своей природе печаль обретает черты эгоистичной и неправедной страсти, если препятствует исполнению обязанностей. Под обязанностями я понимаю все, что мы должны как самим себе, так и другим. Излишнее потакание горю иссушает ум, почти лишая его способности вернуться к тем невинным радостям, которые Господь создал для освещения нашей жизни. Дорогая Эмили, постарайся вспомнить и применить те заповеди, которые я так часто тебе внушал, тем более что на собственном опыте ты познала их справедливость. Твоя печаль тщетна. Не принимай эти слова как банальное замечание, но позволь разуму одолеть печаль. Я не призываю тебя отказаться от чувств, дитя мое, но лишь учу ими владеть. Какой бы вред ни порождало слишком впечатлительное сердце, бесчувственное сердце отнимает надежду. Ты знаешь, как я страдаю, а потому понимаешь, с каким трудом мне даются эти слова. Я готов показать своей Эмили, что способен следовать собственным советам, а сказал это все потому, что не могу видеть, как ты поддаешься тщетному горю, не находя поддержки в разуме. Я молчал до сих пор, понимая, что есть периоды, когда все рассуждения должны уступить природе. Это время миновало и сейчас приходит другое, когда чрезмерные страдания превращаются в привычку и подавляют силу духа, делая победу над собой почти невозможной. Тебе, моя Эмили, предстоит доказать, что ты сможешь совладать с чувствами.
Эмили улыбнулась сквозь слезы и дрожащим голосом ответила:
Дорогой отец, я постараюсь доказать, что достойна быть вашей дочерью.
Благодарность, любовь и острое горе нахлынули на нее и заставили замолчать.
Сен-Обер позволил дочери вдоволь поплакать, а потом заговорил на посторонние темы.
Первым с соболезнованиями в Ла-Валле приехал месье Барро, суровый и внешне бесчувственный человек. С Сен-Обером его сблизило увлечение ботаникой, поскольку они часто встречались во время скитаний по горам. Месье Барро отошел от дел и почти удалился от мира, поселившись в элегантном особняке на краю леса, неподалеку от Ла-Валле. Он также испытывал глубокое разочарование человеческим родом, однако, в отличие от Сен-Обера, не жалел и не оплакивал людей, испытывая больше негодования относительно их пороков, чем сострадания к слабостям.
Появление месье Барро удивило Сен-Обера, поскольку прежде тот никогда не принимал приглашений, а сейчас явился без церемоний и вошел в гостиную на правах давнего друга. Судя по всему, несчастье соседа смягчило его суровую, неласковую душу. Казалось, что мысли месье Барро заняты исключительно утратой Сен-Обера, однако сочувствие он выражал не столько словами, сколько поведением. О причине своего визита он говорил мало, но проявленным вниманием, мягким голосом и добрым взглядом от сердца к сердцу передал и сочувствие, и поддержку.
В это печальное для Сен-Обера время его навестила мадам Шерон единственная оставшаяся в живых сестра, несколько лет назад овдовевшая и поселившаяся в своем поместье возле Тулузы. Общались родственники нечасто. Соболезнования мадам Шерон изливались обильным потоком слов. Она не понимала магии говорящих взглядов и мягкого, словно бальзам на душу, голоса, а потому подробно объяснила Сен-Оберу степень своего сочувствия, изложила достоинства покойной супруги, а затем утешила как могла. Пока тетушка говорила, Эмили без конца плакала, а Сен-Обер, стойко выслушав монолог сестры, перевел разговор на другую тему.
Прощаясь, мадам Шерон настойчиво приглашала брата и племянницу в гости, убеждая:
Смена обстановки пойдет вам на пользу. Неправильно поддаваться горю.
Конечно, Сен-Обер признавал справедливость этих слов, но в то же время больше обычного не хотел покидать место, освященное былым счастьем. Все вокруг напоминало ему о жене, а каждый следующий день, притупляя остроту горя, все крепче привязывал к родному дому.
Однако существуют обязательства, которые приходится исполнять: таким стал визит к шурину месье Кеснелю, откладывать который было уже невозможно. Желая отвлечь дочь от грустных помыслов, Сен-Обер взял Эмили с собой в Эпурвиль.
Как только экипаж въехал в прилегавший к отцовским владеньям лес, сквозь пышные кроны каштанов взгляд сразу выхватил угловые башни замка. Вздохнув, Сен-Обер вспомнил, как много времени прошло с тех пор, как он был здесь в последний раз. Теперь поместье принадлежало человеку, не способному оценить его по достоинству. Вскоре экипаж покатил по аллее, под высокими сводами старинных деревьев, так восхищавших в детстве. Сейчас их меланхолические тени вполне соответствовали его мрачному настроению. Меж ветвей то и дело мелькали грандиозные фрагменты замка: широкая орудийная башня, арка главных ворот, подъемный мост и окружающий территорию сухой ров.
Услышав стук колес, у парадного входа собралось целое войско слуг. Сен-Обер вышел из экипажа и ввел дочь в готический холл, теперь уже лишенный фамильного герба и древних знамен. Старинные панели на стенах, как и потолочные балки, были выкрашены в белый цвет. Некогда украшавший дальний конец зала длинный стол, где хозяин замка любил демонстрировать гостеприимство и откуда доносились взрывы смеха и жизнерадостные песни, тоже исчез. Мрачные стены теперь оживляли фривольные картины свидетельство дурного вкуса и испорченного нрава нынешнего хозяина.
Вслед за развязным парижским слугой Сен-Обер и Эмили вошли в гостиную, где сидели месье и мадам Кеснель. Те приветствовали гостей с церемонной вежливостью и после нескольких формальных слов соболезнования, казалось, забыли о том, что когда-то у них была сестра.
Эмили почувствовала, как к глазам подступают слезы, но негодование быстро их осушило. Спокойный и сдержанный Сен-Обер сохранял достоинство, не подчеркивая важности собственной персоны, однако присутствие его почему-то особенно раздражало Кеснеля.
После недолгой беседы Сен-Обер попросил разрешения поговорить с хозяином дома наедине. Эмили осталась с мадам Кеснель, которая сообщила, что к обеду ожидается много гостей, и пояснила, что никакие непоправимые события прошлого не должны препятствовать нынешнему веселью.
Услышав о предстоящем празднестве, Сен-Обер возмутился бесчувствием шурина и хотел немедленно уехать домой, однако передумал, услышав, что для встречи с ним была приглашена мадам Шерон. К тому же, взглянув на дочь, он предположил, что враждебность дяди способна когда-нибудь ей навредить, и решил не раздражать неугодным поведением тех, кто сам вовсе не заботился о сохранении приличий.
Среди собравшихся за обедом были два итальянских джентльмена. Один из них, по имени Монтони, доводился мадам Кеснель дальним родственником. Это был мужчина лет сорока, необыкновенной красоты и мужественности, однако в целом его внешность производила впечатление скорее высокомерия и острой проницательности, чем благожелательности и дружелюбия.
Его друг синьор Кавиньи господин лет тридцати выглядел не столь величественно, но не уступал в благородстве внешности и даже превосходил в утонченности манер.
Приветствие мадам Шерон, обращенное к отцу, неприятно поразило Эмили.
Дорогой брат! воскликнула она. Ты выглядишь совсем больным! Умоляю, обратись к докторам!
С грустной улыбкой Сен-Обер ответил, что чувствует себя ничуть не хуже обычного, однако испуганной Эмили показалось, что отец действительно нездоров.
Если бы не эта тревога, она непременно заинтересовалась бы новыми людьми и их разговорами во время пышного застолья. Синьор Монтони, только недавно приехавший из Италии, рассказывал о захлестнувших страну беспорядках, с жаром рассуждал о партийных противоречиях и жаловался на возможные последствия событий. С равной горячностью его друг говорил о политике своей страны, хвалил правительство и процветание Венеции, а также хвастался несомненным превосходством города над остальными итальянскими государствами. Затем, повернувшись к дамам, он переключился на парижскую моду, французскую оперу и французские манеры, причем в последней теме постарался особенно польстить местным вкусам. Тонкая лесть прошла не замеченной слушателями, однако ее благоприятное воздействие не ускользнуло от внимания рассказчика. Когда удавалось отвлечься от настойчивых ухаживаний других дам, синьор Кавиньи обращался к Эмили, но она ничего не знала ни о парижской опере, ни о парижских фасонах, а ее скромность, простота и естественность манер резко контрастировали с поведением остальных приглашенных особ.
После обеда Сен-Обер вышел на улицу, чтобы навестить тот самый старинный каштан, который Кеснель собрался спилить. Стоя под деревом, он смотрел на все еще роскошные, полные жизни ветви, сквозь которые просвечивало голубое небо, а в памяти всплывали события детства и мелькали лица давно ушедших друзей. В эту минуту он особенно остро ощущал свое одиночество, ведь у него осталась только Эмили.
Он рано велел подать экипаж, и на обратном пути Эмили заметила особую подавленность и молчаливость отца, однако решила, что причина кроется в посещении места, где прошло его детство, не подозревая о существовании другой причины, которую он тщательно скрывал.
Вернувшись в замок, Эмили расстроилась еще больше: она привыкла, что матушка всегда встречала ее теплыми объятиями и ласковыми словами. А теперь родной дом казался пустым и холодным!
И все же время совершает то, что не подвластно усилиям рассудка и сердца: одна неделя сменяла другую, унося с собой остроту утраты, до тех пор, пока боль не превратилась в ту нежность, которую чувствительная душа хранит как священную. Сен-Обер, напротив, заметно ослаб, хотя неотлучно находившаяся рядом Эмили заметила это едва ли не последней. После тяжелой лихорадки здоровье его так полностью и не восстановилось, а смерть жены нанесла сокрушительный удар. Доктор посоветовал ему совершить путешествие: считалось, что горе разрушительно подействовало на ослабленные болезнью нервы, а перемена мест, возможно, развеет ум и восстановит здоровье.
В течение нескольких дней Эмили занималась подготовкой к поездке, а сам Сен-Обер пытался максимально сократить на это время домашние расходы, в конце концов решив уволить слуг.
Эмили редко возражала против желаний и намерений отца, иначе непременно спросила бы, почему он не берет с собой лакея, присутствие которого необходимо, учитывая слабое здоровье Сен-Обера, но, узнав накануне отъезда, что Жак, Фрэнсис и Мари уволены, а осталась только старая экономка Тереза, удивилась и осмелилась спросить, что заставило его так поступить.
Нужно экономить, дорогая, ответил отец. Нам предстоит дорогое путешествие.
Доктор прописал воздух Лангедока и Прованса, поэтому Сен-Обер решил неспешно отправиться по берегу Средиземного моря в сторону Прованса.
Вечером накануне отъезда отец и дочь рано разошлись по своим комнатам, однако Эмили еще предстояло собрать книги и кое-какие мелочи. Когда часы пробили полночь, она вспомнила, что оставила в гостиной необходимые рисовальные принадлежности, и отправилась за ними. Проходя мимо спальни отца, она заметила, что дверь приоткрыта, и, тихонько постучав, вошла, чтобы убедиться, там ли он. В комнате было темно, однако сквозь стекло в верхней части двери, что вела в маленькую смежную комнату, пробивался свет. Эмили удивилась, что отец до сих пор не спит, и предположила, что ему нездоровится. Но, испугавшись, что ее внезапное появление в столь поздний час его встревожит, оставила свечу в коридоре и только потом подошла к двери.