Давай, сбацай стишок уже! нетерпеливо заёрзал на стуле поэт-сантехник Перегудов. Он уже свой отдекламировал и желал от души мясникам громко провалиться, чтобы книжку не выпустили и этим поэзию не осквернили.
Стишок написать это вам не на базар за мясом сходить, убеждённо сказал Скороплюев Василий. Вот детишкам подарок в рифму. Зовётся он красиво: «Болтливый заяц». Это вроде как он сам спьяну-то и рассказывает зверям в лесу:
«Без важной для порядка ксивы
не чуем проседи в глазах,
Не только те у нас игривы,
кто стонет, словно льнёт слеза.
И к случаю на целый вечер,
а воздух сильно прёт и лечит
и вновь предметы нечестивы»
Браво! орали почти все.
И все три мясника утонули в аплодисментах, хлынувших на их крепкие тела волной шторма баллов в семь. Их качнуло с непривычки. Хотя были они парнями суровыми, как и требовала основная профессия. При публичном разделении за прилавком туши на пашину, корейку, грудинку и окорок покупатели, наблюдающие за грустным видением расчленения тела, сильно задумывались и траурно молчали.
Значит, не одной Агнии Барто дано чуять детскую душу, просто и ясно сказал председатель, когда хлопать прекратили. Вот он шедевр поэзии: «Без важной для порядка ксивы не чуем проседи в глазах». Так написать! Завидую сам!
Так только Пушкин мог ласково изумить малолетнего читателя! бурно восторгалась беременная писательница научной фантастики, она же крановщица башенного крана, Малькова Алевтина. Ну, а кто Пушкина не читал вообще, тех надо ссылать в сибирскую тайгу лес валить. Не читать Пушкина это преступление против поэзии и гуманизма. На лесоповале пусть они забудут все буквы и даже расписаться в ведомости за зарплату не смогут. Такое им наказание от цивилизации советской.
Панович оглядел переминающихся на ногах мясников, у которых глаза горели так, будто каждому удалось разрубить тушу на двенадцать названий одним махом. Ещё хотите читать? Ну, один стишок вдогон можно. Книжку вашу мы и так берём. Первый стих ваш воспитает достойную смену нам, старикам! Давайте!
А эта поэма называется «Воспоминания мальчика старшей группы детсада номер шесть «Звёздочка» о раннем детстве в люльке», доложил Скороплюев. Все слушаем и не кашляем:
«что не всегда не все оглобли так издевательски страшны,
как те, козлам подобные харнаи,
что не немы да и не так уж и глухи,
И кроме вшей, от часа до сохи,
правители законами от Сатаны,
Зудящий зуд на стульях у стены,
Пропитанной потугами в плену от гнусных нам намёков
До правильно проложенных следов
туда, где на собранье рвутся собираться те,
не видные с порога поезда,
Всегда готовые в пригодные продраться
на тайный страшный сбор, ушами и под явь
А?! Как завёрнуто! Как дитё в пелёнку! всплакнул растроганный своми же словесами мясник Гриша Кукин, создатель рифм. И все трое мясников по-мужски без всхлипываний всплакнули. Нежные души имели работники пера и топора. Хотя весь зал не нашел в творении рифм.
Это про чё вообще? Не внюхал я, поднялся сочинитель частушек, оператор земснаряда Лихобабин. Расшифруйте, мать-автомать!
Молчи, дурак, дернул его за рукав писатель Лыско. Хрен потом твои частушки примут. Про что не ясно. Да! Но ты мясников не зли. Они тебя без топора напополам разложат. Кулаки как утюги. А стишок кто хошь сам додумает до своего разумения.
А где рифмы, бляха-папаха? нагло спросил прозаик Якушев. Навоз какой-то, а не поэма.
Козёл ты, Якушев, ответил мягко Митрий Чувашев, составитель стихов из слов Скороплюева и рифм Гришки Кукина. Всё в тонких эфемерных и филигранных рифмах, да, народ? И сразу в пяти смыслах философских. Детям полезно головку раздумьями загружать. Вот как я вам отвечу на происки враждебные.
Тоньше некуда! И философии полная тележка! Не понимаете вы, придурки, гениев, зарыдала беременная Малькова и выбежала из зала, заливая пол вроде бы пока ещё слезами.
От бьющей всех по головам струи фонтана талантливых произведений народ слегка затуманился и повял. Но третью поэтическую книгу надо было подготовить к печати хоть тресни.
Так меня же забыли, подпрыгнула технолог пивзавода Марьянова. Хотя я вам пиво машинами таскаю бесплатное на заседания это подарки от моей профессии. Но я же, главным делом, поэтесса. Пишу исключительно о любви. Потому, что много про неё слышала от знакомых и в театральных постановках по радио.
Читай, да всем на ужин пора, вытолкал её на пустое место перед рядами стульев кладовщик Ляхов, уже спокойный после выигранного конкурса.
А и зачту! Моя книжка стихов будет третьей.
Марьянова распустила волос, откинула голову назад и приложила ладошку к глазам:
Ты моя революция и затяжной декаданс.
Ты моя проституция, вечный в душе дисбаланс.
Ты моя экзекуция, "несовершённый" мой ляп.
Может, моя деградация эволюционный этап?
Это часть длинной поэмы, открыла глаза, полные боли и слёз, Марьянова. Если начну всю поэму читать, никто не выживет в зале. Так режет она души на мелкие рваные кусочки. В ней неизлечимая смертельная болезнь моих несбывшихся любвей.
Явно списала у кого-то, заметил ехидно штатный ругатель поэт-частушечник Лихобабин с третьего ряда. Так прекрасно она сама хрена с два бы написала. У какого-то почти что классика сдула, которого мы не знаем.
Всё, всё! Успокойся, очень печально сказал Панович Андрей Ильич. Берём. Много народа живёт как и ты без любви. И пусть они рыдают над прекрасной твоей поэмой. Пусть трепещут их невостребованные чувства. Ну, товарищи. Шесть книжек для дебюта набрали. Радуемся и идём по домам. Встречаемся в пятницу после рабочего дня. Будем учиться придумывать сюжеты. Устраивает?
Ура! Сказали все тихо. Устали тратить эмоции. Да здравствует литература!
Расходились как с тайной вечери. По одному и мелкими группами единомышленников. Потому, что само по себе собрание литераторов это хорошо. А вот выбрали для издания книг не тех. Так считали все, кроме избранных к публикации книжек. Но обойдённых получилось в сто раз больше и они решили, что выбор был несправедлив, а за справедливость имелся повод побороться.
Только председатель Панович Андрей Ильич брёл домой устало и одиноко. Избранные для издания их книжек не провожали его, чтобы случайно не показаться подобострастными. А остальные вроде и не обиделись, но разозлились. Их рукописи, конечно, были лучше. Но, как и всюду, выскочки
выигрывают. Хоть произведения их явно левой ногой написаны и похожи на сочинения школьников-троечников из пятого класса.
Надо по-честному порядок установить, пока бумаги этих бездарей не увезли в типографию, проектировщик Маслов на ходу придержал за рукава шофёра такси Игнатьева и грузчика с элеватора Андрюшу Блаженного.
Наши с вами повести куда интересней и написаны не слабее, чем Хемингуэй умел.
Да. Надо снова собраться и я разнесу в клочья тех шестерых, а из прозаиков предложу издать ваши повести, обрадовался возможности покричать на собратьев по перу врач-терапевт Савченко. Сам я ничего не написал кроме десяти тысяч рецептов, а в литобъединение пациентка меня затянула. Вы, говорит, так поэтично пишете рецепты, что их хочется наизусть учить и на Новый год под ёлкой вслух читать.
Поэтов тоже менять надо, загорячился Маслов. Если этих опубликуют позор на всю область. Лепет полуграмотный.
И поэтов я выдвину других, терапевт Савченко «завёлся». Выбрали графоманов безмозглых! Уши в трубку скручиваются от их, так сказать, стишков. И мозги взрываются. Жуть! Предложу Мухину, Завадскую и Кулибабина. Вот они таланты! Слова у них рассыпаются как драгоценные камни. Но они ребята скромные. Даже дома стесняются своим показывать стишки. Ну и затолкали их, бедолаг, наши литераторы в самый глухой угол. Нет. Не пойдёт.
В пятницу на очередном заседании он произнёс речь, по накалу страстей и количеству правды напоминающую выступление вождя Ленина В.И. на заседании Петроградского Совета 25 октября 1917 года. Слабонервные плакали и ненадолго сваливались в обморок, а сильные духом быстренько с оратором согласились и надавили на Пановича так, что он поднялся на стол и крепко стукнул себя в грудь большим кулаком.
Как коммунист я обязан прислушиваться к мнению большинства, какую бы хрень оно не несло! признался он и включил вместо прежних избранников Маслова, Игнатьева и Блаженного для издания прозы, а поэтами для публикации книжек принял Мухину, Завадскую и Кулибабина.
Нехай теперь читают свои придумки, крикнул с места отверженный на время автор романа «От любви до ненависти» кладовщик Ляхов. Мы не гордые. Издадим свои шедевры после них. Их народ начнёт чмырить за малохудожественную самодеятельность, а тут наши шикарные книжки напечатают. И не мелькнет мимо нас любовь народная. Пусть читают свой бред, бляха-папаха! Эй, где вы там? Выходи по одному.
Первым отважился проектировщик Маслов
Повесть научная фантастика. «Стекло из гранита». Отрывок второй главы:
«ОН слушал свой вердикт молча, находясь в «xyz» состоянии полностью без материальной оболочки, помещённый в силовой блок высшей степени непроницаемости, как один из самых жутких преступников Межгалактической Межзвездной хартии цивилизаций Мира Создателя.
Вопль Основного Эсквайра заполнял всю его раненую обидой внутренность :
За наглое нарушение статьи 3 кодекса Вселенной, а конкретно -оскорбление всех дел Всемогущего Премьера нашей партии, нарушение клятвы и добровольный переход в клан Желтых, находясь в очередном воплощении на планете приговаривается к изгнанию из кругов сути всех планет всех Вселенных»
Ну, какая же сволочь, этот основной Экскаватор! Гад-то какой бессердечный! закричал писатель Кушаков, чего-то, похоже, хлебнувший с небольшими градусами. Он вытащил из-под себя стул и метнул его в Маслова, но не попал. И дал автору шанс дочитать отрывок:
Это же конец прекрасным мечтам моим насчёт будущих воплощений в других мирах. Зачем тогда мне быть в этом поле Энергии?! Подумал ОН, нажал себе на пупок и аннигилировался»
Я не Эсквайр! попробовал утихомирить Кушакова Маслов. Я всего-то автор фантастической своей повести. Не надо об меня крушить мебель государственную, пронумерованную. Пронял тебя, Гена, текст? Прохватил!!! И тебе эта сволочь поперек горла? Я, когда писал про него три авторучки сломал. Такая злоба была на эту межгалактическую верховную тварь!
А Вы не на кого не намекаете из руководителей нашей партии? Уж больно напоминает одного, спросил ехидно писатель Лыско, отвергнутый и отсроченный от издания детектива «Наказание за преступление» минимум на полгода.
Я бы его фамилию обязательно написал, отгородился смелым ответом автор. А если Вам кто-то конкретно почудился, то скажите тогда вы его фамилию. Вашу догадку и передадим в соответствующий Комитет.
Лыско вспотел и поросился выйти по нужде.
Да, нужда она и милостыню заставит клянчить возле базара, укусил литератора врач Савченко.
Пусть с ним! разрешил председатель. Разрешим выйти товарищу?
Иди, а то не успеешь. Не хватало нам этого только! сказала поэтесса Завадская
Вы шибко наукообразно излагаете, подкинула угля Марьянова, которую тоже отбросили в очередь на публикацию подальше. «Ани какая-то ингаляция и взорвался»! Не для народа пишете, товарищ! Чего конкретно имели вы потугу выразить?
Я ничего не хотел, гордо поднял подбородок Маслов. Это мой герой повести нажал на пупок и превратился в пустое пространство. Фантастика. Мог бы нажать, конечно, на глаз. Но фантастический жанр допускает и некоторые вольности, Тупым и неспособным к пониманию более сложного, чем таблица умножения, объясняю: «Аннигилировался» по-простому называется «исчез», растворился, пропал и помер.
Марьянова, мы вас во второй партии скоро уже напечатаем, вздохнул председатель. Не бузите. Не мстите конкурентам. Не по-литературному это. Маслова с прекрасной фантастической повестью берём непременно. Теперь слушаем следующего. Причём поэта. Мухина готова на эшафот? Видите, как строго сегодня терзают авторов?
Мухина выбежала на «лобное место» перед всем залом в фиолетовом платье до пола. На причёске её качалась того же цвета ажурная шляпка с крупным пером страуса или петуха.
Баллада о страсти! объявила Мухина и заплакала. Очень грустная. Но я выбрала фрагмент не угнетающий психику.
«мокрые белые хлопья
зонтик большой на двоих
вот оно- счастье
Дерзкая нежность сердец
Краткая сказка любви»
Сколько же бродит нас, незамеченных никем талантов! вскрикнула оскорблённая Марьянова. А некоторых хоть и заметят, хоть для проформы и признают по способностям, но грубо потом игнорируют. Это из-за блатных, заговорённых на успех с высот партийных, да из-за любовниц временных, которые подделываются под нас, поэтов. И задвигают нас, истинных чистых талантов, в за в запасники и подполье. Хорошо, если не забудут наглухо. Настя Мухина создала шедевр равный работам Изабеллы Ахатовны Ахмадулиной. Кто читал её сборник «Струна»? В нём всё непередаваемо гениально. Вот и у Насти нашей почти так же, если не лучше.
Под бурные аплодисменты и сдержанные слёзы умиления Мухина сдала рукопись председателю и, колыхая воздух фиолетовым широким подолом, выбросилась в коридор, махнув печально локонами под шляпкой с гнутым петушиным пером
Игнатьев готов? Пановичу надоело слушать ахинею, которую он обязан был хвалить, чтобы литературное объединение однажды дружно не набило ему морду за недооценку талантов и не рассосалось до полного отсутствия. Но он перед заседанием, ещё на улице из плоской фляжки хлебал коньячок, который как-то помогал ему перетерпеть избыток творческого бреда и поверить, что литературные перлы любителей-сочинителей всё же лучше называть талантливыми, чем лечить бодягой фингалы. Надо, чтобы литобъединение, наоборот, росло и ширилось, следовало ритмично издавать книжки счастливых графоманов и, конечно, редких, вполне психически здоровых, любителей иногда высказываться письменно.