Неожиданно Флавия вырвала ее из размышлений, с энтузиазмом схватив за руку:
Смотрите! Это Лакий, Марциан и Виний триумвиры.
Плавтина встала на цыпочки и завороженно уставилась на своего создателя того, кого долгое время считала учителем. Он почти не изменился, в отличие от Флавии. Благодаря своим чертам и выправке он уже в прежнюю эпоху слыл прекрасным примером аристократического идеала. Его нынешняя внешность едва ли стала более естественной. Высокомерный, чрезвычайно худой старик казался живым воплощением правильности и умеренности. Его высокие скулы и идеально очерченные длинные брови придавали ему отстраненный вид. В каждом его движении читалась безграничная уверенность.
А позади него два других члена триумвирата. Невозможно было себе представить упряжи более разномастной, чем эти трое. Префект Лакий излучал несгибаемость и мощь, которые были бы куда уместнее на поле боя, чем при Дворе. Собственная внешность Лакия не заботила. Тело, в котором ему выпало поселиться, было вещью несовершенной и изношенной, на которую он не обращал внимания. Держался он как-то небрежно и по сравнению со всем своим окружением казался блеклым, скорее механическим, чем живым. Своим положением Лакий был обязан не внешности, а роли, которую играл: командовал без посредников и поддерживая постоянную связь с войском грозной боевой силой, сохранявшей порядок в Урбсе. И власть эту он получил лишь благодаря договору с расой военных машин, которыми он командовал на протяжении веков, объяснила Флавия на ухо Плавтине.
Марциан встревожил ее еще сильнее. Если верить Флавии, этот вольноотпущенник в далеком прошлом был созданием Гальбы. Никто не помнил, в какой момент Гальба дал ему свободу. Потому Марциан не мог называться Интеллектом ведь его не было в числе первых автоматов. Он обладал лишь одним телом, и, если это тело уничтожат, ни один Корабль не укроет его сознание за своей нерушимой оболочкой. Совсем как Отон, сказала себе Плавтина.
Но его сходство с проконсулом на этом и заканчивалось. Внешность Марциана внушала лишь страх. Лицо у него было жирное и одутловатое, череп лысый, глаза под кустистыми, очень длинными бровями обрамляли глубокие темные круги, что добавляло зрелищности и без того демоническому облику. Однако его плечи и голова почти терялись внутри металлической структуры, казалось, полностью состоящей из пик и лезвий. Вместо рук и ног инструменты, призванные напоминать об источнике власти Марциана, а именно его способности причинять боль. Искусственные органы и механизмы жизнеобеспечения окружали его тело, питали и снабжали воздухом. Хорошо видимые насосы с регулярными интервалами наполнялись различными жидкостями грязно-красных оттенков. Это тяжеловесное сооружение поддерживалось с помощью опоры, к которой крепилась дюжина мощных и опасных членистых конечностей, похожих на паучьи лапы.
Цель Марциана, шепнула Флавия, в освоении человеческого опыта. Он старался добиться не телесной схожести, а психологического соответствия. Для этого постоянно перестраивал свои программные структуры и имитировал, как для своих жертв, так и в собственном сенсориуме, боль и удовольствие, вечно жадный до ощущений, способных породнить его с расой создателей. Цель, как рассудила Плавтина, откровенно кощунственная: освободиться от древних Уз, стать ровней Человеку и таким образом воплощением извращенного божества. Его приступы мистического помешательства после пыток, которым он подвергал сам себя, были общеизвестны. У Интеллектов он вызывал дискомфорт, смешанный с завороженным интересом. Его долго терпели как любопытный эксперимент, пока Гальба в своем безумии не сделал его одним из самых влиятельных персонажей Урбса.
Плавтина завороженно смотрела, как одни за другими Интеллекты почтительно кланяются трем вошедшим. Каждый в этой тесной толпе придворных с холодными глазами, казалось, был занят тем, что наблюдал за остальными, оценивал изменения в соотношении сил. А Отон, в свою очередь, не переставал разглагольствовать, повествуя собранию о своих военных подвигах. Другие в ответ задавали ему вопросы. Как же он смог победить, несмотря на Узы? Располагал ли он секретным оружием? Изменил ли собственную программу? Он же со снисходительной улыбкой на устах и непринужденным жестом уходил от ответа, снова и снова возвращаясь к своему рассказу. Эпизод с мгновенным перемещением в тропосферу звезды вызвал у придворных восхищенные и удивленные восклицания. Они отдали бы что угодно, чтобы узнать секрет, открывавший дорогу к власти, и в то же время боялись Отона как раз потому, что в его руках находилась сила, которую он мог использовать по своему усмотрению.
Плавтина сразу заметила женщину, появившуюся рядом с проконсулом. Она стояла, прислонившись к колонне. Глаза у нее были закрыты, будто она максимально сосредоточилась, чтобы слышать только его слова. Выражение ее лица вкупе с правильностью черт воплощало смесь благородства и скромности. Высокая, стройная, она вся будто состояла из женственных округлостей, а ее тело казалось утонченным контрапунктом угловатому камню, у которого она стояла. Контраст с ним только подчеркивал гибкость ее изогнутых бедер и грациозность рук с удивительно белой кожей. На ней было платье насыщенного сине-зеленого цвета, с вышитыми серебряной нитью сложными цветочными мотивами. На голове скромная диадема безупречного вкуса, чья разноцветная эмаль подчеркивала бледно-золотистый цвет ее волос. Почувствовав, что на нее смотрят, она подняла глаза и наугад оглядела толпу.
Кто это? Плавтина спросила Флавию.
Камилла. Племянница Гальбы. Неужели у вас совсем не осталось воспоминаний от предыдущего воплощения?
Нет, ответила она. Мои воспоминания заканчиваются незадолго до отлета с красной планеты.
Я догадалась об этом по тому, как вы держитесь, будто попали сюда впервые.
Так и есть.
Я помню другую Плавтину. Но вы, затерянная в этом мире гигантов Вы понимаете хоть что-то в происходящем?
Плавтина поглядела ей прямо в глаза.
Я вижу вокруг существ, которые прежде были автоматами, а теперь стали богами.
Флавия расхохоталась. Непринужденным жестом ее прохладная ладонь скользнула по руке Плавтины вверх, к плечу, потом к щеке, которую Флавия погладила. Плавтина позволила ей это она ощущала себя словно парализованной.
И фраза эта из ваших уст звучит как упрек. По ней я вас прекрасно узнаю. Вы никогда ничего не скрываете. Всегда говорите прямо и откровенно. Почти эмоционально, если можно так сказать о ноэме. Вы так на нее похожи
Секунду она, казалось, колебалась, устремив взгляд в пустоту и сильнее надавив на щеку Плавтины.
Вы уже не тот Интеллект, который угрожал порядку в Урбсе. Но вы напоминаете мне о другой Плавтине. Той, с кем мы когда-то гуляли под бледным солнцем старой красной планеты. Вы об этом помните?
Возможно, лучше, чем вы. Для меня это было вчера, и наша жизнь состояла из бесконечных дней, проведенных за работой под землей. Ничего другого там не было по крайней мере, ничего занимательного.
И все же мы были счастливы или по меньшей мере мне так кажется. Нашим любимым развлечением стали сложные биологические системы. Вам в них не было равных.
Кажется, это было излюбленной деятельностью Плавтины, которую вы знали, или, по крайней мере, одного из ее аспектов. Она воссоздала целую экосистему на Корабле.
Я этого не знала, ответила Флавия, немного помрачнев. Кто знает, что скрывает чрево Корабля? Но вы очень похожи на изначальную Плавтину, а не на другой ее аспект.
Зачем вы говорите мне все это?
Мне приказали выяснить, сколько в вас осталось от той Плавтины. Представляете ли вы опасность для тех, у кого в руках судьбы Урбса?
Флавия по-прежнему слишком дерзкая и уверенная в себе, чтобы что-то скрывать, безразличная к тому, что могут о ней подумать.
Кто велел вам это сделать?
Виний, конечно. И та Камилла, чьей красотой вы восхищались.
Но зачем?
Понятия не имею. Здесь все задаются вопросом, какое отношение вы имеете к прежней Плавтине. Ее особые взгляды давали ей определенную власть.
Власть?
Да, что-то вроде внутренней силы. Она жила убеждениями, и это позволяло ей сопротивляться неврастении, что гложет нас всех. Какая-то моральная непримиримость.
Что же в этом опасного?
Плавтина без конца напоминала нам о нашей посредственности и компромиссах двух столпах, на которых зиждется власть Гальбы и его триумвиров, от которых здесь никто не может ускользнуть.
Мне кажется, Отон и его союзники
Отону больше никто не союзник. Не я, и уж точно не близнецы. Да и самого его они купят. Сильнее всего он жаждет славы. И они ему ее дадут, а взамен попросят малого: вас.
Меня?
Собеседница холодно улыбнулась.
Ничто не встанет на пути их планов.
Плавтина почувствовала, как сердце забилось в груди.
Зачем вы мне все это рассказываете?
Я не верю, что вы можете погибнуть так легко, что она ничего не предусмотрела для вашей защиты. Вы, без сомнения, ее самый интересный опыт. Вы живы, под вашей кожей пульсирует плоть.
Дискомфорт Плавтины от того, что ее касалась рука Флавии, усилился, стал почти физическим, будто щеку закололо. Ее собеседница поняла это и надавила сильнее, ее пальцы сжались жадно, хищнически. За кажущейся непоколебимостью этого существа бушевал яростный голод, желание, природы которого она не знала. Флавия наклонилась к Плавтине и глухо продолжила:
Вы этого не знаете да и они тоже но прежняя Плавтина располагала необычными ресурсами.
Я не понимаю.
Я тоже. Она не знала неудач в своих проектах. Я всегда старалась поддерживать с ней союз.
Я думала, вы дружили.
Посмотрите вокруг. Видите хоть что-нибудь, способное вдохновить на дружбу? Я и так наговорила лишнего, предупредив вас. Прощайте, Плавтина.
Будто с сожалением она отвела руку, потом сделала несколько шагов назад, не отрывая взгляда от молодой женщины. Наконец она исчезла в толпе, оставив Плавтину в одиночестве и задумчивости. Как она и предчувствовала с самого начала, все это присутствие прежних сторонников, триумф, Двор, собравшийся с большой помпой, было лишь ловушкой. В ней начала подниматься паника. Она не знала, как выбраться из дворца. Направилась в другую сторону, к выходу, просочилась между ног у безразличных гигантов, прижалась к стене. Надо бежать. Интеллекты, населяющие это место, слишком сильны для нее, а охрана никогда ее не пропустит. Что же делать?
«Что делать?»
Голос нет, нечто большее, множество глубоких голосов, так тесно переплетенных, что казались одним целым. Плавтина вздрогнула; она не могла определить, откуда он идет. Заинтересовавшись, она обернулась. И в двух шагах увидела статую, стоящую в округлой нише, украшенной чрезмерным изобилием барельефов. Статуя изображала съежившегося на корточках старика, погруженного в размышления. Лицо его человеческое, с презрительным и мрачным выражением заросло взъерошенной бородой такое выражение пристало бы не мудрому стоику, а скорее циничному философу, вроде того, кто остановил армию Александра, велев тому отойти и не закрывать ему солнце. В руке у него был короткий посох с матовым шаром на конце. На шаре сидел орел, расправляющий крылья; у его лап ползла змея. По обе стороны алтаря этого скрюченного божества висели кадильницы, откуда неторопливые спирали дыма поднимались до самого потолка, где их рассеивали сквозняки.
Вы мне что-то сказали?
Вы же слышали (восприняли разумом (благодаря этому любопытному скрещиванию (ноэма и воплощения (биологического (не человеческого)))), ответила статуя, (и я этому рад).
В первый раз с момента ее появления в Урбсе вычислительное существо обратилось к ней разумом. Однако эта манера разговора не походила ни на что, слышанное ею прежде. Если слова как у человека, так и у ноэма, строились диахронически, сознание этого существа расходилось множеством векторов во множестве измерений одновременно. Казалось, его мысли тесно в скудных концептах человеческих языков, и она взрывает их бесконечным множеством параллельных отступлений как намеренно ограниченные нити, ведущие к более широкому целому; как макрокосмосы, каждый из которых содержал в себе множество вложенных миров. Контакт с этим фрактальным существом дезориентировал Плавтину, хотя оно и прилагало большие усилия, чтобы опуститься на ее уровень.
Во имя Концепта, простонала она. Кто вы?
Мы знаем друг друга (еще по древней (древней для вас, а не для нас) истории (так что вы нас узнаете)).
Она сконцентрировалась, вгляделась в каменные черты.
Вы Анаксимандр монадический модулятор! Ойке сказала мне, что наши пути пересекутся! Я не та Плавтина, которую вы помните. На самом деле мы с вами никогда не встречались.
Различие (такие, как мы, видят тождественность идентичности и различия) не имеет значения (или имеет, но только в вашей ограниченной перспективе (которая для нас не несет никакого смысла (ведь для нас важна только одновременность (хронология в вечности)))).
Плавтина рассмеялась она была рада найти хоть какого-то союзника.
Ойке сказала мне, что вы говорите странно, и она на этот счет не ошибалась.
Она ошибалась (хорошенькая же благодарность (а Ойке не занимать нахальства (это дружеское воспоминание))), ответил Анаксимандр со смесью притворного негодования и подлинной нежности. Мы (этот интерфейс, который также вел беседу (в другом пространстве-времени (это ограниченная точка зрения на существование) с Ойке) упрощаем одновременность (то есть единство одного и множества) нашей мысли (которая для нас есть лишь одно из свойств самого существования (как распространение нашей внутренней сущности (одинаковой как здесь, так и везде))) в нечто почти линейное и понятное для вас.
Она засмеялась сильнее. В ней расцветала радость как зернышко, вдруг начавшее расти благодаря весенним дождям и солнцу.
Я благодарю вас за это усилие, но уследить за вашей мыслью нелегко. Вы на самом деле статуя? Почему вы не на Корабле, как другие ваши собратья?
Это соображение не относится к делу (показывает узость ума) (но я и в самом деле статуя). В то же время у меня нет собратьев (я сам являюсь и единством (то есть единством одного и множества) и сложностью (включением разности в единство)).
Я не понимаю.
Он испустил мысленный эквивалент вздоха, в этот раз в одном измерении, предназначая его недалекому уму Плавтины.
Мы «тот самый» монадический модулятор (и мы же репрезентация этого модулятора) (и мы же (как считается) специфический монадический модулятор Урбса). Я один, несмотря на множество моих проявлений (это сужающее (научно-популярное) название). Я считаю (мир высчитывается), мир (я) меняется. Это вы и называете властью. Но власти не существует (поскольку мир высчитывание (самовыражение) каждой части по отношению к целому). Эта наша онтологическая беседа не имеет, впрочем, никакого значения (и для вас она недоступна, крохотное создание (говорю это без всякого презрения (у каждого свое место во Вселенной (и мы вас весьма ценим, Плавтина)))).
Вы что-то вроде мощнейшей машины, наделенной множеством способностей. Существует только один монадический модулятор!
Пойдет и так (это неточное выражение).