Наоми вздохнула.
Ты права, абсолютно права.
Я уеду, когда захочу или когда мне это будет нужно. Они пытаются стыдить меня, подкупить, бьют на жалость лишь бы заставить меня бросить то, что для меня важно. Но что для меня важно? Моя семья и «Три ивы». И ты.
Спасибо Наоми сама потянулась за стаканом и поднесла его к губам, чувствуя, как предательски дрожит ее рука.
Келси с трудом удержалась, чтобы не наподдать ногой горшок с геранью.
Не за что меня благодарить. Ты моя мать, и ты мне небезразлична. Я восхищена тем, как ты сумела распорядиться своей жизнью. Может быть, я не совсем хорошо представляю те годы, когда тебя когда ты была далеко, но ты теперешняя мне очень нравишься. Кроме того, я не собираюсь уезжать отсюда только потому, что так хочется Милисент.
Наоми почувствовала, что ноги не держат ее, и оперлась руками о столик, чтобы не упасть.
Ты не представляешь Просто не можешь себе представить, каково мне слышать это от взрослой дочери, Келси. Что теперешняя я тебе нравлюсь. Я очень люблю тебя, Келси.
Весь гнев Келси куда-то улетучился.
Я знаю.
Я не знала, какой ты будешь, когда мы снова встретимся. Все эти годы я любила маленькую девочку, которую потеряла. И вот ты приехала в «Три ивы», чтобы дать мне возможность начать все сначала. Я восхищаюсь тобой, Келси, горжусь тобой, как не гордится ни одна мать. И даже если завтра ты уедешь, чтобы никогда не вернуться, знай, что ты все равно дала мне больше, чем я когда-либо надеялась получить.
Никуда я не уеду. Повинуясь велению сердца, Келси шагнула к матери и широко развела руки, чтобы обнять ее. Никуда я не уеду. Мне хочется быть только здесь.
Крепко зажмурившись, Наоми наслаждалась прикосновением, запахом дочери.
Я попробую помочь тебе, прошептала она. Я найду способ, чтобы заставить ее смягчиться.
Не надо. Это не должно тебя беспокоить. Немного успокоившись, Келси разжала объятия. Иначе ты сойдешь с ума, как и я.
Настроение ее снова переменилось, и она стала расхаживать из стороны в сторону.
Как больно и ужасно обидно! воскликнула она. Мне даже не верится Она думала, что мне нужны ее деньги, и пыталась использовать их, чтобы манипулировать мной. Их и мои собственные чувства. Она пыталась диктовать мне, что я должна делать и как поступать!
Диктовать это вполне в духе Милисент. Так было и раньше.
Она не смогла изменить завещание деда и остановить выплаты из моего фонда попечения. Бьюсь об заклад, это привело ее в бешенство: она она! и вдруг оказалась бессильна. Бедный папа Он был очень расстроен и даже накричал на бабушку, а ведь раньше он никогда не повышал на нее голос.
Еще как повышал. На лице Наоми отразилось что-то вроде мрачного удовлетворения. Впрочем, это было давно. Я рада, что Филипп принял твою сторону.
Как бы мне хотелось сказать то же самое, но я нисколько не радовалась, нет. Это было ужасно видеть, как они ссорятся, как нарастает отчуждение между папой и Кендис, и знать, что права я или нет, но именно я в этом виновата. Бабушка такая несгибаемая, она никак не может переломить себя и хоть на минутку поставить себя на место другого человека.
А разве не то же самое говорили о ней самой? вдруг вспомнила Келси и дернулась как от удара.
У Милисент есть только два выхода: уступить или умереть в одиночестве, вставила Наоми.
Мне хочется верить, что они помирятся, проговорила Келси. Очень хочется. Что касается нас с бабушкой, то вряд ли мы когда-нибудь придем к компромиссному решению. Во всяком случае, не после сегодняшнего скандала. Она Она попыталась использовать против меня даже смерть Горди и открытым текстом заявила, что ты сама наняла кого-то из твоих дружков-головорезов это ее подлинные слова, чтобы накачать наркотиками несчастное животное. В конце концов, если ты застрелила человека, то Келси смешалась и не договорила.
То что мне какая-то лошадь, закончила за нее Наоми. В самом деле что?
Извини. Чувствуя непреодолимое отвращение к самой себе, Келси ожесточенно потерла все еще гудящие виски. Я слишком взвинчена.
Это не имеет значения. Я не сомневаюсь, что многие слишком многие думают так же. Почему я, собственно, взялась сегодня за кисть? спросила она, жестом указывая на холст. Да потому, что кое-кто начал распространять слухи, будто я убила Горди, чтобы получить страховку.
Келси в бессильной ярости сжала кулаки, потом снова разжала.
Чудовищно! Да в эту чушь не поверит ни один человек, который знает тебя достаточно хорошо.
К несчастью, в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Наш мир не такой уж совершенный, и такие вещи случались. Как говорится, данная версия имеет право на существование, хотя Она нахмурила лоб и взяла в руку кисть, словно что-то прикидывая. Хотя простой арифметический расчет мог бы положить конец этим нелепым домыслам. Разумеется, Горди был застрахован на значительную сумму, однако живой он стоил во много раз больше и как призовой скакун, и как производитель. Просто этот случай вызвал к жизни кое-какие воспоминания. И во мне, и, видимо, в других.
Несколько успокоившись, Наоми снова принялась рисовать.
В тюрьме я только этим и спасалась, пояснила она. Это был способ выжить, дать выход эмоциям, и другого я не знала. Там там не хочется копаться в своем собственном внутреннем мире, который полон болью, гневом, страхом. Особенно страхом.
Расскажи мне о тюрьме, попросила Келси. Если можешь, конечно На что это было похоже?
Наоми продолжала молча рисовать. Уже не раз она задумывалась о том, когда же Келси наконец спросит Именно «когда», а не «спросит ли» стремление знать все ответы было такой же неотъемлемой составляющей характера Келси, как и ее нетерпимость ко лжи.
Ну что же, придется ей нарисовать еще одну картину, только сделать это надо будет словами, а не кистью и красками.
У тебя отнимают все Наоми сказала это тихо, словно напоминая самой себе, что все это в прошлом. И не только одежду, хотя это одно из самых первых унижений, через которые приходится пройти. У тебя отнимают платья, свободу, права, надежду. У тебя остается только то, что тебе дают взамен, а дают они немного. Ты даже не представляешь, как сильно давит этот надоедливый, раз и навсегда заведенный порядок. Тебе говорят, когда вставать утром, когда принимать пищу не завтракать или обедать, а именно принимать пищу! когда ложиться спать. Никого не интересует ни что ты чувствуешь, ни чего ты хочешь.
Келси шагнула вперед и остановилась рядом с матерью. В кустах и кронах деревьев радостно галдели птицы, празднующие весну, воздух был напоен запахами цветов, молодой листвы и масляных красок.
Ты ешь то, что тебе дают, продолжала Наоми, и через некоторое время ты привыкаешь к этому однообразному меню. Ты забываешь, каково это отправиться в ресторан или просто спуститься ночью в кухню, чтобы пошарить в холодильнике Сама того не заметив, она негромко вздохнула. Для тебя же самой будет проще, если ты забудешь обо всем, что было в той, другой жизни. Если принести с собой за решетку слишком много воспоминаний о свободе, то они сведут тебя с ума, потому что ты постоянно чувствуешь, что все это больше тебе не принадлежит. Из окон тюрьмы видны холмы, цветы, деревья, смена времен года, но они где-то снаружи, за стеной, и не имеют к тебе никакого отношения. Ты перестаешь быть тем, кем ты была раньше. И даже если тебе одиноко, не вздумай сблизиться с кем-то, потому что люди постоянно уходят и на их место приходят новые.
Наоми переменила кисть и стала рисовать быстрыми, энергичными мазками, давая выход бурлящим внутри чувствам.
Некоторые женщины зачеркивали числа в календаре, но не я. Мне не хотелось думать о днях, которые складываются в недели, месяцы, в годы. Да и как я могла о них думать? У других были фотографии детей, они любили рассказывать о своих семьях, о том, что они будут делать, когда выйдут Семью я потеряла, а думать о будущем боялась. У меня не было другого выхода, кроме как сосредоточиться на скучной повседневности.
Ты была одинока, пробормотала Келси.
Это и есть самое сильное наказание наказание одиночеством. Да еще, пожалуй, когда ты постоянно на виду и не имеешь ни одной минутки для себя лично. Ты думаешь, в тюрьме главное решетки, которые держат тебя внутри и не пускают на свободу? Ничего подобного.
Наоми перевела дух и заставила себя продолжать.
В личное время можно читать или смотреть телевизор. Нам приносили толстые модные журналы, однако после первых двух лет я перестала в них заглядывать. Слишком тяжело было видеть, как все меняется, пусть даже это такие пустяки, как длина юбки или покрой плеча.
Тебя никто не навещал?
Навещали. Отец, Мо Я не знаю такой силы, которая помешала бы им прийти. И, бог свидетель, я тоже хотела видеть их, хотя потом я и страдала с особенной силой. Только представь себе, Келси, я видела, как стареет мой отец. Наверное, это было тяжелее всего видеть, как годы оставляют следы на его лице. Его седина и морщины вот каким был мой календарь, Келси.
Ну а самым тяжелым был последний год. Адвокаты долго пытались добиться для меня досрочного освобождения, и вот стало известно, что мой приговор может быть пересмотрен. Знать, что свобода так близко и в то же время бояться покинуть мир, в котором просуществовал столько времени, было тяжелее всего. Ведь на свободе некому будет указывать тебе, что и когда делать. Дни еле-еле ползли, и времени для размышлений, для надежды было слишком много, так что последние месяцы перед освобождением я едва выдержала.
А потом, в один прекрасный день, отец привез мне новый костюм. Серый в тонкую полоску, довольно элегантный и строгий. Господи, как у меня дрожали руки! Я не могла даже застегнуть блузку. А когда мы вышли за ворота, солнце буквально ослепило меня, и дело было вовсе не в том, что в тюрьме нас держали в сырых заплесневелых подвалах. Это, кстати, была очень приличная тюрьма, и работали там вполне приличные люди во всяком случае, в подавляющем большинстве. Дело было в том, что в этот день само солнце показалось мне другим горячее, ярче, ослепительнее. В первые мгновения я вообще ничего не видела. А потом увидела слишком многое.
Она снова переменила кисти и, прищурившись, поглядела на свою работу.
Ты и в самом деле хочешь услышать все остальное? спросила она, не оборачиваясь.
Да, пробормотала Келси. Продолжай.
Я увидела, каким измученным и старым стал мой отец. Я увидела новый, ослепительно-белый «Кадиллак», в котором отец приехал за мной, чтобы везти домой. Я знаю, что по дороге мы о чем-то говорили, но не помню о чем. Единственное, что я тогда чувствовала, это что время вдруг понеслось вскачь и что вокруг слишком много людей и машин. И еще я боялась, что что-то вдруг изменится и меня заберут обратно. Или наоборот не заберут.
Потом мы остановились у ресторана, чтобы перекусить. Полотняные скатерти, вино, цветы на столе Все это так на меня подействовало, что отцу пришлось самому сделать заказ, словно я была ребенком. Да я, наверное, действительно не смогла бы я забыла, как это делается. Я забыла названия блюд, которые мне когда-то нравились. От этого я расплакалась, и отец заплакал тоже. Так мы сидели вдвоем и роняли слезы на белую скатерть, потому что я забыла, каково это сидеть за столом и выбирать блюда из меню.
Свобода утомила меня, и остаток пути я проспала. Когда я проснулась, отец уже въезжал в ворота, и я увидела, что деревья подросли, что саженцы кизила, которые я сажала сама, превратились во взрослые деревья, которые год за годом цвели и плодоносили без меня. Новые обои в гостиной, незнакомая ваза, которой раньше здесь не было, все эти изменения повергли меня в ужас.
В конюшню я вообще не ходила несколько дней, пока наконец Моисей лестью и уговорами не заставил меня пойти. Там был жеребенок, при рождении которого я присутствовала. Теперь это был могучий жеребец-производитель шестнадцати ладоней ростом. Новые люди, новое оборудование все было новым. Я так испугалась, что еще неделю после этого просидела дома, а спала с зажженным светом и распахнутой дверью. В первое время я вообще терпеть не могла закрытых дверей, но со временем это прошло. Почти прошло. Потом мне пришлось заново учиться водить машину. В первый же свой самостоятельный выезд я отправилась к твоей школе и увидела там тебя. Маленькая девочка, которую я помнила, выросла и уже училась кокетничать с мальчиками. Мне пришлось примириться с тем, что ты вполне обходишься без меня. И я попробовала начать все сначала.
Наоми отложила кисть и отступила на шаг назад.
Кончено
Келси вовсе не была в этом уверена. Картина, возможно, в самом деле была закончена, но чувства, вызвавшие ее к жизни, еще не отбурлили, да и рассказ Наоми был далеко не завершен. И дело было вовсе не в том, чтобы смыть пятно с имени Наоми за смерть Алека Бредли она заплатила по самому большому счету. Таким образом, Келси знала конец истории, но ей хотелось разобраться, с чего все началось.
И все же она была потрясена, обнаружив в телефонной книге имя Чарльза Руни. Частный детектив, чьи свидетельские показания сыграли решающую роль во время процесса над Наоми, руководил своей маленькой фирмой в Александрии, штат Виргиния. Из пояснений, набранных мелким шрифтом, Келси узнала, что частное детективное агентство «Руни инвестигейшн сервис» специализируется на наследственных, семейных и уголовных делах. Государственная лицензия, высокий профессионализм и конфиденциальность гарантируются. Первая консультация бесплатно.
Ну что же, подумала Келси, пожалуй, она попробует получить консультацию.
Мисс Кел!.. Герти почти вбежала в комнату, и Келси быстро захлопнула справочник.
Как ты меня напугала!
Простите, но этот полицейский опять здесь. Лицо Герти выражало искреннее негодование. Все ходит и ходит Говорит, у него появилось еще несколько вопросов.
Я с ним поговорю. Наоми на конюшне, не будем ее волновать, ладно?
Конечно. Хотите, я сварю кофе?
Келси ненадолго задумалась.
Нет, Герти, не надо. Я постараюсь поскорее выпроводить его.
Чем скорей тем лучше, проворчала Герти.
Когда Келси вошла в гостиную, лейтенант Росси встал, и в его глазах промелькнуло искреннее восхищение. Он не мог не признать, что джинсы очень идут Келси, хотя и на вырезке из газеты, опубликовавшей отчет о пресс-конференции и фотографии, она выглядела превосходно. И она, и ее мать
Спасибо, что вы нашли время, чтобы принять меня.
Откровенно говоря, лейтенант, времени у меня не так уж много, но если у вас есть какие-то новости, я готова выслушать вас.
Увы Росси виновато развел руками. У него действительно не было ничего, кроме разочарований. Никаких подозрительных отпечатков в комнате Липски, никаких свидетелей, никаких следов, никаких путеводных нитей. Впрочем, я хотел бы начать не с этого. Позвольте мне принести свои искренние соболезнования в связи с гибелью вашего жеребца на дерби. Я не большой любитель лошадей, но даже копы иногда смотрят скачки. Это было ужасное зрелище.
Да, согласилась Келси. Моя мама была просто потрясена.
На пресс-конференции она выглядела достаточно спокойной.
Келси скованно кивнула и, жестом пригласив Росси садиться, села сама.
А вы хотели, чтобы она разнюнилась на глазах у всей страны?
Конечно, нет. Собственно говоря, меня интересует другое. Мистер Слейтер ведь тоже был на пресс-конференции, так?
Мы соседи, лейтенант. И друзья. Гейб, кстати, тоже является владельцем, и то, что его жеребец выиграл, да еще при таких трагических обстоятельствах, могло сильно все осложнить. Мы не хотели ненужных слухов и пригласили его, чтобы продемонстрировать, что в наших отношениях ничто не изменилось. А он согласился, чтобы выразить нам свою поддержкку.