У Алябьева никаких претензий к экипировке не возникло, хотя он и пробормотал себе под нос: «Вряд ли советские механики и грузчики пользуются зубными щётками», зато Дюран, глядя на саквояжи, недовольно поморщился:
Зачем нам дали два одинаковых? и приказал хорошенькой женщине его возраста, то ли сторожившей краденое, то ли продававшей его: Мышка, найди мне точно такой же, только другой.
Мышка юркнула в соседнюю комнату и тотчас, словно он там припасён был, принесла саквояж чёрного цвета, выглядевший даже чуть-чуть больше и новее, чем те, что передал Алябьеву и Дюрану человек Тетерина.
Это вам, мсье, сказал Тибо Сергею Сергеевичу. И не возражайте. Я знаю, что делаю.
Остальную одежду он тоже забраковал, тем более что полупальто, предназначавшееся для него, и френч для Алябьева, мужчинам были слишком тесны. В подтверждение этого Дюран втиснулся в своё полупальто и дёрнул руками крест-накрест: оно лопнуло по шву на спине и затрещало под мышками всё-таки силёнкой француз был ох, как не обижен.
Жаклин, обратился Тибо к Мышке, теперь называя её по имени, Ты случайно не знаешь, какую одежду носит нынче пролетариат в Советской России?
Женщина ответила утвердительно:
Знаю. Мадам и мсье Гольдман как-то в разговоре упоминали.
А-а! Это те, что в прошлом году перебрались к нам из Финляндии?
Они самые. Они как раз занимались тем, что живя в России, шили и перешивали разную одежду. Надо сказать, что нынешние русские мужчины не очень-то разборчивы ни в тряпках, ни в обуви. Они носят всё то, что может позволить им их достаток.
Вот и подбери мне и мсье к вечеру всё то, что они носят. Тибо поднял вверх палец: Не забудь: что рабочий класс носит, а не буржуи!
Твои-то параметры я знаю губы Мышки тронула улыбка, и в её глазах зажглись объясняющие эту улыбку светлячки. А мсье она смерила Алябьева опытным взглядом той портнихи, о которой с восхищением говорят, что она виртуозно перешивает краденое в антоним этого слова: Брюки ему нужны одного размера, а френч другого. Вы гимнаст?
Нет, но гимнастику по утрам делаю.
Ю.юбЖаклин достала из ящика стола сантиметровую ленту, со словами «Перестрахуюсь на всякий случай» сняла с Сергея Сергеевича мерки, уточнила, какого размера он носит обувь и заверила Тибо, что к восьми вечера всё будет готово. Было видно, что она ждала от Дюрана ещё каких-то слов, видимо, личных, но он только кивнул ей и ничего не сказал.
Мужчины вышли на улицу к ожидавшему их автомобилю.
Жаклин моя бывшая, пояснил Тибо.
Я понял, отозвался Алябьев.
Она портниха и швея от Бога. А таких карманных воровок, как она, в Париже по пальцам сосчитать. Я знаю Жаклин пятнадцать лет, и ещё не было ни одного кошелька, на котором бы она споткнулась. Чисто работает.
Она хорошенькая, сказал Алябьев, переводя тему «воровка» на тему «женщина».
Хорошенькая, согласился с этим Тибо, но ревнует меня к каждой юбке. Надоело. Да и не люблю я её. Может быть, вечерком сходим в ресторан?
Нет, отказался Алябьев. Меня ждут. У меня к вам просьба, Тибо.
Говорите, мсье. Хотя я догадываюсь, о чём: присматривать, чтобы у мадемуазель Мартен не приключилось неприятностей. Он кивнул в сторону автомобиля: Клод вам сгодится? Если да, то я дам ему подробную инструкцию на этот счёт. Каланча не подведёт
Уже не раз поражаюсь вашей догадливости, похвалил его Алябьев, Каланча сгодится, и напомнил: Если пойдёте сегодня куда-то гулять, то не забывайте, что вы немой. Чёрт его знает, где могут оказаться люди Тетерина.
Я помню, мсье. Ваши вещи вечером вам привезут будьте у себя. Завтра я за вами заеду.
Новенький чёрный «ситроен» отвез Сергея Сергеевича к доходному дому мсье Мартена, высадил его у подъезда, клаксфонировал ему дутым резким сигналом в духе «Ты не бойся, девочка, я мальчишка в шортиках», и укатил в неизвестном направлении.
Лиля Алябьева действительно ждала. Она мерила шагами свой крохотный кабинет три шага вперёд, три шага назад, беспокойно шевелила пальцами рук, сцеплёнными в замок на животе, и когда Сергей Сергеевич вошёл, радостно кинулась ему на шею:
Я думала, что ты уже уехал!
Меня плохо не воспитывали, сказал он, ответив своим на её поцелуй.
Потом он открыл саквояж, выложил на стол свою долю аванса, полученного от Тетерина, и попросил девушку сберечь деньги до его возвращения из России. Лилиан заперла их в железном ящике, прибитым к стене и служившим ей сейфом, позвонила отцу и попросила его приехать. Он обещал прибыть через час. Алябьев и Лиля сходили в кафе, пообедали, купили в магазине вина и фруктов, и вернулись как раз в тот момент, когда к дому подкатило такси, привёзшее господина Мартена.
Мсье, надеюсь, что вы никого не ограбили, сказал папа Лили, увидев пачку банкнот.
Яблоки в детстве у соседа воровал, но грабить мне ещё пока не доводилось, улыбнулся Алябьев, хотя во время войны и приходилось лошадей реквизировать. Видите ли, завтра я должен уехать, думаю, что не меньше, чем на месяц. Не могли бы вы сохранить мои деньги?
Сохраню. У меня надёжный сейф, обнадёжил мсье Мартен. Я напишу вам расписку.
Не стоит, отказался Сергей Сергеевич. Я вам верю. Но если вы решите открыть счёт в банке и положите на него мои деньги, то я возражать не стану. Насчёт порядка в вашем доме в моё отсутствие не беспокойтесь. За ним присмотрит один мой знакомый. Он знает вашу дочь и ему вполне можно доверять.
Я вам верю, согласился домовладелец, пожал Алябьеву руку и, убрав деньги в саквояж, вышел из дома.
На вопросительный взгляд Лилиан Сергей Сергеевич пояснил: Помнишь того верзилу из «Ротонды»? Клода Ришара? Он и присмотрит.
Серж, но ты же совсем его не знаешь?!
Зато я знаю того человека, приказа которого он не посмеет ослушаться.
Не забыв вино и фрукты, Лилиан и Алябьев поднялись в его комнатку и заперлись там.
В девять вечера в дверь постучала консьержка Мари и сообщила, что для мсье принесли баул. Доставив его в свою комнату, Алябьев вытряхнул на кровать содержимое: полупальто, ботинки, френч, брюки, свитер, косоворотку, рубашку, несколько пар носков, нижнее бельё и кепку. Была ли эта одежда истинно советской кто его знает? вряд ли, но смотрелась она вполне пролетарской: не новая, грубоватая, добротная, и сидела на Алябьеве прекрасно, словно пошитая на его фигуру. И хотелось бы придраться, да не к чему было. А на подкладке полупальто, чуть выше внутреннего кармана, был даже пришит мягкий затёртый ярлычок с различимой надписью «Ателье И. Карасёва «Октябрина». Видимо товарищ Карасёв активно перенимал рекламный опыт американцев, давно снабжавших ярлыками популярную одежду широкого потребления типа джинсов. Особенно Сергею Сергеевичу понравились кожаные ботинки удобные и крепкие. Повесив в шкаф нательный пояс с деньгами и нужную ему на завтра одежду, Алябьев убрал в саквояж остальные необходимые вещи. Плотно упаковался почти под завязку получилось. Осталось взять с верхней полки шкафа «маузер», и он готов.
Ободряя Лилю, смотревшую на его сборы с откровенной тоской, он весело сказал:
Не вешай нос! Всё будет хорошо!
Они не расставались до той самой минуты, пока за Алябьевым на следующий день и в условленный час не пришёл Дюран.
По русскому обычаю присядем на дорожку, предложил Сергей Сергеевич, имевший французские документы на имена Бернарда Галлона, Эжена Жаккара, немецкие на имя Макса Блюммера и советские на имя Романа Манина.
Присядем, согласился Тибо, имевший французские документы на имена Арно Базена, Жана Вилара, немецкие на имя Отто Верна и советские на имя Ивана Зыбина.
Присядем вздохнула Лилиан, не отрывая глаз от Алябьева.
Они присели и помолчали несколько секунд.
Я жду вас в автомобиле, мсье, тактично сказал Тибо и вышел.
Иду отозвался Сергей Сергеевич.
Целуя девушку, он твёрдо обещал ей:
Я вернусь к тебе.
А если нет? Если её губы задрожали она боялась выговорить то, о чём подумала.
Лиля! Я знаю, что мне не суждено умереть в тёплой постели. Но и раньше времени я пропадать не собираюсь. Я непременно вернусь к тебе, и потому не прощаюсь.
Серж! Даже если ты никогда не вернёшься Никогда!.. Я буду ждать наш пароход до конца жизни! До конца!
Глава V
Дорогой длиною, да ночкой тёмною
10 сентября 1928 года в 13.00. Сергей Сергеевич Алябьев и Тибо Дюран встретились с человеком господина Тетерина, сели в скорый поезд и отправились с Северного вокзала Парижа в сторону французско-бельгийской границы.
Человек Тетерина назвался Пьером Леру коммерсантом. Да хоть бы и так. Да хоть Пьером Полем Анри Гастоном Думергом самим президентом Франции. И так понятней понятного было, что он такой же Пьер Леру, как Алябьев Папа Римский, а Дюран император Японии. Леру, конечно же, заметил, что его спутники были одеты не в ту одежду, какая была им предложена по заказу самого же Сергея Сергеевича, и поэтому когда они устроились в купе, он поинтересовался у Алябьева по-русски:
Почему вы поменяли одежду, мсье Галлон? Не захотели заниматься контрабандой и вывозить из Франции зашитые под подкладки бриллианты? он улыбнулся своей шутке и продолжил: Так это не мы везём в Россию драгоценности, а сами большевики вывозят их за рубеж, и продают за бесценок. Разве вы об этих фактах не слышали?
Человек Тетерина, определённо по поручению своего хозяина, старался вызвать Алябьева на беседу и ещё раз удостовериться в том, что Дмитрий Иванович подобрал нужные ему кандидатуры. Каким именно образом удостовериться, Сергей Сергеевич не знал, да и знать не желал. Он просто решил от разговора не отказываться и поддержал его:
Нет, не слышал. А у вас есть доказательства?
Какие же вам ещё нужны, если вот уже как три года в Европе официально выпускаются каталоги, представляющие ювелирные изделия из Бриллиантовой кладовой 1 и коллекций императорской семьи? А в 1926-м году на аукционах уже продавались коронные бриллианты Романовых, причём килограммами? Причём все эти ювелирные изделия продаются до сих пор? Неужели не слышали? человек Тетерина словно удивился неосведомленности своего собеседника и загадочно сообщил: Я, например, лично знаю одного господина, купившего, как говорится, за сущие копейки несколько шедевров из Зимнего дворца.
«К чему он затеял этот разговор? думал Сергей Сергеевич, слушая говорившего Леру. Может быть, та шкатулка тоже полна драгоценностей, и Тетерин, сомневаясь в данном мной честном слове не открывать её, теперь устами этого господина подготавливает меня к тому, что вывозить сокровища из СССР не такое уж и неприглядное дело?»
Где нужно, оказалось тесно, а где не нужно широко, сказал Алябьев.
Что? не понял Пьер Леру.
Отвечаю на ваш вопрос, почему мы с моим коллегой поменяли одежду.
А-а-а! Леру посмотрел на компаньонов и сказал: Пусть и поменяли. Для большого города вы одеты вполне соответствующе, для деревни шикарно. Там и солдатское сукно как китайский шёлк, а с нижним бельём совсем неважно.
Давно вы из России? спросил Сергей Сергеевич.
Леру чуть смешался, дескать, откуда мсье Галлону об этом известно? но потом сообразил, что сам дал повод задать этот вопрос предыдущим сказанным и не стал отрицать:
Три дня назад вернулся.
Ну и как там обстановка? На что следует обратить внимание, и чего стоит опасаться? Расскажите. Наверняка ваша информация мне потребуется, да и моему другу тоже. Давайте перейдём на французский язык, чтобы он мог понимать нас с вами по губам, не возражаете? Так как там, с вашей точки зрения, народ живёт?
Сергей Сергеевич перешёл в наступление и стал задавать человеку Тетерина один вопрос за другим, умело настаивая на ответах. То есть, если даже у Леру и был какой-то план, чтобы удостовериться в надёжности кандидатов, то Алябьев не давал его ему осуществлять. Что же, он сам на разговор напросился. Вообще-то Алябьев не любил много говорить, но уж если в этом возникала необходимость, он вцеплялся в собеседника клещом, ни на каплю не отклоняясь от предмета разговора, а бывали такие случаи, когда он не уступал в красноречии и небезызвестному греку Лисию. Так, например, случилось в марте 1918-го года при штурме станицы Григорьевской, когда белых встретил настолько сильный вражеский огонь, что им волей-неволей пришлось залечь. Казалось, что нет такой силы, способной вновь поднять их в атаку. И тогда Алябьев поднялся в полный рост и так ядрёно и забористо выразился в адрес красных, дескать, господа, так ведь, не ровен час, они нас и убить могут, что корниловцы взорвались хохотом и на этой волне в едином порыве пошли в атаку, выбив большевиков из селения. Ту краткую речь Сергея Сергеевича, смысл которой я вам сейчас передал в очень вежливых выражениях, его сослуживцы ещё не раз вспоминали, и скоро она обросла такими шедеврами из лексикона русского языка, что стала легендарной. За тот случай полковник Невелев, командовавший взводом, где служил Алябьев (а надо заметить, что в тот период полковники, командовавшие взводами, состоящими из одних только офицеров, были не редкостью), подарил Сергею Сергеевичу златоустовскую шашку в серебре. Завидная была шашечка, такой только генералам владеть, но владеть ей Алябьеву долго не пришлось: через три дня его ранило, и когда он очнулся в полевом лазарете, то подарок полковника Невелева бесследно исчез. Видимо, эта шашка оказалась платой тому, кто тогда подобрал его на поле боя и доставил в тот самый лазарет. Что же, мародёрство на войне дело житейское. Шашку, конечно же, для порядка поискали, но так и не нашли. Да и не дурак был тот, кто эту шашку прикарманил, чтобы ей хвастаться. За такие паскудные дела к стенке сразу бы поставили.
Ну, да это к слову
Спустя полчаса Алябьев выпытал из человека Тетерина всё, что хотел узнать и свернул беседу, сухо дав понять, что более его ничего не интересует. Напрасно господин Леру, затрагивая довольно интересные темы, пытался ещё раз разговорить Сергея Сергеевича тот отгородился будто стеной, и на очередной вопрос, касавшийся их путешествия, ответил:
Не волнуйтесь. У нас, где нужно, не окажется тесно, а где не нужно широко, а потом вынул справочник по Ярославлю и демонстративно углубился в чтение.
Чёрный дым вылетал из паровозной трубы в белое сентябрьское небо. Его густая струя срезалась встречным потоком воздуха, и он уже размытым серым шлейфом стелился над составом. Мощный паровоз шипяще пыхтел, летел, торопился, и без натуги тащил за собой синие уютные вагоны. За прямоугольным окном пробегали дорожные пейзажи, набирающие краски жёлтой осени. И ещё проносилась жизнь, увы, такая короткая, за которую, как правило, никогда не успеваешь сделать всё то, что хотел
Французско-бельгийская граница пропустила господ Леру, Галлона и Базена как редкая гребёнка вшей. За несколько километров до пограничного контрольно-пропускного пункта поезд резко сбавил ход.
Идёмте за мной, господа! Скорее! распорядился Леру, подхватывая свой саквояж.
Кондуктор любезно открыл мужчинам двери вагона. Они соскочили с медленно идущего состава и углубились в низкий лесок. Через четверть часа они вышли на дорогу. Тут их ждал автомобиль. У его водителя были такие богатые усищи, что им бы при жизни позавидовал сам эрцгерцог Фердинанд. Водитель приветствовал мсье Леру как старого знакомого, тронув пальцем козырёк кепи:
Здравствуй, Пьер! и поздоровался с его спутниками: Здравствуйте, господа.