Сервас насторожился:
Ну, хорошо, так о чем все-таки ты хотела со мной поговорить?
Она выпрямилась, плотно сжав колени и скрестив лодыжки. Сервас вздрогнул. Он привык наблюдать за коленями и ступнями собеседников. Ступни почти никогда не лгут. Леа испытывала сильный стресс.
Прежде всего, я хочу, чтобы ты знал: я счастлива рядом с тобой И я люблю тебя и Гюстава очень Вы оба мне очень дороги
Дело приняло плохой оборот. У него возникло ощущение, что ему в желудок закачали ледяную воду.
И для чего такая преамбула? спросил он, прищурившись.
Со мной связался один друг, который работает в организации «Врачи без границ».
Она бросила на него неуверенный взгляд.
Он предложил мне командировку в Африку, в Буркина-Фасо. Там сейчас тяжелая обстановка. Насилие захватило весь север страны, джихадисты устраивают резню, процветают межобщинная месть и разборки с убийствами. В конце девятнадцатого года больше пятисот тысяч человек потеряли жилье, в этом году уже больше восьмисот тысяч. Им необходимы медики для работы на месте. Речь идет о помощи людям, которые живут в крайней нужде. У них огромная потребность и в базовой, и во вторичной медицинской помощи. Среди сотен тысяч беженцев очень много детей
Сервас не сводил с нее пристального взгляда.
Я надеюсь, ты ответила своему другу «нет», выдохнул он. Ты объяснила ему, что в данный момент это невозможно?
Она опустила глаза и чуть плотнее скрестила лодыжки.
Я я сказала, что должна подумать И что сначала должна поговорить с тобой и в больнице
И с Гюставом, быстро подхватил он с язвительностью, о которой так же быстро пожалел.
Пожалуйста, дай мне закончить. Речь идет всего о нескольких месяцах, ну максимум о годе.
О годе?..
Он ушам своим не поверил.
Ты серьезно собираешься туда ехать?
Взгляд ее стал непроницаемым. Она ничего не ответила, только, не отрываясь, смотрела на него. И в ее глазах читался ответ: «да».
Поверить не могу сказал он, помотав головой.
Мартен, эти дети
Не надо мне говорить об этих детях. Должен тебе напомнить, что здесь тоже есть ребенок, которому ты нужна Который называет тебя «мама»
Не делай этого
Чего не делать? Я эгоист, ты это хочешь сказать? Ты несчастлива с нами? Неужели нет никого, кто может поехать вместо тебя? Это же опасно, как ты не понимаешь?
Никто не сможет работать с этими детьми лучше, чем я, принялась оправдываться она.
Ему вдруг захотелось прикрикнуть на нее, но он сдержался. «Интересно, кто из нас больший эгоист? подумал он. Она, со своим крестовым походом, или я, не желающий принять риск расставания?» Ему вдруг явилась Африка, словно видеоклип, отснятый в стиле «Вон из Африки». Дикие звери в буше. Величественные закаты в саванне. И Леа, в окружении молодых холостых врачей под импровизированными тентами. Она будет делить с ними пищу, разочарования и радости. И в единении с ними будет горда, что выполняет благородную, необходимую миссию. Месяцами жить с ними бок о бок, больше их узнавать, сближаться Вдали от Франции, на магическом континенте.
Ох эта магия Африки
Он вдруг понял, что ревнует. Ревнует к будущему, которое еще не наступило.
Он знал, что все в этой Африке будет совсем не так. Скорее всего, это будет лагерь на грани полной антисанитарии, в грязи, среди множества мух. Множество больных, нехватка продуктов, крики, плач, понос и лихорадка. Умершие дети. Драмы на каждом шагу. Это все равно что заглянуть в бездонный колодец. И этого не избежать. Его охватила тревога.
Ты вернешься оттуда сильно изменившейся, сказал он. Не такой, как прежде.
Они помолчали.
Но я еще не приняла решения, Мартен
Ты в этом уверена?
* * *
Он поднялся. Побрел на кухню. Открыл окно и закурил сигарету. Вот всегда так. Все, что жизнь дает вам, она рано или поздно забирает. Все, чего ему больше всего хотелось, у него всегда отнимали. По какой-то непонятной причине все, к кому он привязывался, его бросали. Он не верил в судьбу. Наверное, дело было в его собственной натуре.
Он затянулся сигаретой, вслушиваясь в тулузскую ночь. Она была полна звуков, не похожих на звуки саванны, но хищных зверей и здесь хватало: и леопардов, и гепардов, и гиен, и львов Что же за хищники гнались за Мусой Сарром? Какую цель они преследовали? И кто был сам Муса? Такой же хищник, только послабее, или беззащитный травоядный?
Этот вопрос неотступно преследовал Серваса. А что, если эти хищники были выходцами из полицейских? Из близкой ему среды? Что, если враги притаились внутри? Как они отреагируют, если он к ним подберется?
* * *
Самира Чэн выключила «Slayer»[26], вылезла из «Клио», которую только что забрала из ремонта, и ступила на грязное поле в двадцати километрах от Тулузы, заменявшее сад. Большой старый дом был погружен во мрак. Самира купила это странное, полное закоулков, кособокое строение десять лет назад. С тех пор она постоянно его подправляла и доделывала. Она не торопилась: работала понемногу, в зависимости от своих скромных ресурсов и возможностей любовников, которых она отыскивала среди каменщиков, кровельщиков или сантехников. Холостякам, качавшим мускулы в спортзалах, и бородачам, которые нагуливали хорошее настроение, поедая биодобавки, Самира предпочитала тех, кто работал руками и умерщвлял свою плоть этой изнурительной работой.
Короче говоря, они не пытались руководить, зато в постели часто были на высоте.
Самира сознавала, что такое суждение высокомерно и даже унизительно, но в ее глазах это был комплимент. Она ценила такие достоинства, как простота, грубоватая откровенность и полное отсутствие лицемерия иными словами, право говорить без обиняков. Ей нравились мясная пища и секс без всяких сантиментов и трепотни. Она очень любила Мартена, но ни за что не стала бы жить с таким любителем все усложнять Не говоря уже о том, что он был не в ее вкусе, а музыку слушал так и просто стариковскую.
Возле входа она увидела мотоцикл, стоящий на упоре, и повернула ключ в замке. Потом попыталась включить рубильник. Ничего. Полная темнота. Сердце билось все быстрее и быстрее. Самира осторожно двинулась по полутемному коридору. В доме царила абсолютная тишина.
Есть здесь кто-нибудь? крикнула она.
Никакого ответа. Ночь была очень ясная, и волна размытого сероватого света струилась по застекленной части двери. Внутри та же светотень, точнее, больше тень, чем свет, переливалась по коридору. Она шла медленно, вся напрягшись, готовая в любой момент отпрыгнуть. Вдоль стен все еще стояли банки с краской и пластиковые баки, за которыми можно было легко спрятаться.
Есть здесь кто-нибудь? повторила она.
Вдруг у нее за спиной возникла тень, и ее плотно прижали к стене. Чья-то рука зажала ей рот, а горячее тело прижалось к ней, обдав запахом мыла и туалетной воды.
Не шевелись, прошептал над самым ухом хриплый голос. Даже не пытайся.
Она кивнула. Сердце билось так сильно, что даже слегка закружилась голова.
Ты знаешь, что никто так и не догадался, кто такой был Джек-потрошитель? продолжал голос. А в «Ста двадцати днях Содома»[27] четверо аристократов заперлись в замке с сорока двумя юношами и девушками, с которыми могли проделывать все, что хотели?
В это время рука скользнула под пуловер и принялась гладить ее грудь, потом спустилась, расстегнула пряжку ремня и молнию на брюках и забралась в трусики. У Самиры задрожали ноги, и она ощутила между ними эрегированный член. Просунула руку ухватилась за него.
Нет, паршивка, так нечестно! взревел он, отстраняясь. Самира, это уже не смешно!
В том, что касается фантазий и извращений, везде царило унылое однообразие. Он был ничуть не лучше других Ему бы не помешало хоть раз позаниматься с учителем словесности.
13
Полночь. Бледная луна освещала долины, черные леса и луга на склонах, а легкий туман заползал в расщелины в сотне километров к югу от Тулузы. На вершине холма, на месте деревни, за высокими заржавевшими воротами и окружной стеной, вдоль которой шла дорога департаментского значения, высился замок, освещенный луной.
В холодной ночи он казался огромным и имел угрожающий вид из-за ощетинившейся каминными трубами крыши на фоне ночного неба. Замок отбрасывал мрачную тень на парк с двухсотлетними деревьями и разбросанными по территории служебными помещениями: хлевом со стойлами, конюшнями и домиком садовника возле ворот. Большинство окон были темны. Однако, обогнув здание справа, можно было увидеть над подстриженным самшитом окна с решетчатыми свинцовыми переплетами, где горел яркий свет.
За окнами была просторная гостиная с монументальным камином, и на стенах плясали отблески огня. То была библиотека. На стенах висели гобелены и картины мастеров, а рядом с ними охотничьи трофеи, крупная дичь французских лесов: кабаны, лани, олени, и здесь же гвоздь коллекции огромная голова льва.
Хищник, казалось, наблюдал за маленькой аудиторией суровым взглядом, который мерцал в слабом свете, словно он только притворялся, что дремлет, а сам готовился к прыжку. Снаружи завывал ветер. А внутри было тихо и мрачно, только потрескивал огонь в камине, так что, когда зазвучал голос, то показалось, что он исходит откуда-то из самого сердца замка.
Как случилось, что никто не подумал о контроле над дорогой? спросил единственный из присутствующих, кто сидел перед камином на стуле с высокой спинкой.
И голос, и силуэт, изрезанный по краям вспышками света, излучали ауру авторитарности и несгибаемости. Слабые лучи света, идущие от камина, освещали длинные руки с набухшими венами, лежащие на дубовых подлокотниках. Лица видно не было.
По этой дороге никто никогда не ездит ночью, попытался оправдаться один из тех, что стояли. И в это время вообще комендантский час Машина никак не могла там оказаться.
Еще несколько секунд в комнате не наблюдалось никакого движения, а тишину нарушало только потрескивание огня, пожиравшего дрова. Потом высокий силуэт медленно выпрямился.
Мезлиф, вы идиот, отчеканил он. Я же велел вам обеспечить безопасность в окрестностях.
Тот, кого назвали Мезлифом, маленький, коренастый, черноволосый, с густыми бровями и суровым лицом, стоял, опустив голову.
Надо было задействовать больше людей, робко оправдывался он, что никак не соответствовало человеку, привыкшему, чтобы его уважали. Чем больше народу, тем больше возможности уследить за побегами
Снова наступила тишина.
Высокий человек отошел от кресла. Выйдя из мрака, чтобы подойти к камину, он протянул длинные руки к огню. В остальной части гостиной было очень холодно.
Камин посвистывал и шипел. Пламя то взвивалось вверх, то опускалось, колеблемое ветром, проникавшим в дымоход. Оно снизу осветило морщинистое высоколобое лицо, бритый череп и настолько впалые щеки, что казалось, будто их хозяин что-то втягивает в себя. Глубокие морщины избороздили это лицо, как трещины на жесткой коре ясеня. На нем был шелковый домашний халат, надетый поверх пуловера, и велюровые брюки, а на ногах туфли без задников.
Такого не должно было случиться, повторил он. Этого парня надо было отправить домой живым, со словом, выжженным на груди. Чтобы он рассказал другим, как за ним гнались. Чтобы вся эта мразь поняла, что в игре появился новый игрок и теперь правосудие свершится по-настоящему.
Они уже задают вопросы, сказал человек, почти такой же высокий, с длинным, похожим на собачью морду лицом и маленькими, близко посаженными глазками. Короткая бородка была неровно острижена и топорщилась. Увидев слово, выжженное на груди, они наверняка поймут, что правила игры изменились.
Высокий человек обернулся:
Но теперь в это дело сунет свой нос пресса. Подобные истории заставляют журналистов истекать слюной. Кто ведет расследование, уже известно?
Да. Группа майора Серваса, сказал третий, широкозадый и пузатый, гораздо старше первых двух и единственный в компании в костюме и при галстуке. Судебная полиция Тулузы. Отменный сыщик. Это он распутал дело об убийствах в Эгвиве два года назад И в Сен-Мартен-де-Коменж десять лет назад: помните историю с конем, висевшим на канатной дороге, и с целой серией последовавших убийств? Эта новость не особенно хороша.
Надо, чтобы кто-нибудь нашел способ проследить, как будет продвигаться расследование, сказал высокий.
Было 28 октября, сразу после полуночи. Лев со стены наблюдал за четырьмя мужчинами, которые казались крошечными в огромном полутемном зале. А снаружи температура еще упала, и ночь накрыла окрестности замка, лужайки и огромные дубы.
Среда
14
В этот вторник, 28 октября, Сервас проснулся позже всех и прикрыл глаза от яркого света, падавшего из окна. Он не слышал, как звонил будильник, как встала Леа.
Сидя на краю кровати, он вдохнул запах кофе. Кофе он покупал cвежеобжаренный по очень простой причине: этот запах, витавший на улице вокруг магазина, возвращал его в детство. Но в последнее время он стал замечать, что чем старше он становился, тем больше воспоминания о том времени стали отдавать горечью, и теперь он их отстранял от себя.
Мартен, ты можешь взять на себя Гюстава? раздался голос с другого конца квартиры. Я опаздываю!
Я тоже! крикнул он из-под обжигающих струй душа, без уверенности, что она расслышала или пожелала расслышать.
Можешь отвезти Гюстава в Центр развлечений? Ты слышишь меня?
Слышу! Это тебе по дороге, а мне придется дать круг!
Пожалуйста! У меня важное совещание!
Ладно, хорошо!
Он не мог не вспомнить, что она говорила вчера вечером. Спалось ему очень плохо, он без конца просыпался от воспоминаний об их размолвке.
Спасибо, увидимся! крикнула Леа.
И он услышал, как захлопнулась дверь. Когда он вышел на кухню, Гюстав сидел за столом и завтракал, попутно смотря какой-то мультик. Вид у него был умиротворенный и счастливый. Одно это уже было маленькой победой после всего, что ему пришлось пережить.
Мама очень торопилась, сказал он улыбаясь.
Сервас почувствовал, как внутри все сжалось. Потом посмотрел на сына.
«Может быть, случится так, что тебе надо будет отвыкнуть от нее, подумал он. И не называть ее больше мамой».
У нее сейчас очень много работы, сказал он.
У тебя тоже, заметил Гюстав. Ты поздно приходишь.
Я знаю, радость моя.
И даже не говоришь мне «спокойной ночи».
Я сказал тебе «спокойной ночи» вчера вечером, а ты даже не заметил?
Ага, ответил Гюстав с такой широкой улыбкой, что Сервасу стало стыдно за свою ложь.
Прежде чем уйти, он забрал со стола в гостиной наушники Анастасии, дочки соседа.
Радомил с самого утра уже занимался, несомненно, с открытыми окнами, чтобы поделиться со всей улицей, ибо Мартен прекрасно слышал звуки его скрипки. Он внимательно прислушался: это был скрипичный концерт Мечислава Карловича, произведение, требующее безупречного владения инструментом, виртуозной техники, блеска и совершенства в исполнении.
Сервас пожалел, что пришлось прервать легато[28] и постучать в дверь. За дверью наступила тишина. Потом раздались шаги, и в дверях появился музыкант с длинными седыми волосами и черной бородкой.
Твоя дочка забыла у нас наушники, сказал Мартен.
Радомил одной рукой взял наушники, не выпуская из другой руки скрипку.
Ты хорошо сделал, что их принес. Иначе она запустит свой хип-хоп через колонки. Здравствуй, юный Гюстав, прибавил Радомил, низко наклонившись к маленькому белокурому мальчику, который ответил на приветствие широкой улыбкой.