Отель «Пэлэс» представлял собой шестиэтажное строение с эркерами; его кирпичный фасад когда-то был белым, но патина угольного дыма окрасила его со временем в тускло-серый цвет. Позолоченный декор здания отчаянно пытался сверкать сквозь слой сажи.
Швейцар в темно-бордовой ливрее распахнул перед нами дверь. Я зашла вслед за кузиной в отель, и уже через миг меня ошеломила его роскошь: дубовые полы, белые колонны, панели из красного дерева и большие латунные плевательницы.
Гриль-бар для дам вон там подсказал нам ливрейный лакей.
Я знаю, где он. Как будто я не бывала здесь сотни раз! прошипела Голди.
Выражение ее лица заставило лакея спешно попятиться. Я проследовала за кузиной в бар. Валы солнечного света поблескивали в дымном чаду сигар, вихрясь вместе с ароматами табака, морепродуктов и жареного мяса. Голди остановилась. Она явно искала глазами отца в куще пальм и незнакомых мне мужчин.
Я заметила его первой. Дядя сидел за столом в центре зала, спиной к нам. Рядом с ним возбужденно жестикулировал мужчина-брюнет с кустистыми усами. Его короткие курчавые волосы были зачесаны назад с блестящего лба. По правую руку от дяди сидела женщина в элегантном черно-сливовом ажурном костюме; ее каштановые волосы красиво отливали золотом. Она была не единственной женщиной в баре, но выделялась на фоне всех остальных (немногих) посетительниц. Она была поразительной с лицом, четко очерченным в профиль, большими глазами с тяжелыми веками, длинным носом, который, доминируя, выглядел царственным, и маленьким подбородком, акцентировавшим внимание на великолепных жемчужинах, свисавших из мочек ее ушей. Шея незнакомки была невероятно изящной. Но еще невероятнее было то, что она курила сигару! И перед ней на столике стоял бокал с виски! Женщина сидела очень близко к дяде Джонни, чьи рыжевато-золотистые волосы искрились в дымно-солнечном мареве и свете люстр. Дядя что-то сказал, и она засмеялась, протянув над его рукой свою руку к пепельнице. Слишком интимно. Дядя повернулся к ней с улыбкой и опять что-то сказал. Я не могла разглядеть выражения на его лице, но он явно проявлял к собеседнице интерес и внимание, от которых мне стало неловко за тетю. Женщина рассмеялась. На лице кучерявого мужчины застыло нетерпение. Ему не нравилось, что дядя отвлекался на женщину. У меня сложилось впечатление, что этот человек привык к почитанию и исключительному вниманию к своей персоне.
Голди чертыхнулась сквозь зубы. Я почувствовала: ее решимость перетекла в смирение.
Видишь того человека, который беседует с папой? прошептала кузина, наклонив голову в сторону второго мужчины за столиком. Это Эйб Руф. Папа говорит, что в этом городе ничего без него не делается.
Меня это не удивило. Эйб Руф напомнил мне брата миссис Бёрд глазами, которые, казалось, все видели и понимали, а также манерой откидываться на спинку кресла, как будто и бар, и его гости были у него в подчинении.
В таком случае, наверное, хорошо, что он дружит с дядей Джонни.
С губ Голди сорвался короткий смешок:
Хорошо. Да, наверное.
Женщина выпустила изо рта тонкую и почти изящную струйку дыма, а затем что-то прошептала на ухо дядюшке Джонни. Голди напряглась.
Кто она? поинтересовалась я.
Миссис Эдвард Деннехи. Альма. В тоне кузины просквозило презрение. Она вдова. Ее муж работал в «Юнайтел Рейлроудз». Я не помню, чем он занимался, но в компании он играл важную роль. Она очень умна. На самом деле очень умна.
Но эти слова не прозвучали как комплимент.
Твой отец вкладывается в «Юнайтед Рейлроудз»?
Ха! Он вкладывается в нее. Это папина любовница.
Это объясняло интимность их общения и мой дискомфорт, но необычность ситуации породила у меня новый вопрос. Дядя с любовницей в таком публичном месте обсуждал инвестиции с человеком, фактически управлявшим Сан-Франциско. То, что я узнала за этот день, перечеркивало все матушкины уроки. Либо Сан-Франциско действительно не имел ничего общего с Нью-Йорком.
Тетя Флоренс, должно быть, сильно уязвлена и страшно переживает.
Она не знает. Голди вперила в меня прижигающий острый взгляд. И не узнает. Вдова живет в этом отеле, в апартаментах, за которые мой отец наверняка платит бешеные деньги. Господи, а этот алмаз, который она носит, видишь? Он огромный! Хотелось бы мне знать, когда он ей его купил
Алмаз трудно было не заметить. Своим блеском он состязался с блеском хрустальных подвесок на люстрах и явно выигрывал.
Пошли отсюда! резко скомандовала кузина.
Мы молча вышли из отеля. Карета поджидала нас на улице. Я ласково дотронулась до руки Голди:
Я очень сожалею
Из-за чего? уточнила она.
Из-за твоего отца. Воображаю, как тебе тяжело на это смотреть.
Голди задержала на мне долгий, пристальный взгляд:
Ты совсем не такая, как я себе представляла.
Был ли это комплимент или порицание, я так и не поняла. А когда нахмурилась в замешательстве, кузина уже улыбалась. Но лишь одними губами; в ее глазах улыбки не было, и я это заметила. Но задаться вопросом «Почему» не успела. Голди добавила:
Ты лучше, чем я рассчитывала, Мэй Правда
И все вопросы вылетели у меня из головы. Я проигнорировала все знаки, призывавшие меня: НЕ ВЕРЬ!
Это стало моей первой ошибкой.
Глава четвертая
По дороге домой Голди будто позабыла о моем существовании. Даром что я сидела рядом Кузина молча смотрела в окошко, а когда мы приехали и вошли в дом, она вихрем взлетела по лестнице на второй этаж, оставив меня в холле в одиночестве.
Мэй, это ты? возникла в коридоре тетя.
Вид у нее был истощенный и болезненный, но она бодрствовала и держалась настороженно. С робкой улыбкой, словно побаиваясь моей реакции, Флоренс промолвила:
Я твоя тетя. Прости меня, пожалуйста, за то, что не смогла тебя встретить.
Как и предупреждала меня кузина, тетя не помнила о своем приходе в мою комнату ночью. Но Голди выставила ее полусумасшедшей, а я никаких признаков безумия в ней не заметила. И испытала невероятное облегчение.
Как же я рада, что наконец-то вас вижу, тетя Флоренс! громко выпалила я и обняла ее.
Тетя сначала застыла, но потом тоже обвила меня руками. А когда через несколько секунд я отступила назад, в ее глазах стояли слезы. Тетя достала носовой платок и промокнула их:
Где Голди?
Она поднялась в свою комнату. Я могу за ней сходить
Нет-нет. Пожалуйста, не надо. Губы тети снова задрожали в вымученной улыбке. Не надо ее беспокоить. Я бы хотела пообщаться с тобой, узнать тебя лучше. Тет-а-тет. Ты не откажешься почаевничать со мной, милая Мэй?
С удовольствием.
Тетя повела меня по безлюдному коридору сначала налево, потом направо И еще раз направо, пока мы не оказались в той самой части, где накануне ночью я заплутала. Меблированная комната на самом деле оказалась тетиной гостиной. Почему она обитала в практически пустом крыле дома? Меня снова встретили инкрустированные самоцветами глаза стеклянных зверей, выставленных напоказ на каминной полке и овеянных облачком пачули.
Когда тетя Флоренс жестом пригласила меня сесть, я сделала это с охотой. На столе уже стояли заварной чайник и два подноса один с изысканными сэндвичами, другой с пирожными. Они выглядели очень аппетитными, но в «Эмпориуме» мы с Голди перекусили, а проявившееся у меня позднее чувство голода заглушило страдание кузины в «Пэлэсе».
Сцена в баре встала перед глазами: миссис Деннехи касается руки дяди Джонни. Через миг в ушах зазвучало признание Голди: «Она не знает И не узнает». Мне сделалось не по себе, и я поспешила отмахнуться от этих видений и слов.
Тетя села в кресло напротив:
Тебя не затруднит налить нам чай? У меня что-то руки сегодня трясутся.
В действительности она дрожала всем телом. Ее ноги подкашивались и заплетались, с губ то и дело слетали вздохи, руки не могли найти себе места, а глаза упорно смотрели на закрытую дверь, словно ждали, что она вот-вот откроется и кто-нибудь вторгнется в комнату. Казалось, Флоренс ощущала себя неуютно «в собственной шкуре».
Я согласно улыбнулась и разлила чай по чашкам. От сахара и сливок тетя отказалась. Я тоже не стала их добавлять, но, сделав глоток, едва не поморщилась: чай был холодным и горьким, как будто бы позабытый настаивался в тетиной гостиной несколько часов. И мне снова вспомнились прошлая ночь и намек кузины на сумасшествие матери. Как долго тетя Флоренс прождала здесь, когда мы вернемся? Тетя подула в чашку, очевидно желая остудить давно остывший чай, отпила его и снова подула. Она ничего не сказала, только неясно улыбнулась и сделала еще один глоток. Словно не сознавала, что в воздухе между нами повисло выжидательное молчание. У меня скопилась тьма вопросов, но холодный чай и то, что это под собой подразумевало, растревожили меня. Раздумывая, как бы половчее завести разговор о матушке, я окинула комнату взглядом. Увиденное наводило на мысли о беспокойном, мятущемся рассудке: незаконченная вышивка, недовязанные кружева, недоделанная аппликация из засушенных цветов с разбросанными вокруг и уже обесцветившимися бутонами.
А затем я увидела на столе за грудой ниток для вышивания кувшинчик из-под драже. И на какой-то миг перенеслась назад в прошлое в тот день, когда я поддалась вспышке гнева, и точно такой же кувшинчик скатился со стола, ударился о пол и рассыпался на мелкие кусочки, склеить которые уже не представлялось возможным; осколки толстого стекла лишь укоризненно поблескивали в свете лампы.
Тетин кувшинчик был целым. И тоже имел форму знаменитого колокола Свободы как и наш с мамой сувенир с Филадельфийской Всемирной выставки. Я поглядела на характерные трещинки в форме надпись, которую я выучила наизусть и помнила на память: «ПРОВОЗГЛАШАЕМ СВОБОДУ ВО ВСЕЙ СТРАНЕ! Всемирная выставка столетняя международная выставка 17761876». Как часто я водила пальцами по этим буквам, представляя себе конфетки, некогда лежавшие в кувшинчике. «Шоколадные драже. Вкусные! Хотя мне досталась всего пара штучек». Я вспомнила вопрос, заданный мною матушке: «А куда делись остальные?», ее задумчивость и тихое: «Я отдала их кое-кому на хранение; я не хотела съесть все сразу, понимаешь мне хотелось их сберечь Но потом их не стало» Для меня услышать такое было трагедией: «Что ты хочешь сказать? Как это не стало?» «Она съела их Я отдала их одной женщине»
Сестре? Вот она зацепка, которую я искала!
Этот кувшинчик Он ведь со Всемирной выставки, верно? У моей матушки был такой же.
У каждой из нас был такой кувшинчик, откликнулась тетя.
В нем лежали конфетки, шоколадные драже подсказала я ей.
В самом деле? хлебнула свой холодный чай тетя Флоренс. И наклонила голову так, словно копалась в воспоминаниях. А затем обрадованно воскликнула: Ах, да! Теперь вспомнила! Шарлотте драже не понравились, и она отдала их мне, а потом плакала, потому что я их съела. Можешь себе вообразить? Она попросила вернуть конфетки уже после того, как я их съела! И подняла такой ужасный шум, что мама отправила меня спать без ужина. Я тогда сильно разозлилась на Шарлотту А знаешь, ты выглядишь не так, как я себе представляла. Но рот у тебя Кимблов.
Слова тети Флоренс огорошили меня. От матушки я слышала совсем другую историю. Я попыталась сопоставить оба рассказа, но оброненное под конец замечание тети отвлекло на себя все внимание. Рот Кимблов?
Я думала, что похожу на отца
На твоего отца? Хмурое выражение исказило все тетино лицо, ото лба до подбородка. Нет-нет!
Нет? Вы знаете, как он выглядел? Вам известно, кем он
Я его едва помню. Одно из мимолетных увлечений Шарлотты.
Я онемела от удивления. Что бы я ни ожидала услышать в ответ, но точно не это! И слова тети опять не совпадали с историей матушки. С другой стороны Разве мама мне когда-нибудь рассказывала о том, как они с отцом познакомились и сколько времени провели вместе? Нет, никогда! Отец вполне мог оказаться ее «мимолетным увлечением». Но я-то пребывала в уверенности, что он был ее самой большой любовью. Если вообще не единственной. Матушка так и не вышла замуж. И ни разу ни словом не обмолвилась ни о каком другом мужчине. Это сбивало с толку. Я погрузилась в раздумья. Но прежде чем смогла что-то сказать, тетя Флоренс промолвила:
Люди часто принимали нас за двойняшек. Мы с Шарлоттой были очень близки
Еще одно странное заявление. Очень близки? Но все же не настолько близки, чтобы упоминать друг о друге в семейном кругу. Матушка даже не включила сестру в свой рассказ о выставке, назвала ее «одной женщиной» Мой разум отказывался все это воспринимать. «Пожалуй, лучше послушать, что еще скажет тетя!» решила я.
Что между вами произошло, тетя Флоренс?
Ее взгляд стал пугающе напряженным:
Я потеряла свою сестру. Хорошо хоть ее дочь со мной рядом. Теперь, когда ты у нас, мы можем часто чаевничать вместе. Хотя бы раз в неделю. Мы просто должны
И это то, чего хотела я! Это был шанс все прояснить, узнать правду. Я не могла не обрадоваться. И вместе с тем мной овладела удрученность от таких резких поворотов в нашем разговоре.
Я буду счастлива видеться с вами, тетя.
Ты можешь мне доверять, уверяю тебя.
Да, конечно.
Мне не хотелось бы разочаровать сестру.
Опять такие странные слова! Я вообще не уловила их смысл. Но опять решила, что мне еще представится время надо всем поразмыслить. Я думала, что мы еще не раз встретимся с Флоренс за чаем. И поэтому, услышав небрежный стук в дверь, подавила нетерпение и отложила все свои вопросы на потом. В комнату вошла служанка снова Шин! В то время я еще мало что знала о прислуге, и мне не показалось странным, что Шин прислуживала сразу трем женщинам: Голди, мне и тете.
Вы звали меня, мэм?
Тетя Флоренс нахмурилась:
Я? Звала? Не помню такого
Вам пора принять лекарство, мэм, вынула из своего кармана пузырек китаянка. Лучше всего добавить его в чай.
Быстро придвинув к себе чашку, тетя Флоренс прикрыла ее рукой:
Нет. Я не хочу его принимать. Не сейчас. Мне нужно поговорить с Мэй.
Мэм, вы же знаете, вы должны выпить лекарство сейчас. Так доктор говорит.
Доктор В тоне тети Флоренс послышалась неуверенность; ее дрожь усилилась.
Я повернулась к Шин:
Ты можешь оставить лекарство мне. Я прослежу, чтобы тетя его приняла.
Его необходимо принять сейчас, уперлась китаянка.
Да, но
Давайте, мэм, вытянула руку китаянка, и мой взгляд снова устремился к жуткому пеньку недостающего пальца. Мистер Салливан узнает, если вы его не примете.
Тетя Флоренс резко переменилась:
Да, конечно. Спасибо.
Как послушный ребенок, она передала свою чашку на блюдце служанке. Та отсчитала капли (настойки опиума, как предположила я, памятуя рассказ Голди). И вернула чашку тете, ласково добавив:
Благодаря этому лекарству вы почувствуете себя лучше.
Тетя Флоренс покорно сделала глоток. И ненадолго закрыла глаза. А я в нетерпении ждала, когда Шин удалится. Но служанка не ушла, а отступила к камину и застыла там в ожидании. От ее молчаливого, но очевидного присутствия у меня на затылке зашевелились волосы. «Она либо вообще не глядит на тебя, либо смотрит слишком пристально».
Тетя Флоренс отпила еще глоток:
Ты не хочешь съесть сэндвич или пирожное, моя милая? Не понимаю, почему повар наготовил столько еды для нас двоих
Но только ли для нас двоих? Тетя не могла знать, присоединится к нам Голди или нет. Или она знала? Может быть, она так специально спланировала, чтобы поговорить со мной без дочери? Желая ей угодить, я взяла сэндвич и откусила кусочек. Начинка мне понравилась очень вкусный яичный салат.