Почему?
Элена-Валентина де Сентон дала обет молчания и не может встречаться ни с кем, кроме священнослужителей.
Хорошо, пусть не разговаривать, но увидеть-то я её могу?
Нет. До пострига никто не может видеться с будущей монахиней.
Глупости какие! огрызнулся фон Баркет.
Прикусите язык, молодой человек! гавкнула мать Мадлон. Вы в Божьем месте! Полагаю, Вы такой же еретик, как и мать моей новиции, оттого и перечите мне!
Прощайте, матушка настоятельница, с металлом в голосе отчеканил немец, развернулся и покинул приёмный кабинет пансиона.
«Щенок, провести меня вздумал, злобно подумала аббатиса, провожая юношу недобрым взглядом. Давить таких надо, гугенот недобитый!»
Покинув здание, немец отвязал коня и забрался верхом. Но, едва выехав за ворота, он направил скакуна вдоль забора, привязал у ближайшего столба и, никем не замеченный, перелез через ограду пансиона.
Под покровом хмурой ночи тёмная мужская фигура бесшумно пробиралась к едва светящимся окошкам девичьей спальни пансиона. Кожаные сапоги чуть слышно ступали по мокрой траве, а чёрный плащ скользил по веткам кустов. Фигура остановилась. Ветер стих. В ночном воздухе не осталось ни звука.
Одно из окон первого этажа отворилось, в нём показалась хорошенькая головка златокудрой девицы, чьи непослушные локоны выбились из-под белого покрывала.
Сюда, сударь, сюда! шёпотом позвала Маркиза.
Не говоря ни слова, Ганц приблизился к раме.
Скажите сударь, как Ваше настоящее имя? очаровательно улыбнувшись, спросила Фантина.
Ганц фон Баркет, ответил немец.
О! Это он! Он! раздались девичьи шепотки в глубине комнаты.
Молодой человек ринулся вперёд и схватился руками за подоконник:
Где Ленитина? Вы можете позвать её?
Тише, сударь, тише! приложила тоненький пальчик к очаровательным пухленьким губкам златовласка и отступила на шаг.
За её спиной показалась рослая тёмная фигура к проёму окна приблизилась Маргарита Бофор. На её точёном лице было хмурое выражение, которое, впрочем, ничуть не испортило внешность старшей воспитанницы. Красота её поразила Ганца никогда ещё он не встречал подобных ей южных красавиц. На Маргарите не было головного убора, и её густые чёрные волосы, расчёсанные на ночь, спускались пушистыми локонами по крепким, словно закованным в доспехи, а не в сутану, плечам. Немцу показалось, что Бофор больше напоминает амазонку, чем воспитанницу урсулинок.
Она взаперти, сударь, грудным голосом произнесла девушка. В комнате прямо над нами.
Маргарита подняла голову и указала рукой на окно второго этажа.
Час от часу не легче, пробормотал немец.
Мы поможем Вам добраться до неё, только предупреждаю, что на окне решётка. Внутрь не попасть.
Фон Баркет простонал вместо ответа и уже вцепился в подоконник, готовый взобраться на него, чтобы по открытым ставням подняться на карниз второго этажа.
Повремените, месье фон Баркет, прошу Вас, остановила его жестом Маргарита. Сейчас мы откроем Вам свой план, а Вы передадите его Ленитине. Слушайте же меня внимательно
Сентон весь вечер простояла на коленях возле образов, сложив белые ручки крестом на груди. По щекам её медленно текли беззвучные слёзы. Когда за окном раздался шорох, девушка не обратила на него внимания и не открыла глаз.
Ганц постучал в раму. Ленитина не отреагировала, посчитав, что это птица. Она снова пребывала в мире своих грёз, видела отца, мать, брата и любимого. Вернул к реальности воспитанницу только громкий шёпот, вползающий в помещения между щелей рамы:
Лени, душа моя! Ленитина!
Подняв ресницы, девушка машинально обернулась на голос. На краю сознания возникла мысль, что ей всё это чудится. Но увидев за окошком лицо любимого, Ленитина почувствовала, как её охватило необъяснимое волнение. Сердце взорвалось в груди и участило бег. На мгновение девушка замерла тело не подчинялось приказам мозга.
Наречённый снова назвал её имя. Сентон сорвалась с места и прильнула к окошку:
Ганц! Любимый мой
Тише, милая, тише, прошептал немец и почувствовал, как уголки глаз защипало от нежданных слёз.
Распахнув створки окна, Ленитина просунула ладошки меж прутьев стальной решётки, пальцы влюблённых переплелись.
Ты ли это? Глазам не верю Милый!..
Я, я, родная!
Слава Богу!
Скажи мне, Ленитина, ты ведь не хочешь в монастырь?
Конечно, нет! подалась вперёд девушка. Забери меня отсюда! Я не могу больше тут оставаться! Я боюсь аббатисы, как огня! Она задумала сгубить мою молодость!..
Я знаю, милая, но настоятельница не отдаст мне тебя просто так. Я только что от неё письмо твоего отца с просьбой немедленно отпустить тебя домой не помогло.
Как же быть, Ганц?
Кое-что придумали твои подруги. Слушай
И немец в двух словах рассказал невесте план пансионерок. Ленитина просияла от счастья при одной мысли, что шанс выбраться отсюда всё-таки есть.
Фон Баркет дальше просунул кисти сквозь прутья решётки, чтобы обнять любимую. Ленитина обвила ручками плечи немца, то и дело пытаясь погладить его по щекам. Меж девичьими ласками молодой человек нагибал голову, чтобы приблизиться к ладошкам любимой, и успевал горячо поцеловать её руки.
Полночи проговорили жених и невеста о своих чувствах, не переставая называть друг друга по имени. С большим трудом удалось Ганцу лёгким поцелуем коснуться кончика носа и губ возлюбленной. Ночь была благосклонна к ним как никогда, скрывая молодых людей тёмной пелериной от посторонних глаз.
Глава 8. Упадок сил
В саду при пансионе стоял старый полуразвалившийся сарай ровесник века. Младшим воспитанницам разрешалось гулять по саду в свободное время. Особенной свободой пользовалась златокудрая Фантина. Именно она устроила в сарайчике место для временного пребывания Ганца, принеся туда тёплое одеяло и кувшин с водой. Выходить на улицу из своего убежища днём юноше было никак нельзя, поэтому он не высовывался.
Младшие девочки незаметно забегали к жениху Ленитины, чтобы принести ему немного провизии. Сама мадемуазель де Сентон, конечно, не могла покинуть комнату, в которой она была заперта. Но, на счастье Ганца, девушку не перевели в келью монастыря, оставив до отъезда в пансионе замаливать «нечестивые прикосновения солдата».
Первоначальный всплеск эмоций юной затворницы внезапно сменился полным изнеможением. Девушка изнывала от мысли, что её возлюбленный рядом, но нет возможности сбежать с ним прямо сейчас. Утром сестра Сабрина обнаружила Ленитину без чувств. Не было у девушки ни жара, ни других признаков болезней, но и сил совсем не было. Ни душевных, ни физических.
Ганц написал родителям любимой короткое письмо, и Фантина сразу отправила его депешей с гонцом, который увёл в Ребон и мерина, ведь увозить Ленитину Ганц планировал не верхом. Пользоваться услугами почтаря было неудобно: вместо нескольких часов конверт из Серса до Ребона шёл бы несколько дней.
Фантина
В этот же день Маркиза наняла в городке извозчика, который должен был появиться в условленном месте в нужное время и увести Ленитину с женихом прочь.
А в доме Бель Эров всё шло, как прежде. Жар Мишеля наконец-то спал и лихорадка отступила, не мучая более молодого человека. Но суставы его всё ещё дико ломило, пальцы немели, а во рту пересыхало. Сентон возлежал на высоких подушках и невидящим взором смотрел прямо перед собой. Его тонкие, совсем юношеские, несмотря на средний возраст[17], черты лица, глубокие печальные глаза, тёмно-русые волнистые волосы и бледная, почти прозрачная кожа делали сына де Сентонов эталоном средневековой красоты, когда воспевалась болезненная худоба и бледность. А современный пышный двор Анны Австрийской диктовал молодым дворянам быть розовощёкими и дышащими здоровьем. Поэтому Мишель с каждым годом своей жизни всё больше походил на рыцаря прошлого столетия, нежели на подданного Его Величества Людовика XIV и королевы-матери.
Физическую боль молодой человек почти не ощущал он научился приглушать её и не обращать внимания на ломоту, отчего душа болела ещё сильней. Прислушиваясь к сердцу, Мишель был уверен, что чувствует свою сестру, заточённую в келье. Действительно, в эти минуты Ленитина лежала без сил, чуть приоткрыв глаза и бесцельно глядя за окошко. Чем больше Сентон прислушивался к своим ощущениям, тем большая слабость одолевала его. Даже пальцем пошевелить не хотелось.
В комнату вошла баронесса.
Сынок, как ты себя чувствуешь?
Вместо ответа Мишель сделал над собой усилие и повернул лицо к матери.
О Господи! Да ты просто светишься насквозь!
Заботливая рука Анриетты де Сентон прикоснулась к бледной щеке сына.
Исхудал, мой мальчик. Но ведь ты сейчас не болен, доктор сказал, что лихорадка отступила, и велел тебе больше бывать на свежем воздухе.
Да, только кости мои по-прежнему ломит отозвался молодой человек.
Привычное явление, вздохнула женщина. Но как ты бледен! Мне это совсем не нравится
Мать продолжала рассматривать красивое утончённое лицо Мишеля и диву давалась, что за столько лет физических страданий болезни не забрали этой удивительно нежной красоты прелести давно минувших дней, ложившейся на черты её сына, словно отпечаток с художественных полотен. Какой парадокс! Анриетта погладила наследника титула по щеке и отняла руку. Мишель вернул голову в прежнее положение.
Наверное, наша Лени сейчас очень слаба, тихо произнёс он. Это состояние так похоже на обморок Только сознание остаётся.
Что ты бормочешь, мальчик мой? склонившись над кроватью, спросила баронесса.
Матушка, помолитесь за сестру. Помолитесь за Ганца, чтобы он поскорее сумел вызволить нашу Ленитину
Я молюсь, сынок, молюсь произнесла женщина и, погладив сына по голове, поднялась, чтобы налить ему снотворного.
Ленитина очнулась от ощущения, что во рту пересохло. Приподнявшись с подушки и тяжело дыша, она огляделась и увидела возле себя только сестру Сабрину.
Зачем ты соскочила? Ложись назад, укладывая воспитанницу на постель, ласково проговорила монахиня.
Ганц? Где мой Ганц? сорвалось губ затворницы.
Бредишь, бедняжка, вздохнула Сабрина.
Ленитина прикрыла глаза и вдруг заплакала и запричитала. Из всей её речи сиделка смогла разобрать лишь фразу «не хочу».
Едва засыпая, девушка снова просыпалась и соскакивала с постели, а взгляд её при этом горел, словно безумный. Сестре Сабрине приходилось каждый раз укладывать воспитанницу в кровать и отпаивать чаем с валерьяной.
Так продолжалось всю ночь
Мишеля мучил один и тот же бесконечный сон: на голом каменном полу, посреди огромного холодного помещения, без движения лежала его ненаглядная сестра; а он и Ганц со всей дури стучали в окна и двери, но ни одного звука не исходило из-под их кулаков и сапог
Молодой человек поминутно просыпался и пытался подняться, насколько был способен, ведь ноги его не слушались. Но иногда отцу и матери, дежурившим в эту сложную ночь у постели бредившего сына, казалось, что ещё немного и Мишель вскочит с кровати
Успокоился наследник барона только на рассвете.
Завтракали отец и мать одни в полном молчании. Кусок не лез в горло. Но когда в дверь постучал чей-то крепкий кулак, супруги переглянулись, почему-то решив, что это гонец от фон Баркета. И они не ошиблись. Посланник передал депешу, получил полагающееся вознаграждение и был таков.
Вскрыв конверт дрожащей рукой, Бель Эр прочёл письмо от будущего зятя. Ганц поведал о своём неудавшемся разговоре с настоятельницей и сообщил, что он будет вызволять Ленитину из заточения хитростью, коли не получилось по-хорошему договориться с аббатисой. Весть о том, что молодому немцу удалось увидеть девушку, успокоила мечущиеся сердца супругов. Анриетта де Сентон расплакалась, не скрывая слёз. Её муж стал расхаживать по гостиной из угла в угол и словами успокаивать супругу: «Рядом с нею Ганц, значит, всё будет хорошо!»
Глава 9. Помощь воспитанниц
Мать Мадлон была довольна собой. До отъезда Ленитины оставался один день, и ничто не могло помешать осуществлению её планов аббатиса была уверена в этом как никогда. И, разумеется, не подозревала, что творится за её спиной, совершенно позабыв о юных воспитанницах пансиона урсулинок.
Мысли монахини прервала Фантина, которая с притворно-радостным криком влетела в кабинет аббатисы:
Матушка! Матушка, он здесь! Ой, как интересно! Он уже здесь!
Кто «он», егоза? не в силах сердиться на очаровательное златокудрое создание, спросила мать Мадлон.
Господин де Ла Воль!
Сам? Здесь?
Да-да! закивала головой пансионерка. Он уже приехал, вон карета внизу!
Граф де Гюре? не унимаясь, переспросила аббатиса.
Он самый, матушка настоятельница!
Квадратное лицо урсулинки отразило неподдельное изумление. Жестом приказав Фантине посторониться, мать Мадлон поспешно отправилась в гостиную, где её ожидал высокий гость. Ведь приехал в пансион не кто-нибудь, а сам губернатор соседнего города Жореньяка!
К великому изумлению монахини, губернатор желал отдать ей на воспитание свою единственную племянницу, мадемуазель Сесиль де Лузиньян, которая проживала в Серсе. Конечно, аббатиса не знала, что неофициальный визит губернатора подстроила всё та же златокудрая Маркиза, написавшая графу хвалебное письмо и пригласившая его приехать в пансион. Если бы не она, то де Гюре не то что никогда не подумал бы направить племянницу в пансион для мещанок при монастыре урсулинок, но и вовсе не узнал бы о его существовании. Но рекомендация дочери барона дОлона, которая прожила здесь больше пяти лет, дорогого стоила.
Разумеется, упустить такой шанс, как принять в лоно своего пансиона губернаторскую племянницу, мать Мадлон не могла. Тем более де Гюре сразу заявил, что готов не просто оплатить обучение девочки, но и помочь богадельне финансами. Аббатиса увела дорогого во всех смыслах гостя вглубь здания показать классы и скромную обстановку своего заведения.
Тем временем через северные ворота к заднему подъезду пансиона подкатила крытая коляска. Её появление стало сигналом для Ганца, который немедленно покинул сарай, предварительно приподняв ворот камзола и опустив шляпу на лоб. Из дверей здания выглянула кудрявая головка Фантины, которая стремглав побежала к кучеру. Вместо неё на пороге появилась Маргарита Бофор, поманившая юношу за собой. Через минуту они были уже у дверей той комнаты, в которой заперли Ленитину. Выкрасть ключ у матери Мадлон не удалось, но разве такой пустяк, как закрытая дверь, отделяющая невесту от свободы, могла остановить влюблённого мужчину, хватающегося за последнюю соломинку?
Вынув из-под плаща кочергу, Ганц подсадил ею дверь и за пару секунд снял створку с петель.
Лени! чувствуя, как становится трудно дышать, воскликнул фон Баркет, ворвавшись в комнату и глядя на возлюбленную.
Ленитина сидела на кровати, ожидая этой минуты, ни жива ни мертва. В лице её не было ни кровинки, но блестящие глаза делали его ещё прекраснее обычного. Увидев жениха, девушка вмиг подскочила, а её сухие губы едва слышно прошептали:
Ганц Милый!..
Скорее, бежим отсюда! схватив невесту за руки, произнёс молодой человек.
Не то от страха, сковывающего тело, не то от длительной болезни, истощившей её, Ленитина не смогла передвигать ножками так быстро, как того требовали обстоятельства, поэтому фон Баркет поспешно схватил её на руки и помчался вниз по лестнице, резво перепрыгивая через ступеньки.
Маргарита закрыла дверь кельи, аккуратно поставив створку на место, и бросила взгляд в сторону библиотеки, откуда доносились голоса аббатисы и губернатора.